Лене Каабербол - Колдовская музыка
— Может быть, — ответил Кид. — Но я буду жить где угодно, только не здесь. — И он направился к выходу.
— Остановите его, — рявкнул Гатор своим головорезам. — Отведите в его комнату. Заприте дверь. У него нервный срыв. Дать успокоительного, полная тишина, никого не пускать… Вы знаете, что делать. Скоро он придет в себя.
Двое громил ринулись на Кида. Гатор с третьим погнались за нами.
— С вами, крошки, разговор особый, — угрожающе процедил Гатор. — Я вас научу не совать нос не в свои дела…
— Давай, — откликнулась Вилл. — Девочки, шпаги наголо!
Хай Лин и я метнулись в одну сторону, Вилл и Тарани — в другую. Корнелия взмахнула рукой, и участок деревянных лесов покачнулся и рухнул на охранника, бросившегося за Кидом. Хай Лин тоже подняла руку, и откуда-то налетел ветер, которого не должно было быть в этом пустом, как пещера, сарае. Пластиковые перегородки затрепетали и захлопали, потом сложились и укрыли под собой обоих оставшихся громил и их третьего товарища, который пытался выбраться из-под лесов; из груды пластиковых листов слышались сдавленные ругательства. Я схватила ведро краски, сняла крышку и направила его содержимое на охранника, гнавшегося за Вилл. В краске содержалось достаточно воды, и мой замысел удался — вся она метко полетела ему в лицо. Он с ревом завертелся на месте, поскользнулся в краске и шлепнулся. Его лицо и туловище приобрели нежнейший лавандовый цвет.
Я слишком долго мешкала, любуясь этой картиной. Чьи-то влажные руки схватили меня сзади за плечи и попытались опрокинуть на спину.
— Пусти, — завопила я. — Пусти, мерзкая жаба!
И внезапно меня действительно отпустили.
— Ох, Ирма! — в сердцах воскликнула Вилл. — Ты же обещала больше так не делать!
Я обернулась. На полу, удивленно разевая рот, сидела большая жаба. В миниатюрных темных очках.
— Если хочешь вернуть ему прежнее гнусное обличье, можешь сама поцеловать его, — прошипела я. — Ты же слышала, что он собирался сделать с Кидом!
— Возьми его, и пошли отсюда, — предложила Корнелия. — Только, ради бога, не выпускай. Помнишь, сколько хлопот у нас было в прошлый раз?
— Это вышло случайно, — ответила я, заливаясь краской. Если парень хочет насильно поцеловать тебя, когда ты этого не желаешь… к тому же мы все-таки превратили его обратно. Когда нашли. Но я хорошо помню, сколько времени мы бродили по болотам, выискивая среди сотен квакушек одну, особенную. Я схватила жабу, пока она не ускакала, сунула в пустое ведро и завязала сверху свитером. — Теперь не убежит.
Окрашенный громила снова поднялся на ноги и, шатаясь, неуверенно побрел в нашу сторону. Наверно, он почти ничего не видел, но мне не хотелось оказаться в зоне досягаемости его огромных ручищ — они походили на ковши экскаватора, только больше. Один из его приятелей сумел стряхнуть с себя обрушенные леса и почти выбрался из-под пластика. Пора уносить ноги. Мы все, и в том числе Кид, во весь дух помчались к двери и захлопнули ее за собой.
— Запри покрепче, — сказала Корнелии Вилл. — И сделай так, чтобы они ее не открыли.
Корнелия положила ладонь на замок и сосредоточенно сдвинула брови. Из механизма послышались отчетливые громкие щелчки.
— Второпях они ни за что не найдут ключ, — удовлетворенно сказала она. И мы побежали к воротам.
Там тоже оказался замок (детская игрушка для Корнелии), но охраны не было, только переговорное устройство, через которое общался шофер, доставивший продукты и нас. Мы вышли за ворота и направились вверх но склону холма, к загону для овец, в котором оставили велосипеды. — Как вы думаете, они за нами погонятся? — с тревогой спросила Тарани. — Вряд ли, — пропыхтела я, карабкаясь на холм. — Без Гатора, который ими командует, они шагу не ступят.
— Может быть. — Вилл откинула волосы со лба хорошо знакомым мне решительным жестом. — Но все равно лучше не медлить. — Она посмотрела на Кида, который стоял, дрожа на зимнем ветру. В сарае было тепло, и на парне была лишь тонкая белая рубашка. — Хочешь домой?
— Я же сказал, не могу.
— Но если бы смог… если мы тебе поможем… хочешь?
Он ответил не сразу, но когда заговорил, его голос дрожал от сдерживаемого пыла.
— О, да, — прошептал он. — Больше всего на свете. Больше всего во всех мирах!
— Тогда, — сказала Вилл, — думаю, нам нужно поговорить с Оракулом.
Посреди Великого Небытия стоит неприступный Храм Братства — Кондракар. Очень, очень далеко от старого овечьего загона, приткнувшегося на заснеженном склоне холма. И все-таки… Если Вилл достает Сердце Кондракара, мы попадаем туда за одно мгновение. Иногда мы оказываемся там полностью — и душой, и телом. Иногда туда переносится только наш разум. Но в любом случае Кондракар совершенно реален.
Зал с множеством высоких колонн. Тихое присутствие Оракула…
«Вы привели ко мне Изгнанника».
— Да, — сказала я. — Мы надеялись… мы хотим отвести его домой.
«Он нарушил законы своего народа. Нарушил сознательно».
— Но он раскаивается! И очень хочет домой. И… и ему нельзя оставаться в Хитерфилде. Хоть он этого и не хочет, его музыка причиняет людям боль.
«Значит, Стражницы Кондракара, вы хотите ему помочь?»
— Очень хотим! Но не знаем, что можно сделать.
«Милосердное побуждение. Нельзя отвергать поступки, продиктованные милосердием. Только знайте: вы можете отправиться на Бард. Но Страж-зверь, поставленный Старейшинами, действует по закону, и, чтобы пройти мимо него, вы не сможете воспользоваться Сердцем».
— Но… но как же мы справимся с ним? — я хорошо знала: без Сердца наши силы очень малы и часто непредсказуемы.
«Вот это вам и предстоит выяснить. Вы все еще хотите попытаться?»
Я плохо видела остальных, но чувствовала их рядом с собой — мы все соприкасались с Сердцем. И я ощутила их согласие.
— Да, — ответила я.
И миры сместились.
В ушах стоял непрестанный свист ветра. Серый песок у нас под ногами издавал запах пепла. А над головой нависало тусклое серое небо, не озаренное ни луной, ни солнцем.
— И это — Бард? — с недоверием спросила я. Слушая музыку Кида, я представляла себе мир полей и рощ, ручьев и быстрых рек, наполненный звуками пастушьей флейты, льющимися издалека. Но этот мир не оправдал моих ожиданий! Кид покачал головой.
— Нет, — ответил он, повысив голос, чтобы перекричать ветер. — Это… место, где сидит Страж-зверь. Это даже не мир, а так… нечто промежуточное.
Я обрадовалась. Невесело было бы жить здесь!
Пески зашевелились. Если стоишь на месте, то начинаешь медленно тонуть в них, поняла я. Мои ноги уже погрузились в песок по щиколотку. Неужели, если постоять подольше, можно просто… исчезнуть? У меня зародилось страшное подозрение, что дело обстоит именно так.
— Надо идти без остановок, — сказала Вилл.
— Я утопаю! — воскликнула Тарани.
— Мы все утопаем, — ответила я. — Тут нельзя долго стоять на одном месте.
— Здесь нет ничего прочного, — подтвердил Кид. — Ничего, кроме Страж-зверя.
Мы с трудом побрели вперед; ветер свистел вокруг нас, швырял в лицо песок, острый и колючий.
— Где этот зверь? — спросила Тарани, оглядываясь в тревоге. — Далеко до него?
— Не знаю, — ответил Кид. — Я был здесь дважды, пытался пройти… — Он запнулся, будто стыдился своих попыток обойти решение Старейшин. — Оба раза он внезапно появлялся неведомо откуда.
Мы шли не ради того, чтобы куда-то прийти, а просто потому, что надо было двигаться. Песок и небо перед нами были одного цвета, и горизонт был почти неразличим. Я не могла определить, приближаемся ли мы к нему. Небо оставалось все таким же — не темнело и не светлело.
После долгого пути по зыбучим пескам Вилл остановилась перевести дыхание.
— Сколько можно брести неведомо куда? — проворчала она. — Кид, нельзя ли сделать что-нибудь, чтобы зверь появился?
— Как только я хотел вернуться домой, он появлялся сам, — устало ответил юноша.
— Да, но… как?
— Когда Старейшины изгнали меня, они открыли просвет между Струнами Бытия. Что-то вроде паузы в музыке. Наверно, если бы я смог сделать что-то подобное, я бы вернулся домой.
— Поэтому ты играл на своей гитаре?
— Да. Другого инструмента у меня нет.
— Гм. Может быть, ты поиграешь, пока мы идем? Увидим, произойдет ли что-нибудь.
Кид кивнул и снял с плеча гитару. Пару раз согнул и разогнул пальцы, разминая их, и начал играть.
Почему-то гитара звучала не так чарующе, как в Хитерфилде. Ноты казались до странности тусклыми и безликими. Кид заколебался и умолк.
— Простите, — сказал он. — Это неправильно.
— Продолжай играть, — подбодрила его Вилл. — Пусть будет некрасиво, все равно продолжай.
Он, казалось, готов был обидеться. Попросить музыканта играть ниже своих возможностей — на Барде это, должно быть, неслыханное оскорбление. Но сейчас мы были не на Барде — и, если дела пойдут так и дальше, никогда не попадем туда.
