Филип Пулман - Янтарный телескоп
Они прошли по тихим улицам мимо квадратной башни с дверью, открытой в темноту, мимо маленького кафе со столиками на тротуаре, и вышли на широкий бульвар с рядом пальм посередине.
— Вот тут я вошла, — сказала Мэри.
Сюда открывалось окно, которое Уилл уже видел на тихой дороге в окрестностях Оксфорда, и с оксфордской стороны его стерегла полиция — по крайней мере, когда Мэри хитростью в него проникла. Она увидела, как Уилл подошёл к окну, сделал в воздухе несколько ловких движений руками, и оно исчезло.
— Они удивятся, когда в следующий раз посмотрят, — сказала она.
Перед тем как вернуться домой с Серафиной, Лира хотела зайти в Оксфорд Уилла и Мэри и кое-что показать Уиллу. Нужно было тщательно выбрать место, где прорезать окно. Поэтому женщины шли за ними следом по освещённым луной улицам Читтагацци.
Справа от них посреди большого красивого парка стоял огромный дом с классическим портиком, сиявшим под луной, как сахарная глазурь.
— Когда ты сказала мне, как выглядит мой дэмон, — обратилась Мэри к Серафине, — ты говорила, что, если будет время, научишь меня его видеть… жаль, что у нас не было времени.
— Ну, время у нас было, — сказала Серафина, — и разве мы с тобой не разговаривали? Я научила тебя кое-каким ведьминым премудростям. По старым обычаям моего мира это запрещено, но ты вернёшься в свой мир, да и обычаи изменились. Я тоже многому у тебя научилась. Так вот: когда ты говорила с тенями по своему компьютеру, тебе ведь приходилось поддерживать определённое внутреннее состояние?
— Да… как и Лире, когда она использовала алетиометр. То есть мне попробовать это сделать?
— Да, только одновременно с обычным зрением. Попробуй прямо сейчас.
В мире Мэри были такие картинки: на первый взгляд они состояли из беспорядочных цветных точек, но если посмотреть на них особым образом, они как будто раздвигались в три измерения. На бумаге проступало дерево, или лицо, или что-нибудь ещё, чего там раньше не было, и картинка была на удивление объёмной.
Серафина научила Мэри чему-то подобному. Нужно было продолжать видеть нормальным зрением и одновременно войти в сон наяву, похожий на транс, в котором Мэри могла видеть тени. Но сейчас ей нужно было использовать одновременно оба зрения: обычное и трансовое, так же как нужно смотреть сразу в двух направлениях, чтобы увидеть среди точек трёхмерные картинки.
И, точно как с картинками, она вдруг увидела.
— Ах! — вскрикнула она и схватила Серафину за руку, чтобы не упасть: на железном заборе парка сидела птица — черная, блестящая, с красными ногами и загнутым жёлтым клювом — альпийская галка, в точности как её описала Серафина. И она — то есть, он — был всего в паре футов от Мэри. И глядел на неё, слегка наклонив голову набок — Мэри готова была биться об заклад, что всё это его забавляло.
Но она так удивилась, что утратила сосредоточенность, и птица исчезла.
— Ты это сделала это один раз, в следующий раз будет легче, — сказала Серафина.
— Когда вернёшься в свой мир, ты научишься видеть и чужих дэмонов. Но они не будут видеть твоего дэмона и дэмона Уилла, если только ты не научишь их видеть, как я научила тебя.
— Да… О, как это удивительно! Да!
Мэри подумала: «Лира ведь разговаривала со своим дэмоном, получится ли у меня не только видеть, но и слышать эту птицу?» Она шла дальше, предвкушая этот момент.
Уилл уже прорезал окно и подождал, когда пройдут женщины, чтобы снова закрыть его.
— Вы знаете, где мы? — спросил Уилл.
Мэри огляделась. Они были в её мире, на тихой улице, обсаженной деревьями. По обе стороны дороги стояли большие викторианские дома, и рядом с каждым был сад с подстриженными кустами.
— Где-то в северной части Оксфорда, — ответила Мэри. — Вообще-то это недалеко от моей квартиры, хоть я и не знаю, какая это улица.
— Я хочу пойти в Ботанический сад, — сказала Лира.
— Хорошо. Думаю, это минутах в пятнадцати ходьбы. Нам сюда…
Мэри снова попыталась использовать двойное зрение. На этот раз всё получилось легче: галка была с ней, в её мире и сидела на ветке, низко свесившейся над тротуаром. Мэри протянула руку, чтобы посмотреть, что будет, и птица тут же шагнула на неё. Мэри ощутила на руке небольшую тяжесть, почувствовала когти, цепко ухватившие её палец, и осторожно пересадила птицу к себе на плечо. И он так привычно устроился на новом месте, будто всю жизнь там и сидел.
«А он и сидел», — подумала Мэри и пошла дальше.
На Хай-стрит было малолюдно, а спустившись по ступеням напротив колледжа Магдалены к Ботаническому саду, они и вовсе остались одни. Мэри и Серафина сели на каменную скамью внутри богато украшенной арки, ведущей в сад, а Уилл и Лира перелезли через железный забор внутрь. Их дэмоны проскользнули сквозь прутья забора и поплыли в сад перед ними.
Лира потянула Уилла за руку:
— Сюда.
Она провела его мимо развесистого дерева, под которым был бассейн с фонтаном, потом свернула налево и пошла между клумбами к огромной сосне с несколькими стволами. Там, куда она направлялась, в дальней части сада, за дверью в массивной каменной стене, деревья были моложе и растительность выглядела более дикой, чем везде. Лира повела Уилла почти в самый конец сада, через мостик, туда, где под большим, развесистым деревом стояла деревянная скамейка.
— Да! — сказала она. — Я так надеялась, и вот она — всё точно так же… Уилл, я приходила сюда в моём Оксфорде и сидела на этой самой скамейке, когда мне хотелось побыть одной, только с Паном. Вот я и подумала, что если бы ты, может, хоть раз в год… если бы мы могли приходить сюда в одно и то же время, всего на какой-нибудь час, мы могли бы представлять, что мы снова рядом, потому что мы и были бы рядом… если бы ты сидел здесь, а я — тут, в своём мире…
— Да, — сказал он. — Я буду приходить сюда всю жизнь. Где бы в мире я ни был, я приду сюда…
— В день летнего солнцестояния, — сказала она, — в полдень. Всю мою жизнь. Всю мою жизнь…
Он вдруг перестал видеть из-за горячих слёз, но дал им волю и только крепко прижал Лиру к себе.
— А если потом, — дрожащим голосом шептала она, — мы встретим тех, кто нам понравится, и поженимся с ними, тогда мы должны быть к ним добры, и не сравнивать всё время, и не мечтать о том, чтобы лучше мы с тобой поженились… Но всё равно раз в год приходить сюда. Всего на час, просто чтобы побыть вместе…
Они крепко обнялись. Шли минуты; рядом на реке встрепенулась и прокричала водяная птица, по мосту Магдалены проехала машина.
Наконец они отпустили друг друга.
— Ну… — нежно сказала Лира.
Всё в ней в тот момент было нежным, и это стало одним из самых любимых воспоминаний Уилла: красота её напряжённого лица, в сумерках ставшего нежным, её глаза, руки и особенно губы, бесконечно нежные губы. Он целовал её снова и снова, и каждый новый поцелуй приближал последний.
Они пошли обратно к воротам, чувствуя тяжесть и нежность любви. Мэри и Серафина ждали их.
— Лира… — сказал Уилл.
— Уилл, — сказала она.
Он прорезал окно в Читтагацци. Они стояли посреди парка, окружавшего большой дом, у края леса. Уилл в последний раз шагнул через окно и посмотрел на безмолвный город, на блестевшие под луной черепичные крыши, на башню над ними, на огни корабля, застывшего в ожидании на неподвижной глади моря.
Он повернулся к Серафине и произнёс как можно спокойней:
— Спасибо тебе, Серафина Пеккала, за то, что спасла нас в бельведере, и за всё остальное. Пожалуйста, будь всю жизнь добра к Лире. Я люблю её, как никто ещё никого не любил.
Королева ведьм в ответ поцеловала его в обе щеки. Лира что-то прошептала Мэри, они тоже обнялись. А потом Уилл следом за Мэри шагнул в последнее окно, обратно в свой мир, в тень деревьев Ботанического сада.
«Уже пора быть весёлым», — изо всех сил говорил себе Уилл, но это было всё равно что удерживать руками волка, который пытался разорвать ему лицо когтями и перегрызть горло. И всё-таки он старался, думая, что никто не видит, чего ему это стоит.
И он знал, что Лира делает то же самое: её выдавала напряжённая, застывшая улыбка.
Но она всё-таки улыбалась.
Последний поцелуй, такой поспешный и неловкий, что они стукнулись скулами, и ему на лицо попала её слезинка. Их дэмоны поцеловались на прощание, и Пантелеймон проплыл через окно на руки Лире. А потом Уилл стал закрывать окно. А потом всё было сделано. Путь был закрыт. Лира исчезла.
— Так… — он старался говорить обычным тоном, но всё-таки не смотрел на Мэри, — надо сломать нож.
Он привычно нащупал в воздухе пустоту и стал вспоминать, как нож сломался в прошлый раз. Он собирался прорезать выход из пещеры, а миссис Коултер так внезапно и необъяснимо напомнила ему мать… и нож, подумал он, сломался потому, что наконец наткнулся на то, чего не смог разрезать — на его любовь к ней.
