Сергей Косарев - История и теория криминалистических методик расследования преступлений
Еще один интересный совет от Д. Долгова.
«Когда обвинительным фактом против подсудимого служат какие-либо знаки, например, следы ног на песке, или снеге, то следователь должен их сличить с обувью, или голой ступней подсудимого, или подозреваемого в преступлении и об открывшемся составить свидетельство»[134].
Еще интересный практический совет Д. Долгова, учитывающий специфику многонациональной Российской империи.
«При опросах, делаемых через переводчика, он должен под ответами спрошенного подписать: “Слова показания, или слова вопросов и ответов переводил NN”»[135].
И еще много других полезных рекомендаций можно встретить на страницах книги первого русского криминалиста Долгова[136].
Его работа – это уже не тематически подобранные извлечения из законодательства той эпохи и не комментарий к ним, не теоретическое исследование вопросов уголовного судопроизводства, перемежающееся с дачей отдельных рекомендаций криминалистического характера.
Это настоящее криминалистическое пособие для практической деятельности следователей и других чинов полиции того времени.
Работа Д. Долгова не осталась незамеченной для современников.
Появление первой работы по криминалистике вызвало и первые «криминалистические» дискуссии на страницах печатных изданий.
Уже в 1847 г. выходит в свет краткое сочинение Ф. Н. Наливкина под претенциозным названием «Важное и необходимое предостережение следователей, обвиняемых и обвинителей по уголовным следствиям».
Большая часть этой работы посвящена разбору и критике отдельных положений, содержащихся в книге Д. Долгова.
Отмечая в самом начале своего произведения, что «наша юридическая литература так бедна практическими руководствами к производству дел, а в особенности следствий…»[137], Ф. Наливкин сразу же затем высказывает критические (а зачастую едкие и недоброжелательные) замечания в адрес Д. Долгова, начиная критиковать уже первые положения, содержащиеся в его книге.
В упрек Д. Долгову ставится даже его упоминание о возможности подшивать к делу добавочную тетрадь, если дело не умещается в одной тетради. Из этого положения Ф. Наливкин почему-то делает ничем не обоснованный вывод о том, что критикуемый автор «разрешает подшить только одну тетрадь»[138], что, по мнению Ф. Наливкина, явно неправильно.
Серьезные претензии вызывает и рекомендация Д. Долгова о прошнуровывании входящих и исходящих «бумаг». Аргумент Ф. Наливкина – такие действия следователя не предусмотрены законом[139].
По поводу предложений Д. Долгова о максимально полном исследовании личности обвиняемого Ф. Наливкин пишет: «За всю многолетнюю практику мою, по производству уголовных дел, даже во всю мою жизнь, не случалось видеть и даже слышать, чтобы так собирали справки… из самых разных мест»[140]. По мнению Ф. Наливкина – достаточно «справок» из казначейства, полицейских и судебных «мест», иногда из некоторых специализированных судов.
Впрочем, к некоторым критическим замечаниям Ф. Наливкина стоит прислушаться внимательнее.
«Если следователи… будут отдавать краденое или отнятое, хозяевам, по предоставленным от них доказательствам, то, иногда, могут подвергать себя ответственности… Кроме того, автор (Д. Долгов. – С. К.) забыл 965 статью XV тома Свода Законов, изд. 1842 года, в которой запрещается выдавать отнятую вещь хозяину, если нужно ее присовокупить к делу, для изобличения виновного»[141].
По поводу весьма спорного совета Д. Долгова о том, что «обыск во всяком случае надо делать днем»[142], Ф. Наливкин пишет: «Укажите, сделайте милость, в Своде Законов, изд. 1842 года, ту статью, по которой вы велите проводить обыск не иначе, как днем… Чем может оправдаться следователь, если он послушает вас, не станет обыскивать или делать выемку ночью, упустит время, даст возможность скрыть следы преступления!»[143]
По поводу другого спорного совета Д. Долгова о том, что «в случае отлучки того, у кого надобно сделать обыск, и если нет налицо его домашних или ближних родных, должно опечатать дом или квартиру и все пристройки, требовать его на место жительства, и дожидаться его прибытия»[144], Ф. Наливкин едко, но справедливо, замечает: «Неправда. Прочтите Свод Законов изд. 1842 года, т. XV, ст. 969, и вы увидите, что следователь обязан войти с понятыми в дом, хотя бы он был пустой, обыскать его с правом отмыкать запертое. Опять беда следователям, если они послушаются вас»[145].
(Как жаль, что авторы современной редакции ст. 182 УПК РФ не читали сочинения Ф. Н. Наливкина!)
Почему-то ставится в упрек Д. Долгову то, что тот утопленников «хочет анатомировать всех без исключения, хотя бы они утонули при сотнях достоверных свидетелях»[146].
Комментируя рекомендацию Д. Долгова о том, что «следователь до начала освидетельствования должен сообщить медику, что по розыску известно о причинах смерти трупа»[147], Ф. Наливкин здесь опять не без ехидства замечает: «Слыхали ли вы, что умирают трупы?»[148]
В работе Ф. Наливкина содержатся и некоторые другие, небольшие и довольно спорные замечания в адрес Д. Долгова.
Вот на таком уровне велись дискуссии между учеными мужами в середине XIX столетия.
Помимо критического разбора отдельных положений работы Д. Долгова, в сочинении Ф. Наливкина затрагиваются некоторые вопросы, касающиеся порядка производства допроса и очной ставки.
Вопросы расследования отдельных категорий преступлений затрагиваются и в других работах этого периода.
Так, в уже упоминавшейся работе Е. Ф. Колоколова приводятся тематически скрупулезно подобранные законоположения, относящиеся к расследованию смертоубийства и отравления, подлога в акте, злонамеренного банкротства и похищения[149].
Также автор приводит и по тому же принципу подобранные положения, касающиеся особенностей производства предварительного следствия в разных местностях (Санкт-Петербурге, Москве, губернских и уездных городах, на территориях земств, в казенных и помещичьих селениях)[150], – своего рода прообраз особенных методик расследования преступлений в зависимости от места их совершения.
В конце 1840-х гг. выходит сочинение председателя Вятской палаты уголовных и гражданских дел Н. К. Калайдовича «Указания для производства уголовных следствий» (СПб., 1849; 2-е изд. СПб., 1850).
В данной работе автором приводятся дельные рекомендации по тактике производства различных следственных действий (осмотр, обыск и выемка, допрос обвиняемого и свидетелей и др.), причем качество изложения материала таково, что многие из приводимых рекомендаций зачастую совпадают чуть ли не текстуально, с рекомендациями из современных учебников и учебных пособий по криминалистике.
Н. Калайдовичем также приводятся рекомендации методико-криминалистического характера по вопросам особенностей производства осмотра при расследовании различных категорий преступлений (убийств, изгнания или умервщления плода, повреждения здоровья, растления и изнасилования, мужеложства и скотоложства)[151].
Так, например, при расследовании отравлений, по мнению автора, «к числу обязанностей, общих врачу и следователю, принадлежат сохранение веществ, вынутых из тела, и всех предметов подозрительных, требующих химического исследования, которые, для этой цели, будучи тщательно уложены, закупорены, описаны, перенумерованы и запечатаны печатями следователя и врача, отсылаются… во Врачебную Управу»[152].
В качестве одного из приложений как образец надлежащего расследования автором приводятся материалы придуманного «учебного» уголовного дела о скоропостижной смерти жены крестьянина[153].
Расследование уголовных дел в первой половине XIX в. могли производить нижние земские суды, управы благочиния и различные присутствия, состоящие из полицмейстеров и частных приставов. Расследованием наиболее сложных уголовных дел занимались особые чиновники полиции – следственные приставы или приставы следственных дел, деятельность которых строилась, как бы мы сейчас сказали, по участковой системе. Каждый следственный пристав занимался расследованием преступлений, совершенных на его участке, границы которого обычно располагались в пределах той или иной административно-территориальной единицы. Например, в столице империи Санкт-Петербурге один пристав следственных дел, как правило, занимался расследованием уголовных дел о преступлениях, совершенных на территории одной из частей города (Литейной, Рождественской, Нарвской и т. д.). А вот Адмиралтейская часть столицы, ввиду ее больших размеров, была разделена на три следственных участка.
