Николай Плавильщиков - Занимательная энтимология
Готовый комочек отодвигается в сторону, но не падает. И тотчас же гусеничка начинает делать второй комочек. Она словно нижет бусы: комочек следует за комочком, и все они скреплены паутинками, образуют гирлянду, ниточку бус.
Фокусное расстояние у бинокуляра даже при увеличении в тридцать — сорок раз достаточно большое. В поле зрения много гусеничек, и все они нижут бусы. Пристально следя за одной, я поглядываю и на других. Одни работают чуть быстрее, другие — чуть медленнее. Но никто не остается без дела: все скоблят и нижут, скоблят и нижут.
Не знаю, как она узнает это, но, когда гирлянда достигла известной длины, низалыцица бус прекратила работу.
Беру несколько стеклянных чашечек. Кладу в каждую из них листья ястребинки (гусенички едят их, это мной уже проверено), всякие другие травки: пусть выбирают, что им по вкусу. В каждую чашечку сажаю по десятку гусениц. Они разные. Одни совсем голые: они не изготовили еще и первого комочка. Другие успели сделать поясок из одного ряда комочков. У третьих — уже что-то вроде короткой юбочки. Наконец есть и «раздетые». У кого я отнял первый же комочек, у кого — незаконченную ниточку бус, у кого — поясок. С некоторых я снял «юбочки», и короткие, и подлиннее. И наконец, в одну из чашечек я посадил пяток гусениц, с которых были сняты совсем законченные колпачки.
Приходится сознаться: я оконфузился с этим опытом. Когда я через несколько часов подошел к чашечкам, то увидел: гусеницы одеваются.
Они нашли, из чего сделать колпачки! Нежный пушок на нижней стороне листьев ястребинки оказался прекрасным материалом.
Опыт показал, что раздетая гусеничка одевается снова. Но ведь я-то хотел узнать в этот раз совсем другое.
Пришлось повторять опыт. Хорошо еще, что у меня был запас яиц и гусенички продолжали вылупляться.
— Теперь-?? уж вам не из чего будет сделать колпачки, — сказал я гусеничкам, рассаживая их по чашкам.
Угощение для них было подобрано такое, что ничего для колпачка не наскоблишь.
В одной из чашечек лежали листья ястребинки, но теперь без пушка. Я намучился, удаляя его, листья получались мятые, драные. Пришлось пристраивать их в пробирочки с водой, чтобы они тут же не завяли.
В эту чашку я поместил тех гусениц, которые уже ели ястребинку. Конечно, я раздел их. «Знакомая еда соблазнительнее, — предположил я. — Может быть, их не смутит неаппетитный вид листьев».
На всякий случай я проверил, станет ли гусеница есть такие странные листья: угостил ими других, уже надевших колпачки. Те не отказались: ели.
Прошел день, другой… Гусенички ползали по траве и листьям, по дну и стенкам чашки. Они явно беспокоились, искали. Конечно, бедняжки давно проголодались, но корм оставался нетронутым.
Третий день… Четвертый… Они тощали. Я менял корм, снова и снова мучился, удаляя пушок с ястребинки.
Гусенички начали умирать. Обедать раздетыми эти маленькие упрямицы никак не соглашались.
Когда живыми остались всего несколько гусениц, я положил им листья ястребинки с пушком. Ослабевшие, истощенные, они принялись одеваться. Они скоблили пушок на листьях — на еде — и не трогали этой еды. И, лишь когда колпачки были готовы, гусенички принялись за обед.
Из любого ли материала гусеница изготовит себе колпачок?
Для этого опыта я опять взял самых разнообразных гусениц: раздетых и еще не одетых, только что начавших одеваться и почти одевшихся.
Я кладу в чашки самый разнообразный материал: кусочки фильтровальной бумаги, расщепленные вдоль стебельки различных трав. Есть чашечка с кусочками пробки и есть с сердцевиной бузины.
И что же? Все они оделись!
Гусенички скоблили и белую сердцевину сухих стебельков, и поверхность кусочка фильтровальной бумаги, и белую, розовую, голубую и зеленую промокашку. Оказавшиеся в чашке с пробкой, ухитрились наскрести крохотные крупинки. Из них они изготовили колпачки, и эти колпачки были великолепны.
Опыты показали, что для колпачка годится всякий растительный материал. Был бы он сухим и легким. Конечно, есть и еще одно очень важное условие: он должен поддаваться челюстям гусенички. Может она скоблить его — хорошо, нет — значит, материал непригоден.
Осталось проделать еще одну серию опытов с изготовлением колпачка. Будет ли гусеница делать его слоистым, из разных материалов? Я заранее знаю результат такого опыта, но нужно проверить, да и просто интересно посмотреть.
Этот опыт не на один день. Крохотная гусеничка спешит одеться, и она изготовляет колпачок быстро. А затем она надстраивает его по мере износа и роста. Тут уж никакой спешки нет.
Теперь я рассаживаю около сотни гусеничек по двум десяткам чашек. В каждой чашке свой материал для надстройки колпачка: всякие стебельки, кусочки разной бумаги, пробки и разных сортов сердцевины.
По временам я меняю эти обломки и кусочки. Мне приходится вести сложную запись, чтобы каждый раз в чашечку попадал еще не побывавший в ней материал.
Мои подопечные растут, надстраивают колпачки. Они берут тот материал, который оказался возле них. При разных сортах материала и колпачки получаются разноцветные. Некоторые из этих колпачков очень красивы, но так малы, что оценить их красоту можно лишь при помощи сильной лупы.
Свой колпачок-мешочек гусеница надстраивает спереди. Ее жилье растет впереди, изнашивается сзади. Эта изношенная часть постепенно истирается и осыпается мелкой пылью. Проходит не так уж много дней, и от первой одежды — крохотного колпачка — ничего не остается: он износился.
С ростом мешочницы колпачок становится все длиннее, превращается в трубочку. Но задний конец по-прежнему сужен, и чехлик выглядит длинным, а потому и узким колпачком.
Чехол не так уж долго оставался просто шелковой трубочкой. Понемножку он начал словно облипать мелкими кусочками растений. Они выглядели случайными огрызками, но их становилось все больше и больше, да и сами они оказывались все крупнее.
Подошло время переделки жилья. Гусеницы не сменяли для этого своего шелкового платья. Про них нельзя было сказать: переоделись. Они поступили гораздо проще: приладили к шелковому чехлу покрышку.
В ход пошло все: кусочки тонких стебельков трав, хвоинки, огрызки листьев. Зная повадки моих воспитанниц, я заранее положил в садки и чашки нужный строительный материал.
Теперь я не просиживал часами над чашечкой с гусеницей. Мне не нужен был бинокуляр. Следя за гусеницами «своими глазами», я лишь иногда брал в руки лупу. Гусеницы подросли, да теперь и работа их не была такой «микроскопичной», как у крошек, только что вышедших из яйца.
Гусеница хватала челюстями кусочки стебельков, вертела их и челюстями и ножками. Может быть, она выбирала, может быть, примеривалась. Случалось, что кусочек браковался, случалось, что гусеница брала его. Я не мог найти заметной разницы между такими кусочками, нередко это были две совсем одинаковые хвоинки. Очевидно, гусеница видела то, чего не видел и не мог видеть я.
Кусочек стебелька выбран. Гусеница хватает его челюстями за конец. Отгрызает здесь несколько крошек. А затем приподнимает стебелек и взмахивает головой и грудью. Резким движением она перебрасывает стебелек себе на спину. Не выпуская его из челюстей, прикрепляет этот конец к шелковому чехлу: приклеивает-привязывает паутинкой.
Вот и все. Начало постройке положено. За первым стебельком последуют второй, третий… Все их гусеница укладывает одинаковыми движениями, и все они довольно ровно ложатся вдоль чехла.
Размах определяет то место, где начинается покрышка. Впереди остается неприкрытый кусок шелковой трубки: грудь гусеницы не теряет подвижности из-за грубой покрышки.
Конечно, как ни изгибайся гусеница, она не построит чехла по всей длине шелковой трубки. Нетрудно догадаться, как она действует. Прием обычный: чехол надстраивается спереди. Понемножку вылезая вперед из шелкового чехла и надстраивая его, мешочница увеличивает поверхность своей «строительной площадки».
Не все идет гладко при такой постройке. Не всякий прутик, не всякая хвоинка ложатся вдоль чехла: иные и торчат в сторону. Особенно заметно лежат вкось и даже поперек кусочки листьев.
Причина проста. Гусеница хватает стебелек, хвоинку за конец. Схватив, закидывает себе на спину и тотчас же прикрепляет. Она не укладывает, не примеряет этот стебелек на спине: как ляжет, так и останется. А ляжет он так, как схватила его гусеница. Схватила наискосок, косо ляжет он и на спину. Огрызки листьев короче, их легче закинуть на спину в любом положении. Поэтому и лежат они как придется.
Все же чехол не выглядит очень растрепанным. И опять: не так уж трудно сообразить почему. Гусеница ползает, и торчащие далеко в стороны стебельки и хвоинки цепляют за все по дороге. Постройка прочна, но в конце концов такие стебельки отваливаются или надламываются.
