Геннадий Черненко - На пользу и славу Отечества

Геннадий Трофимович Черненко

На пользу и славу Отечества

Подвижники

Леонтий Лукьянович Шамшуренков

1687–1758

История "самобеглой коляски"

Было это давно, около двухсот пятидесяти лет назад, еще в позапрошлом веке. В деревне Большое Поле Вятской губернии жил крестьянин Леонтий Лукьянович Шамшуренков — великолепный мастер и выдумщик. За что бы ни брался он, все у него выходило ладно, все спорилось. Ребятишки деревенские души в нем не чаяли. Да и как иначе? То ветряную вертушку им смастерит, то балалайку — маленькую, но со струнами. Дом ли построить, лодку ли, Шамшуренков — первый. У вятчан отхожий промысел был тогда в обычае. Уходили в город и целыми артелями, и поодиночке.

В 1731 году отправился Шамшуренков в Москву плотничать. Нашлась работа в белокаменной. Стучит Леонтий Лукьянович топором и слышит разговор, что, мол, льют в Москве диковинный колокол. Нигде во всем свете нет и не было такого. Страшно подумать: веса в нем — двенадцать тысяч пудов, то есть почти двести тонн!

— Да как же поднимут на колокольню тяжесть-то такую? — не выдержав, спросил Шамшуренков.

— Как поднимут? Знамо как: колокольню за веревку пригнут вниз, колокол подвесят, а после колокольню отпустят. Здыбится она, и делу конец.

Понял Леонтий Лукьянович, что смеются над ним, и решил сам посмотреть чудо-колокол.

Отливали его на территории Московского Кремля в огромной литейной яме. Подошел поближе. И вправду, велика тяжесть. Каким же способом вытащить отливку из ямы, как везти ее по земле, а потом поднимать на высоту двадцати метров? Расспрашивал мастеров-литейщиков, видит: и они этого не знают.

Возвратился Шамшуренков в родную деревню. Минула неделя, минула другая, а не идет у него из головы «царь-колокол». И решил Леонтий Лукьянович сам придумать подъемный «снаряд».

Напилил он брусочков деревянных и начал хитро их складывать на столе. Пробовал и так, и этак. На брусочки ставил модель колокола и с помощью ниток поднимал груз.

Соседи спрашивали:

— Что делаешь, Леонтий Лукьянович?

Он отшучивался:

— Ребятам игрушку мастерю.

Целых пять лет придумывал Шамшуренков свой подъемный «снаряд». Зарисовал его, как умел, взял с собой брусочки и снова отправился в Москву. Вез он и «доношение» в Московскую сенатскую контору.

Он писал там, что еще в 1731 году видел, как отливали в Кремле «царь-колокол». «В нынешнем, 1736 году, — продолжал Леонтий Лукьянович, — уведомился я о том, что оной колокол вылился, и я, нижайший, того ради пришел в Москву из дального расстояния для подъему оного колокола».

Чтобы вызвать к себе доверие чиновников сенатской конторы, он заверял: «И я человек не беглой, не от беды какия, и в подушный оклад написан и подушные деньги плачу без доимки…»

Уж какой разговор вышел у него с чиновниками конторы, неизвестно, но проект его был принят, рассмотрен, а «снаряд» признан «к подъему больших тягостей удобным». Шамшуренкову выдали три рубля на постройку модели. Он быстро ее построил. Затем в литейной яме, вокруг колокола, был сооружен и настоящий подъемный «снаряд» Шамшуренкова из бревен и досок. Но тут случилась большая беда: в Москве вспыхнул пожар, самый опустошительный из всех, какие только бывали в городе. Сгорели тысячи домов, погибли сотни москвичей.

Огонь перебросился в Кремль. Загорелись деревянные кремлевские постройки и крыши каменных зданий, деревянная мостовая и, наконец, — сооружения в литейной яме.

Отливка сильно раскалилась. Ее пытались спасти, охлаждать водой. Но это лишь ухудшило дело. От колокола отвалился огромный кусок весом более десяти тонн.

Так и остался «царь-колокол» на земле. Не суждено ему было огласить Москву чудесным звоном. И по сию пору стоит он на территории Московского Кремля, удивляя всех своими размерами.

Шамшуренков видел и пожар Москвы, и поврежденный колокол. Ничего ему не оставалось как возвращаться в деревню.

"Самобеглая коляска"

А дома его ждала другая беда. Леонтий Лукьянович узнал, что местный купец Корякин притесняет крестьян, отбирает у них землю. Не выдержал Шамшуренков, написал жалобу. Думал найти на купца управу — не нашел. Купец остался на свободе, а крестьянина наказали кнутом и посадили в острог. Много лет томился в неволе замечательный мастер, но даже в тюрьме он думал над своими новыми изобретениями.

Немалых трудов стоило ему добиться разрешения иметь хотя бы самые простые инструменты. Начал строить модели. Дивились все: что это он колясочки да повозочки какие-то делает? Для чего? А Леонтий Лукьянович занимался не пустяками. Замыслил он построить коляску, в которую не надо было бы запрягать лошадей. Сел в нее — и поехал.

В те времена еще не существовало двигателя, который годился бы для такой коляски. Беден был в этом отношении позапрошлый век. Шамшуренков решил использовать мускулы самих ездоков. Два человека должны были стоять сзади, на запятках коляски и, переступая, нажимать на педали. Место же для пассажиров предусматривалось впереди.

«Такую коляску, — писал Леонтий Лукьянович, — я сделать могу на четырех колесах так, что она будет бегать и без лошадей, только правима двумя человеками, стоящими на той же коляске, кроме сидящих в ней праздных людей, а бегать будет хотя через какое дальное расстояние, и не только по ровному месту, но и к горе».

Он заверял, что «самобеглая коляска» может быть готова «со всем совершенством» всего через три месяца. За правдивость этих слов Шамшуренков готов был ручаться своей жизнью. Да и проверена была конструкция на опытной коляске, которую он соорудил, таясь. «Только оная, — признавался изобретатель, — за неимением к тому достаточных железных инструментов в сущем совершенстве быть не могла, а ход небольшой был же».

Весть о «новом и весьма курьезном художестве» докатилась до Петербурга. Оттуда пришло распоряжение: прислать Шамшуренкова в столицу, пусть сделает обещанную коляску.

Весной 1752 года Леонтий Лукьянович, которому было тогда уже шестьдесят четыре года, в сопровождении солдата на подводе отправился в далекий путь. Он спешил, и до Петербурга добрался всего за две недели.

В столице ему отвели место на «мастеровом дворе». Он попросил дать необходимые материалы: пять пудов сибирского железа, стали английской, «самой доброй», двадцать фунтов толстой железной проволоки, лучшего рыбьего клея, сыромятной кожи, смазочного сала, гвоздей. Все это Шамшуренкову было дано. Дали ему и помощников — «слесарных, кузнечных и прочих художеств мастеров». Видно, и в самом деле устройство коляски настолько сложилось, что уже в начале сентября, за обещанные три месяца, она была полностью готова.

Принимала ее особая комиссия. «Самобеглая коляска» бодро катилась по ровной дороге. Легко шла она и в гору, не слишком крутую. Шамшуренкова наградили пятьюдесятью рублями и отправили домой.

Что сталось с коляской? Кто на ней ездил? Этого никто не знает.

"Могу подвести Волгу к Москве"

Теперь Леонтий Лукьянович уже никак не мог жить без творческой работы. Новые замыслы теснились в его голове. А что если придумать сани, на которых можно было бы ездить не только зимой, но и летом без лошадей? Изобрел он такие полу-сани, полу-коляску.

Дальше задумался: как устроить путемер, прибор, который указывал бы пройденное расстояние? Сделал и путемер. Он отсчитывал до тысячи верст, и на каждой версте звонил колокольчик.

Не забыл Леонтий Лукьянович и свою самобеглую коляску, размышлял, как сделать ее еще лучше. Он писал в Петербург: «А хотя прежде сделанная мною коляска находится и в действии, но токмо не так в скором ходу, и ежеле позволено будет, то могу сделать той прежней уборнее и ходу скорее и прочнее мастерством».

Все смелее и смелее становились замыслы у талантливого изобретателя, до всего доходившего, как он писал, «своею догадкою».

Последние его проекты можно назвать просто грандиозными. Он планировал, например, провести канал от Волги до Москвы-реки. Дальше еще больше, еще смелее. Он предложил устроить «подземную колесную дорогу». Сегодня мы бы сказали — метро. Вот как далеко смотрел и видел этот простой русский крестьянин!

"Для всенародной пользы"

Андрей Константинович Нартов

1693–1756

"Личный токарь Петра 1"

Когда Леонтий Шамшуренков строил свой «снаряд» для подъема громадного колокола, он, наверное, видел хмурого седого человека, внимательно следившего за ходом строительства. Это был Андрей Константинович Нартов — знаменитый механик, «личный токарь» Петра I, с которым мастер впервые повстречался здесь, в Москве, юнцом.