К. Панцерев - Информационное общество и международные отношения
Идеи Э. Тоффлера нашли свое развитие в концепции «информационного общества», где производство и использование научно-технической и любой другой информации считались главными факторами общественного развития. В связи с этим новые технологические возможности, позволяющие перейти к безбумажному делопроизводству, к автоматизации почтовых услуг, предоставлению банковских услуг через глобальную сеть Интернет, произвести децентрализацию производства и организовать работу на дому, существенно изменить досуг человека, выйти на новый уровень интеллектуального труда и образования (возможность быстрого получения информации через поисковые системы Интернета) стали рассматриваться с точки зрения влияния на социально-политические реалии современности.
Развитие информационного общества должно было внести существенные коррективы в функционирование демократических институтов власти. Так, телекоммуникационная кабельная сеть обеспечит интерактивную (двустороннюю) связь граждан с правительством, позволит учитывать их мнение при выработке политических решений (концепция «компьютерной демократии»).
Однако в этот период сформировалось и противоположное мнение, в основе которого было опасение возрастания под воздействием глобальной компьютеризации возможности манипулирования общественным мнением и сознанием отдельных граждан. Появилось понятие «датированное общество», где многочисленные государственные и частные информационные банки данных дают огромные возможности государственному аппарату использовать информацию в процессе управления, что может привести к негативным последствиям (манипуляция общественным мнением, сбор конфиденциальной информации о гражданах, усиление полицейского контроля и пр.).
В конце ХХ в. разгорелась дискуссия о том, как влияет процесс компьютеризации общества на политику. По мнению сторонников компьютеризации политики (например, концепция меритократии Д. Белла), развитие информационного общества ведет к исчезновению политики в традиционном значении, когда использовался метод проб и ошибок и решение возникало как результат длительных эмпирических поисков истины. Компьютер, в долю секунды обрабатывающий многовариантный политический материал, делает ненужным политика, заменяя его научными экспертами, работающими с компьютерными банками данных. По мнению ряда западных ученых (У. Роув, Д. Коллингридж, Дж. Уайнстейн и др.), учитывая возрастающий в условиях технологического общества риск пагубных последствий масштабных государственных решений, им должна предшествовать независимая «экспертиза риска». В результате эксперту необходимо из профессионально-бесстрастного поставщика объективных данных стать активным участником принятия политических решений.
Метаморфозы демократии в компьютеризованном обществе
Одна из центральных проблем информационного общества связана с вопросом о демократии, точнее, с вопросом о том пределе, до которого можно дойти демократичным и человечным, а за которым – стать тоталитарным и унифицированным. Существует убеждение, что свобода – суть человека. Но подтверждается ли это утверждение историческими, психологическими, социологическими и прочими данными? И какова степень потребности человека в свободе: абсолютной или относительной? Размышляя на эту тему, И. Берлин в книге «Четыре эссе о свободе» приводит слова А. Герцена о том, что мы классифицируем все живое по биологическим категориям, исходя из характеристик и привычек, которые по большей части встречаются в сочетании друг с другом. Так, один из отличительных признаков рыб – их способность жить в воде; причем, несмотря на существование летающих рыб, мы не говорим, что природа или сущность рыб вообще – «истинная» цель, для которой они были созданы, – летать, поскольку большинство рыб на это неспособны и не проявляют к тому ни малейшей склонности.
Однако в отношении людей, и только людей, «мы говорим, что природа человека – стремиться к свободе, хотя очень мало людей на протяжении всего длительного существования рода человеческого действительно стремились к ней, а подавляющее большинство почти всегда не проявляло никакой охоты к свободе и было бы как будто вполне счастливо, когда ими правили другие, стремясь лишь к тому, чтобы правили ими хорошо, обеспечивали вдоволь едой, кровом, устанавливали для него правила жизни, а к самоуправлению не стремились вовсе» [Берлин, 1992, с. 359–360].
Свобода есть некая абсолютная данность, однако ее реализация в социальной действительности сопряжена с фактом деятельного участия индивида в конструировании окружающей его природной, социальной и культурной действительности. От того, в какой мере человек использует объективную данность свободы, во многом зависит прогресс той или иной цивилизации.
Согласно концепции современного исторического развития французского историка П. Шоню, проблема свободы имела свою особенность в различные периоды экономического развития индустриального и постиндустриального общества:
• в эпоху свободного предпринимательства (laissez-faire) основное внимание было сконцентрировано на реализации свободы предпринимательской инициативы;
• в период становления экономики массового производства экономическая свобода управленческих структур выходит на первый план;
• в условиях современного постиндустриального развития ценностные акценты сместились к неограниченной свободе потребления.
В результате потребительский образ жизни и производства привел к глобальным проблемам, и встал вопрос о «пределах роста». Выход из данного кризиса Шоню видит в возрождении связей с утраченным прошлым опытом развития. Согласно его точке зрения, утрата наследия, оставленного предками, не может быть возмещена появлением принципиально новых технических решений. Западная цивилизация растеряла прежнюю «прометеевскую» рискованность, волю к жизни, а ведь риск, по мысли Шоню, неотъемлем от жизни, поэтому «самому страшному риску человечество подверглось бы в том случае, если бы цивилизация предпринимателей превратилась теперь в цивилизацию рантье» [Chaunu, 1980, p. 92]. П. Шоню уверен, что «панический экологизм», стремление поставить «пределы роста» экономики вызвано не объективным состоянием природно-хозяйственного комплекса, а утратой веры в собственные силы. Таким же образом никакие новые технологии не страшны человечеству, страшна лишь собственная растерянность. Как раз новые технологии позволяют справиться с любыми затруднениями, вызванными нехваткой ресурсов. Любые трудности технического порядка отступят перед волей к жизни, вооруженной знаниями.
Однако есть и противоположная точка зрения. Так, Л. Мэмфорд утверждает, что технология превратилась в злой механизм, который не дает человеку реализовать свои цели. По его мнению, технология более раннего периода обеспечивала симбиоз природы и человеческих ценностей, однако современная технология становится несоразмерно могущественной и авторитарной по отношению к человеку. В свою очередь, Г. Маркузе и Ж. Эллюль утверждали, что технология превращается в самоцель развития, становясь зачастую хозяином человека, а не его инструментом. Таким образом, технология предстает как внешняя по отношению к человеку сила, заставляющая его действовать в соответствии с объективной логикой ее саморазвития. В такой интерпретации технология превращается в злой рок и рождает чувство страха и обреченности. Еще в 1968 г. французский политолог Р. Арон определил эту тенденцию в общественном умонастроении как «разочарование в технологическом прогрессе».
Формируется мнение, что технологические изменения могут вызвать катастрофические последствия для демократии. Права и свободы, на которые опиралось индустриальное общество, становятся, по мнению Г. Маркузе, его жертвами. Происходит потеря возможности критической оценки общества, потеря интеллектуальной и политической свободы. В свою очередь, Ж. Эллюль считает, что мы «технизировали» себя самих ценой традиционных человеческих ценностей: гуманизм стал раболепным прислужником технологического государства. Об этом же пишет и Дж. Дуглас, который обеспокоен «онаучиванием» общества, стремлением привнести методы технических дисциплин в гуманитарные сферы жизни. Это может привести «к превращению философии в лингвистику, лингвистики в математику, психологии в родентологию, социологии в методологию и музыку в компьютерную какофонию» [Douglas, 1970, p. 10].
В связи с этим представляется интересной точка зрения Д. Белла, который отмечает в современном информационном обществе «смешение сфер», когда закономерности научно-технического и производственно-технологического развития неправомерно переносятся на культурную и политическую области общественной жизни. Отсюда следует и неправомерная оценка достижений западной цивилизации, где акцент ставится исключительно на материальной власти человека над природой, и высокий уровень техники признается единственной определяющей чертой современности. По этому поводу важно привести высказывания известного ученого-теолога П. Тиллиха, критически оценивающего результаты развития технологического пути западной цивилизации. Делая упор исключительно на успехах техники и науки, общество лишается смыслосодержащего наполнения: «Оно мчится вперед и вперед, со скоростью предрассветных лучей солнца, чтобы покорить все большее и большее пространство всяким человечески возможным способом, чтобы поддерживать неустанный активизм, чтобы всегда что-то планировать, всегда что-то готовить» [Tillich, 1964, p. 48].
