Валерий Воскобойников - Братья: Кирилл и Мефодий

Ни один корабль, идущий главным торговым путем из Средиземного моря в Черное, не мог миновать Византий, и все платили городу дань.

Город хлебопашцев, мореходов и рыбаков быстро разбогател, стал знаменитым на весь эллинский мир.

Но через восемь веков войска римских легионеров после трехлетней осады разрушили его.

В 324 году произошло новое рождение города.

Римский император Константин Великий решил построить на месте древнего Византия столицу империи — Новый Рим.

Он взял копье и во главе торжественной процессии прошел от Золотого Рога вокруг холмов Босфорского мыса к Пропонтиде, прочерчивая на земле границу будущего города.

Затем император приказал доставить в столицу известных архитекторов, скульпторов, каменотесов и плотников. Тем, кто селился в новом городе, он повелел выдавать бесплатно хлеб, масло, вино и топливо.

Лучшие скульптуры из Афин, Коринфа, Рима, Дельф, Эфеса и прочих мест свозились на кораблях в новую столицу.

11 мая 330 года Константин отпраздновал открытие Нового Рима. Скоро город стали называть Константинополем — городом Константина.

В 395 году после разделения великого Римского государства Константинополь стал столицей Восточной Римской империи.

Западную столицу — Рим грабили войска остготов и гуннов, а в 476 году был свергнут и последний римский император — Ромул.

Восточная Римская империя жила счастливо.

О роскошных дворцах и храмах ее столицы, о сотнях кораблей в гаванях, о мощных водопроводах и хранилищах воды разносились легенды по всему миру.

Сирия, Палестина, Египет, Фракийские земли были ее провинциями.

Страна по-прежнему называлась государством ромеев — римлян. И граждане независимо от происхождения именовали себя ромеями. А правил ими земной бог, царь всех ромеев, василевс.

Постепенно, после того как пророк Мухаммед объединил воинственные арабские племена, территория государства ромеев стала сужаться. Уже и Сирия, и Палестина, и Египет перешли в арабское владение. А плодородные земли Фракии и Македонии заняли славянские народы.

В государстве ромеев, пожалуй, меньше всего было римлян. Славяне, персы, армяне, хазары и готы оседали на пустующих землях вокруг греческих городов и селений, становились гражданами страны, выращивали хлеб, маслины и виноград, строили города и охраняли императорские дворцы.

На границах войска василевса вели постоянные жестокие войны с различными государствами и кочевыми ордами.

А во всей Европе продолжали восхищаться самым роскошным и самым прекрасным городом, глубокой образованностью и изящным воспитанием его жителей.

Логофету Феоктисту, министру иностранных дел и всех путей великой Византийской империи, а также и хранителю государственной казны, не хотелось идти во дворец.

Несчастье было тяжким, оскорбительным, но доложить о нем полагалось царю Феофилу немедленно.

Совсем недавно ликовала страна и столица.

Василевс ромеев, царь Феофил, победоносно закончил войну с арабами. Много было трофеев, пленных. Даже маленький город Запетра, родина самого халифа, был разорен и срыт до основания. Вернувшись из похода, царь повелел отпраздновать триумф и на столичном ипподроме перед празднично одетым народом показался в колеснице, запряженной четверкой прекрасных белых коней.

Только рано радовался царь Феофил. Он был доблестным воином, умным и образованным императором, но откуда ему было знать характер багдадского халифа.

Халиф из месяца в месяц терпел поражения от византийских войск, но оскорбления вытерпеть не мог.

Он объявил царю — василевсу ромеев Феофилу кровавую месть, поклялся разорить его родной город.

Он собрал сто тридцать тысяч лучших воинов и повел их на величавую крепость Аморий — родину царской фамилии.

55 дней гарнизон крепости отражал осаду. 55 дней тревожно жил царский дворец. И лишь измена помогла врагам.

Вчера перед закатом солнца в дом логофета явились два шатающихся от усталости, пропыленных вестника, с лицами, почерневшими от горя.

Халиф приказал разрушить все дома в родном городе царя, и нет там теперь ни стен, ни церквей — лишь большое голое поле из битого кирпича.

Тридцать тысяч защитников и жителей города были перебиты, остальные проданы в рабство.

— Передайте своему царю, что я наконец заплатил ему долг, — сказал халиф, отпуская двух воинов на свободу.

Логофет Феоктист начинал день рано.

Едва рассветало, как в комнаты его являлся цирюльник. Цирюльник был свой, из слуг, он жил при доме.

Потом приносили легкий завтрак: хлеб с солью, оливки, сыр. Он запивал еду молодым вином из чаши, иногда брал немного меда.

После завтрака он принимал доклады слуг и главных своих чиновников, отдавал распоряжения на день.

У ворот его уже ждали чиновники помельче, разные просители.

В окружении нескольких телохранителей и дожидавшейся его толпы он отправлялся через главную площадь города, Августеон, на ипподром ко входу в Палатий — императорский дворец.

Там на большом поле ежедневно собирались группами сановники царства для утреннего приема. Был здесь со своей свитой и эпарх — градоначальник Константинополя.

В городе шутили, что важным чиновникам заниматься делами империи не обязательно, за них сделают все их служащие, зато обязаны они ежедневно являться на утренние поклоны к царю да показываться в императорской свите по праздникам — в этом и состоит их государственная служба.

По безрадостным лицам на ипподроме Феоктист понял, что ужасная весть обошла всех. Лишь царь не ведал пока об этом.

Большой императорский дворец занимал огромное пространство между ипподромом и Босфорским мысом, омываемым водами Пропонтиды. Один за другим императоры пристраивали к нему новые здания. Императорская гвардия, многочисленная челядь, родственники царской семьи — все могли поместиться за стенами Палатия. Дворец окружали роскошные парки, в тени деревьев бродили птицы редкой красоты.

В начале седьмого папий — евнух, заведующий дворцом, — вместе с начальником дворцовой стражи отпирали одну за другой все внутренние двери. Папию подчинялось множество людей — мыльщики, ламповщики, истопники, часовщики, специальные служители на каждый зал. Был у папия помощник — тоже обязательно евнух, его называли девтером — вторым, он заведовал царскими тронами, всей царской одеждой. Это были знатные люди во дворце, и держались они высокомерно.

Наконец двери распахнулись, и логофет Феоктист первым ступил во дворец.

— Что Аморий? — шепнул ему папий. — Неужели правда?

Логофет молча кивнул.

Пока чиновники размещались по залам, дежурные спальники принесли широкую тунику и разложили ее на, скамье перед серебряной дверью. Эта дверь вела во внутренние покои царя.

Наконец папий ударил по ней три раза, и дверь немедленно распахнулась. Спальники внесли тунику царю, царь облачился и вышел в золотую палату.

Там на возвышении стоял царский трон — великолепное массивное седалище. На троне царь сидел лишь по торжественным дням. Слева от трона стояло кресло, обитое пурпурным шелком, в него царь садился по воскресеньям.

Этот день был обычным, будничным, и царь сел в золоченое кресло справа от трона.

Перед ним стоял уже папий с несколькими своими помощниками.

Папий старался выглядеть спокойным. Пусть царь узнает о страшной новости от самого логофета.

Царь пристально посмотрел на папия и потребовал:

— Логофета!

Папий, пятясь, вышел в соседнее помещение и кивнул специальному чиновнику. Тот поспешил в другой зал, где уже дожидался логофет Феоктист. Чиновник подвел логофета к папию, папий ввел его в золотую палату.

Логофет приблизился к царю, упал перед ним ниц, затем поднялся и приготовился к докладу.

Начался утренний царский прием.

Каждое утро сановники собирались на ипподроме и ждали открытия дворца, каждое утро логофет падал ниц перед царем, а потом, поднявшись, коротко докладывал ему о делах в империи.

Никто: ни служитель, ни даже сам царь — не мог нарушить порядок, установленный веками. Царю полагалось являться в специальных одеждах, остальным падать перед ним ниц.

В это печальное утро порядок тоже соблюдался полностью.

— Сначала Аморий, — произнес царь Феофил со своего золоченого кресла. — Какая им нужна помощь?

Тут же по лицу своего логофета он догадался о несчастье, махнул рукой и сказал:

— Не надо, о подробностях расскажешь после.

Логофет принялся докладывать о других делах, царь смотрел в сторону, и было непонятно, слушает ли он.

Потом логофет ввел человека, которого вчера решено было назначить друнгарием — командиром крупного военного отряда.