Николай Исаев - Сексуальные преступления как объект криминологии

Таблица 1

Брачные отношения служат основным предметом социального регулирования, что вполне согласуется со свободой добрачных сексуальных отношений в большинстве обществ. Вместе с тем круг брачных отношений ограничивается факторами этнической или социальной стратификации. Несмотря на значительный разброс в нормативной регуляции сексуального поведения «единственным по-настоящему универсальным типом сексуального урегулирования можно считать регулирование сексуальных отношений между родственниками. Запрещающие нормы этого типа распадаются на две основные категории: противоинцестуозные табу и экзогамные ограничения».[89] Все половые отношения в социальном плане разделяются на семь основных категорий, представленных с объяснениями в таблице 2.

Таблица 2

В зависимости от способов, посредством которых социум решает проблемы, возникающие с нарушениями сексуальных норм, общества распадаются на две группы. Общества первой группы «полагаются, прежде всего, на глубокую интернализацию сексуальных запретов в процессе социализации. Табу внушаются посредством системы наставлений и санкций настолько основательно, что становятся как бы “второй природой”. Одна только мысль об их нарушении порождает в социализированном индивиде чувство вины; в результате общество может позволить себе решать проблему предотвращения отклоняющегося поведения, опираясь, прежде всего, на совесть своих членов. Другая группа обществ, по всей видимости, не добивается такого большого успеха в интернализации запрещающих норм сексуального поведения. В результате они не могут полагаться на индивидуальную совесть как достаточный гарант соблюдения табу и вынуждены вырабатывать дополнительные гарантии их соблюдения в виде разного рода механизмов внешнего контроля над поведением индивидов».[90] В основном это внушение этики добрачного целомудрия и брачной верности, в процессе социализации больше направленные на женщин.

В то же время практики социального контроля в других группах обществ также касаются, в первую очередь, лиц женского пола: затворничество незамужних девушек, сопровождение их гувернантками или укрывание чадрой, содержание в гаремах и постоянный надзор. Таким образом, контроль девиантности также идет двумя способами – выработка морали у социализируемого индивида или постоянный внешний контроль, но последний в структуре традиционных обществ идет на уровне семьи и брачных отношений, а не социальных институтов. Соответственно тяжесть санкций при нарушении норм также различна.

Следующим шагом в системном изучении девиантных и криминальных форм поведения следует считать работы американского социолога Т. Парсонса. В его исследованиях понятиям девиантности и конформности отводится центральное место в теории социального действия.

Т. Парсонс развивает два основных направления в исследовании общества – акционалистский (деятельностный) и системный анализ. Деятельность характеризуется, прежде всего, системой координат, которая характеризуется:

1) минимальным набором структурных элементов действия – целей, средств, условий и норм;

2) существованием нормативной ориентации действия;

3) временным измерением действия;

4) субъективным характером действия.[91]

Одной из главных характеристик действия является ориентация «эго» на ситуацию. Т. Парсонс выделяет два типа ориентаций – мотивационную и ценностную. Мотивационная подразделяется на три компонента – когнитивный (отражающий интересы действующего лица), «катектический» (придающий субъективное значение данной ситуации) и оценочный.

Ценностная ориентация, включающая «внешние символы», которые регулируют поведение людей, также состоит из трех компонентов (когнитивные, оценочные и моральные стандарты).[92]

Любое действие в теории Т. Парсонса рассматривается в трех системах координат, схематично представленных на рисунке 1.

Рис. 1. Пространство социального действия (по Т. Парсонсу, 2000).

Личность у Парсонса представляется как «организованная система ориентации и мотивации действий индивидуального субъекта, где организующими моментами являются потребности-установки и потребности-предрасположенности.[93] Личность как система представляет собой: 1) взаимосвязность и совместность действий отдельного субъекта; 2) организацию действий с помощью диспозиции потребностей.

Понятие девиантности связано у Т. Парсонса с мотивационными структурами. Мотивация девиантного поведения является результатом процессов социальной коммуникации в прошлом. Противопоставляя девиантность социализации, следует отметить, что девиантность может возникнуть на любом этапе социализации – внедрении, адаптации и интеграции. Конкретный «актор» выступает не в одной роли, а во множестве ролей, которые между собой могут находиться в противоречии, что порождает как сложную систему нормативных стандартов, так и двойные нормы. Девиантность выступает как главная ось анализа социальных систем, который основывается на двух моментах:[94]

1) структура отношений действия сосредоточивает весь анализ на вопросе нормативной и ценностной ориентации;

2) мы имеем дело с «несущей конструкцией» для того типа системы, которая определяет то, что понимается под интеграцией системы.

Мотивации, связанные с негативными ожиданиями, у Т. Парсонса получают название алиенативной потребностной диспозиции (от alienatio – отчуждение), а позитивные ожидания определяют конформную потребностную диспозицию. Преобладание конформного компонента над алиенацией ведет к компульсивной конформности, а преобладание алиенативного – к компульсивной алиенации. Для дифференцировки направления девиантной мотивации Т. Парсонс вводит две шкалы: пассивности/активности и различения фокусировки на одном из компонентов интерактивной системы действия, социальных объектах, «другой» и нормативных моделях. В результате получается многомерная модель девиантной мотивации, представленная на рисунке 2.[95]

Рис. 2. Многомерная модель девиантной мотивации (по Т. Парсонсу, 2002)

Теория девиантности Т. Парсонса – это интерактивная система, где, с одной стороны, действует структура потребностей индивида, «эго», с другой – нормативные социальные стандарты с учетом социального объекта, «другой». Интерактивная система действует в направлении мотивационной системы «эго» с тем, чтобы «создавать мотивацию конформности по отношению к ожиданиям общепринятой системы нормативных моделей, и санкции в таком “нормальном” случае действуют в направлении усиления этой мотивации».[96] Следовательно, идет процесс либо перестройки мотивационной системы, либо алиенации личности, т. е. «образование порочного круга интенсификации алиенативных компонентов».[97]

Элемент неструктурированности в системе ожиданий может происходить из расплывчатого определения самих нормативных моделей или способов их применения, т. е. прозрачность, диффузность границ норм и ценностей, их различение/неразличение (безразличие) отражаются в хаотичности мотивационных потребностей.

Другим важным условием в образовании девиантной мотивации является структура мотивационной модели «другого». «Если собственная мотивационная структура другого является амбивалентной в каком-либо отношении, релевантной проблеме конформности, “другой” и “эго” могут начать “последовательно работать друг на друга”, создавая порочный круг».[98] Тем самым Т. Парсонс вводит в системный анализ девиантности принцип обратных связей и взаимоиндукцию девиантности. В основе образования порочного круга рассматриваются два механизма: «соучастие по преступлению», когда потребностные диспозиции «эго» и «другого» взаимно поощряют девиантные тенденции и «интенсификации конфликта», когда алиенативная потребностная диспозиция усиливает конфликт. Этот механизм заставляет «эго» сильнее чувствовать, что «другой» сам амбивалентен и якобы «тайно» одобряет девиантные тенденции.[99]

Указанные механизмы достаточно точно моделируют генез девиантных и криминальных форм сексуального поведения. Механизм «соучастия по преступлению» может быть применим для рассмотрения преступлений «против морали» и большинства форм сексуальных девиаций. В основе сексуальных преступлений агрессивно-насильственного характера лежит механизм «интенсификации конфликта» частыми обвинениями жертвы как «амбивалентного другого».