Георгий Елизаветин - Деньги
Два джентльмена на глазах у Вильяма выхватили из ножен мечи и принялись драться только из-за того, что один не хотел уступить дорогу другому. Они уже успели ранить друг друга, когда подоспевший олдермен разнял их.
После этого Вильям с опасением поглядывал на городских щеголей, так легко обнажающих оружие. Они шествовали важные, в широкополых шляпах, украшенных перьями, в забрызганной грязью, но богатой одежде. Особенным разнообразием отличались усы и бороды. Большинство носило усы «оравадо» с заостренными, торчащими вверх кончиками. Они должны были устрашать соперника. У других усы были так длинны, что лежали на ушах, у третьих – составляли прямую линию. А бороды – то подстриженные острым клином, то узкой полоской…
Ломились от различных товаров лавки купцов.
Просторные вывески, подвешенные на затейливо откованных кронштейнах, то пышно и торжественно, то скупо, немногословно возвещали об имени владельца и характере торговли. Они висели высоко, чтоб их не задевали головой всадники.
Над лавкой шли решетчатые окна вторых этажей. Там находились жилые покои купцов. По крутой деревянной лестнице в особую комнату, «говорильню», водили знатных покупателей – угощать чаем, вести деловую беседу.
Из дверей кабаков и пивных доносились громкие голоса, песни, стук кружек.
Вильям пересек площадь, прошел широкой, круто 'спускающейся улицей и увидел море, гавань. Впрочем, море виднелось лишь вдали, а у берега тесно, борт о борт, стояли бесчисленные суда – простые рыбацкие, высокобортные «купцы», украшенные статуями святых, военные с рядами пушечных стволов.
Оголенные мачты торчали, как щетина. Лишь на немногих виднелись полотнища парусов – то были корабли, готовые к отплытию.
Берег кишел народом – разгружались корабли, несли и везли на вьючных лошадях грузы, складывали мешки, катили бочки…
Все это сопровождалось скрипом деревянных блоков, плеском воды, криками людей и животных.
Долгий путь вызвал у Вильяма голод и жажду. Домашние припасы давно кончились. Он пошарил в кошельке и достал последние монеты. Преодолев робость, вошел в небольшой портовый кабачок.
Плохо освещенный зал был полон народу. Солдаты, моряки, горожане сидели за грубо сколоченными деревянными столами, уставленными глиняными и оловянными кружками. Кто-то пел, кто-то громко разговаривал.
Вильям, постояв в нерешительности у двери, присел па край стула у ближайшего из столов, за которым, положив на него взлохмаченную голову, спал мужчина.
Подошел, подозрительно поглядывая, хозяин кабачка. Вильям попросил что-нибудь поесть и попить.
– А деньги имеешь?
Вильям протянул на ладони монеты.
Быстро взглянув на них, кабатчик отошел.
Разговаривая с хозяином кабака, Вильям не заметил, что сидевший за столом человек проснулся и неприязненно рассматривает его, Вильяма, узкими мутными глазами.
– Ты кто? – вдруг спросил он в упор.
Вильям вздрогнул.
– Вильям Смит, сэр.
Рябое лицо незнакомца смягчилось.
– Сэр? Гм! Неплохо, – осклабился он. И вновь принялся разглядывать Вильяма. – Ты мне нравишься, теленок, – сказал он наконец и подвинул юноше одну из своих кружек. – Пей!
Вильям осторожно глотнул крепкой жидкости.
– Зачем в Бристоле? – спросил рябой.
Вильям охотно принялся рассказывать про родной Стреттон, про злоключения своей семьи, про то, что он пришел в город искать счастья.
– Тебе повезло, – сказал собеседник. – Ешь, и пойдем. Я отведу тебя к своему хозяину, суконщику Эдварду Редстауну. Он как раз расширяет мастерскую, ему нужно несколько учеников.
Вильям видел, как делают сукно в деревне. Он и сам мальчишкой мыл, сушил и расчесывал овечью шерсть. Женщины потом пряли ее, скручивая короткие пряди в длинную нить. Из нитей на небольшом станке каждая семья ткала себе ткань.
Когда земли у крестьян осталось совсем мало, появились люди из города и предложили делать сукно для них за плату. Они привозили шерсть и увозили готовое изделие. Платили мало, но крестьяне и тому были рады.
Но никогда раньше Вильям не видел такого множества народа, собранного в одно место для работы. Это была мануфактура. Здесь делали сукно совсем не так, как в деревне. Там мать сама чистила шерсть, удаляя репей и грязь, сама мыла и расчесывала в длинную чистую ровницу, сама пряла и красила. Остальные члены семьи только помогали ей. В мануфактуре труд был разделен, каждый занимался одним делом; или трепал шерсть, или расчесывал, прял, или ткал, один сваливал, другой поднимал ворс, третий красил…
Поэтому все выполнялось быстро, умело, без траты времени на переходы от одного дела к другому.
Работало 20 ткачей, столько же прядильщиков, 10 чесальщиков, 5 стригалей; 4 красильщика колдовали у клубящихся паром глубоких чанов с разноцветной жидкостью.
Жилось Вильяму у суконщика не сладко. С 5 часов утра до 8 часов вечера бегал он со двора в мастерскую, поднося шерсть в большом мешке.
Потом его поставили на очистку.
Спутанная грязная шерсть плохо поддавалась очищению. А хозяин строго следил за тем, чтобы при этом ее не рвали, и взыскивал за каждый брошенный клочок.
Едкая пыль, мельчайшие волокна попадали в легкие, выбывая непрерывный кашель. Вильям понял, почему проработавшие здесь несколько лет худы, бледны и кашляют кровью.
Хоть и молод и вынослив был Вильям, но и он с трудом добирался вечером до своего жесткого ложа в холодной спальне при мастерской и засыпал тяжелым сном рядом с товарищами.
Это были пролетарии. У них не было ничего: ни дома, ни земли, ни инструмента. Они обладали одним – собственной силой, способностью к труду. И эту силу они продавали суконщику так же, как их братья продавали ее меднику, каретнику, гончару…
Все остальное принадлежало хозяину. Все средства, с помощью которых можно было изготовлять сукно, чулки, шляпы. И он платил им ровно столько, чтоб они имели силы работать на него.
Изредка Вильяму приходилось бывать на хозяйской половине дома, когда его как самого молодого посылали с поручением. Вообще хозяин почему-то благоволил к нему; может, потому, что Вильям старался вовсю, а хозяин ценил усердие.
И всякий раз Вильям дивился роскоши обстановки.
Не коптящая лучина, а свечи в кованых канделябрах освещали комнаты владельца мануфактуры. Не тощие, набитые соломой мешки, а пышные пуховики лежали на кроватях. Ели там не из глиняных мисок и деревянных блюд, а на серебряной посуде, пили из бокалов тонкого стекла.
«Эх, пожить бы так! – мечтал Вильям. – Самому бы сделаться хозяином!»
Постепенно желание разбогатеть во что бы то ни стало овладело Вильямом. Правда, его не раз смущала мысль: а если для этого придется кого-нибудь обидеть, обмануть? Вначале он гнал ее от себя, потом решил, что никто добром не богатеет и ради денег можно поступиться совестью. Самое главное – найти способ нажить побольше.
Он мог, пожалуй, рассчитывать, что хозяин со временем сделает его подмастерьем: старание и способности были замечены. Только от подмастерья до хозяина далеко. Нет, нужно найти другой путь.
Никому не открыл Вильям свои мечты, твердо поверил, что они сбудутся, ждал случая.
И случай представился.
Это произошло через два года службы у суконщика.
Вильям теперь совсем не тот робкий, диковатый парень, каким начинал свою городскую жизнь. Столкновения со всегда голодными и злыми работниками, жестокое обращение господ с ним, простолюдином, изнурительная работа в мастерской сделали его грубей и смелей.
Он избегал разговоров со своими товарищами, когда они жаловались на притеснения, на плохую пищу: хозяин, узнав про такие разговоры, выгонял того, кто их затевал, а Вильям старался заслужить доверие. И достиг многого.
Однажды утром Томас Редстаун позвал его к себе.
– Я доволен тобой, – сказал хозяин. – Ты стараешься. Если будешь работать так же усердно, я вознагражу тебя. Надеюсь, что ты добросовестно выполнишь и то дело, которое я тебе сейчас поручу.
Вильям низко поклонился.
– Нужно пополнить наши съестные запасы. Ты знаешь, что болван Джекоб, который этим всегда занимался, обварил руки в красильне. Ты заменишь его. Поедешь на побережье к рыбакам и купишь рыбы. Это дешевле, чем брать здесь, у рыботорговцев. Неважно, если рыба будет мелкая. Лошадей наймешь с места, в городе. Когда управишься, купишь на ярмарке в Стратфорде сто квартеров ячменя. Не бери дороже пяти шиллингов за квартер. Все ли ты понял?
– Все понял! – с готовностью ответил Вильям.
Хозяин протянул кошелек, полный серебряных шиллингов.
– Здесь как раз столько, сколько нужно на все расходы.
Вильям спрятал деньги за пазуху и вышел.
На улице ему в голову пришли другие мысли. Они появились, должно быть, оттого, что впервые у него было так много денег. «Не торопись, – решил он про себя. – Не тот ли это случай, которого ты ждешь?»
Он направился в таверну «Зеленая кошка», тот самый кабачок, где когда-то выпил свою первую кружку пива в Бристоле.
