Рамазан Абдулатипов - Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях
Никогда Россия полностью не была отторгнута от идеи, принципов и ценностей демократии. В чем-то, может быть, в теоретическом, в духовном плане, демократия получает порой даже большие обоснования в русской, российской политологии, философии, чем на Западе. Россия пока получила свободу, а не демократию. Гражданин получил свободу, но не безопасность и благополучие. Примерно так же шел процесс и в Европе. Европа тоже сначала выстрадала свободу, а потом уже по мере создания правовых, экономических основ пришла к демократии, к правам человека и безопасности. Пока еще к государству отношение такое, как к органу политического режима, а не социального и духовного явления. Демократии на Западе, в Европе больше придается прикладное значение, а у нас к демократии относятся как к идее. Демократия и соответственно государственное устройство и управление в нынешних условиях рассматриваются через призму корыстных интересов группы людей. Для них главное – личная польза. Известно, что в России все-таки господствовал царско-ленинский подход к рассмотрению государства как машины насилия. Такого понимания государства не было фактически даже у К. Маркса. Отсюда и значимость роли и места нового государства в России. До нас не очень доходит, что государство надо изменять не только по форме, но и по содержанию, по своим функциям, по услугам, оказываемым своим гражданам. Впервые о том, что он оказывает услуги гражданам, сказал в России Президент В.В. Путин. Таких слов из уст российского чиновника не услышать. Изменение сущностных начал государства с точки зрения интересов, прав и свобод человека, справедливого и равного сожительства в стране для всех слоев населения, национальностей и религий будет означать переход к демократическому типу российского государства, на основе которого будет формироваться российская нация. Это и есть для нас в целом российская идея, российский путь. Демократия – это не потеря сущности для российского государства, а ее истинное обретение в целях раскрытия таланта жизнеспособности народа. Следовательно, это и возвращение сущности для России, для граждан Российской Федерации.
В последние годы мы опять стали говорить о восстановлении сильной власти, сильного государства. Но что значит сильная власть? По отношению к кому эта сильная власть? Для чего эта сильная власть? Что будет делать эта сильная власть? Как она эту силу будет применять в этнонациональной политике? Возникает много вопросов. Но если люди претендуют не только дать совет, но и составить программу для будущего Президента России, тут все должно быть расшифровано. Многое в таких сочинениях – продукт языка, а не ума. Потом оказывается это сильное государство для «имперского броска» к берегам Индии или для реализации «новой имперской идеи», не понимая, что этот путь мы уже прошли и при этом прошли неоднократно и трагически, прежде всего для русского народа. Он-то как раз-таки был всегда крепостным своего государства. Надо ли предлагать такую программу без будущего будущему Президенту России и таким образом вести Россию к средневековью и к развалам. Неужто нас ничего не учит?
Мы перестанем быть не только нерусскими, но и русскими по большому счету, если вновь претендовать становиться империей, и обвиняя других в приверженности, тяготениях к «старым штампам и догмам», а сами же толкая народ на старейшие догмы и на старейшие штампы. Оказывается, нам не нужна сегодня партийная идеология, а нужен опять чисто «интеллектуальный рывок». Хорошо бы. Если этот «рывок» будет в виде брошюры Макарова – Подберезкина, то это – путь в прошлое. Этот «интеллектуальный рывок» должен, оказывается, основываться на «национальной идентификации», которая не поднимается выше этнической. Поиск методической, методологической основы «интеллектуального рывка» и «национальной идентификации» приводит авторов к цитате И. Солоновича, который сказал: «Русская историография, за отдельными и почти единичными исключениями, есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения. Таким образом, русское понимание русской истории было искусственным». Оказывается, чтобы быть хорошим историком, надо иметь и «хорошую» национальность. И вся беда, по Подберезкину – Макарову, в том, что марксистами был введен целый ряд понятий, которые, по формулировке В.А. Ключевского, «не соответствовали ни русской, ни иностранной действительности», т. е. не соответствовали никакой действительности в мире, т. е. пустой набор праздных слов, заслоняющих собой русскую реальность». Видимо, как брошюра самих авторов. Вот российская этнология, этнополитология и переполняются идеями рывка, «русской империи».
Мне представляется, что это даже не столько характеристика русской историографии, сколько вечная попытка искать виновных на стороне, более того, вечная попытка искать врага вместо поиска истины и реализации собственного (огромного) потенциала. Кроме того, оказывается, трагедия в том, что осмыслением истории России чаще всего занимаются евреи. Наверное, они и виноваты, тем более, тут же следующий раздел книги Подберезкина-Макрова начинается со слов И. Губермана, где сказано, что «вечный и нисколько не стареющий и в любое время длится, как сойдутся два еврея, спор о судьбах русского народа». Надо, конечно, самим осмысливать, но если евреи помогают в осмыслении, то ничего плохого нет. Немцы и евреи не последнюю роль сыграли в истории России, как и сами русские в истории евреев, немцев, армян, грузин, татар, дагестанцев, кабардинцев, калмыков и т. д. Жизнь, судьбы, идеи, культура наших народов неразделимы. Взаимосвязей, взаимозависимостей, сотворчества и сотрудничества тут больше.
Авторы тут же усмотрели «оскудение в русских людях национального достоинства и патриотизма». И опять, как чья-то вина: надо осознавать свое собственное состояние, а не обвинять кого-то со стороны. И далее сказано справедливо словами владыки Иоанна, что «до тех пор, пока мы сами не научимся любить свой народ, свое Отечество, свою историю, свои святыни, то других не сможем научить нас уважать». Эта мысль подходит для любого народа, а не только для русского народа. Для немцев подходит, для французов подходит, для папуасов подходит. Подходит, если любовь к своему народу, к своему Отечеству, к истории и к святыням гармонично сочетаются еще и с уважением ко всем другим народам, хотя бы своего родного Отечества. И нет более однозначного ответа на все эти поиски. Авторы сами говорят, что не надо искать врагов во вне. А где же их искать-то тогда? С армянами будем дружить, с грузинами – нет, с абхазами – будем, с чеченцами – нет. Врага, прежде всего, надо искать в самом себе, в своей ограниченности, невежестве, ленности и прочем, а не в народах. В поисках себя, своей самоидентичности, а не в «чистейших» абстракциях. У И.А. Ильина же авторы берут слова: «не пытайтесь свести Родину к телесному, к земле, к природе. Посмотрите: силою судеб мы оторваны от всего этого, а она незримо присутствует в нас, а она не покинула нас и мы не оторвались от нее, а внешняя разлука состоялась уже давно». Постоянный уход в абстракции, от практики, а потом обвинение других, которые остались заниматься практической деятельностью, обустраивают свою жизнь – это наша черта. Духовность присутствует в самом человеке, в культуре, определенной этнонациональной, гражданской среде. Надо знать эту культуру, надо вмещать в себя эту культуру, и не противопоставляя другим, а проявляя как собственное самобытное начало. И не только в душевном укладе «русскость» русского духа, где многие ищут, а в укладе самой жизни, в творчестве и созидании. Насколько наша душа вмонтирована в этот уклад – это другой вопрос. Это – уже культура, психология, образ жизни – индивидуально.
Наша трагедия заключается в бесконечной оторванности, абстрагированности идеологии всегда в призывах: «Ищите русскость русского в тех душевных состояниях, которые обращают человека к Богу, в небесах, и картину божественного на земле, т. е. в духовности человека». Это опять-таки рекомендации И.А. Ильина, которые приводят авторы. Сказано правильно, коль человек обращается к Богу, к небесам и т. д. Это – дело его веры и культуры. А что если русский человек – атеист, он что лишается русского духа? Более того, если человек вынужден заниматься и практической деятельностью, человек не может оторваться от земли, от насущных потребностей бытия. Это – жизнь. Вечную оторванность от жизни нельзя преподносить как духовное состояние русской души. Русский человек не менее приземлен и талантливо живет. Что же нам рекомендуется вообще, чтобы «понять дух русского человека», Подберезкиным и Макаровым? Ничего не предлагается, кроме русской словесности, по природе великой, но в данном случае совершенно лишней с точки зрения объяснения тех объективных и субъективных реалий, с которыми соприкасаются русские и другие люди России. Тем более зная, что потенциал русского народа гораздо богаче, чем тот, который есть в изречениях, которые приводятся Подберезкиным – Макаровым.
