Джеймс Паттерсон - Клык
— Простите. Спасибо за предложение, но мы действуем самостоятельно. — Я чувствую на себе пристальный взгляд Дилана и его напряженное внимание к Г-Х.
— Кстати, спасибо за завтрак, — подвожу я итог «встречи на высшем уровне». — Царское угощение. И ваши научные достижения тоже очень впечатляют. Но я не думаю, что мы для вас подходящие партнеры.
О-о-о!.. Согласитесь, что мой ответ — высший пилотаж дипломатии. Ничего более высокохудожественного я за всю жизнь не произносила.
— Мы не прощаемся, Макс. Так и запомни, не прощаемся, — несется мне вдогонку голос доктора. — Считай, что окончательного ответа ты мне еще не дала.
17
Не помню, говорила я про то, как я ненавижу шприцы и иглы? Это у меня наследие тяжелого лабораторного детства. По сравнению со шприцом сегодняшний нож для мяса — просто детские игрушки.
Мысли по-прежнему лихорадочно крутятся в мозгу. Выдирая ноги из песка и мертвой хваткой вцепившись в руку Ангела, я направляюсь обратно в лагерь. Ангел насилу за мной поспевает. От несусветной жары трудно дышать.
Мне очень хочется помочь КППБ, но, похоже, Матери Терезы из меня не получится. Неожиданно оказалось, что оставаться здесь дольше стае опасно. Суди сам, мой дорогой читатель. Предсказания Ангела — это раз. Глупости, которые Голос несет про Дилана, — два. Потом еще Чу и беженцы, бесследно пропавшие среди ночи. А теперь этот профессор Ханс с его безумным пристрастием к ножам и шприцам с незнамо какими патогенными препаратами. Не многовато ли? На мой взгляд, больше чем достаточно, чтобы наша гуманитарная миссия обернулась настоящим кошмаром.
Не разумнее ли отсюда убраться подобру-поздорову? Подальше от доктора. И поскорее.
— Как тебе понравился Дилан? — спрашивает Ангел.
— Тряпка! — Я стараюсь не думать о Дилане. Не стоит Ангелу читать мои мысли о нем.
— А может, нам лучше остаться и помочь ему?
— Помочь в чем?
— Помочь поучиться. Он ведь новенький. И у него никого нет. Не думаю, что этот доктор Ханс научит его чему-нибудь путному. Мы, по крайней мере, друг на друга положиться можем. — Она робко мне улыбается.
Останавливаюсь и поворачиваю ее к себе лицом.
— Считаешь, что можем? — Я в упор смотрю в ее голубые невинные глаза. Ее улыбка мгновенно увяла. — Ты уверена, что никто из наших не держит камень за пазухой?
Ангел понуро молчит. Вот и наша потрепанная палатка. Перед ней стоит Газзи и машет нам рукой. Я припустила вперед и знаками показываю, чтобы все собирались внутри. На жаре в нейлоновой духоте долго не высидишь, но я постараюсь высказаться побыстрее.
— Итак, начнем с самого главного. — Я вываливаю из карманов смятые листики бекона, сплющенные булочки, маффины, раздавленные фрукты, короче, все, что я затолкала в свои бездонные карманы. Задним числом понимаю, что с яичницей я погорячилась, но ребята набросились на еду, как шакалы. Моей изголодавшейся стае не до гигиенических изысков. Газзи, набив рот беконом, постанывает от наслаждения.
— Теперь послушайте. Пора сматывать удочки. Быстро собирайтесь, а я пойду договорюсь с Патриком. Скажу ему, что мы отчаливаем. Берем отсюда на север и северо-восток. Окажемся в Италии. Из Италии — в Ирландию, а оттуда в Нью-Йорк. С маршрутом согласны?
Они недоуменно на меня смотрят.
— Я все объясню по дороге. Но нам надо отсюда сматываться. И поскорее. — Я резко оглядываюсь через плечо. Как будто доктор Г-Х вот-вот просунет голову в нашу палатку.
— Но мы же должны здесь беженцам помогать, — пытается возразить мне Надж, с сожалением облизывая пальцы.
— Мы помогли. Нас сфотографировали для прессы. — Я уже засовываю свои шмотки в рюкзак. — От того, что мы останемся, большого проку не будет.
— А мы опять летим на КППБешное задание? — продолжает допытываться Надж.
— Нет. Пора отдохнуть. Мы направляемся… направляемся… в новое незнакомое место.
Клык смотрит на меня и широко улыбается. Время открыть наш секрет.
— Пора возвращаться домой.
Книга вторая
Дом. Место, где разбиваются сердца
18
Прошло меньше недели. Жизнь переменилась. Игги хлопочет на кухне, стряпает нам обед из настоящих продуктов, которые мы притащили из настоящего магазина. Он вырастает в дверях в высоченном поварском колпаке и громадных рукавицах для духовки:
— Эй, стая! Обед готов.
Газзи первым рванул к столу:
— Ура! Лазанья!
Я стою у открытого окна и смотрю, как потрясающий закат заливает каньон кроваво-красным светом. Мы дома в Колорадо. Здесь мы жили в послеконурный период нашей жизни, но до наступления эры спасения человечества. Она началась с того, что наш старый дом взорвали ирейзеры и мы пустились в бега. Но все это случилось уже давным-давно, чуть ли не год назад. Этот дом новый. Его, совсем близко от старого, в благодарность за нашу помощь в Антарктике и на Гавайях, отстроила нам КППБ. Как же, оказывается, я скучала по здешним горным вершинам и ущельям. Примерно пять лет назад Джеб украл нас из Школы и привел сюда, чтоб спасти от психованных генетиков. Надеюсь, новый полотняный знакомый, профессор Гюнтер-Хаген, нас здесь не достанет. Нечего сюжет по кругу гонять: таких, как он, мы уже проходили.
В ноги мне тычется маленькая черная голова. Смотрю вниз и вижу, как радостно улыбается мне Тотал. Опускаюсь на колени и крепко обнимаю лохматого скотти:
— Что, хорошо вам с мамой жилось?
— Классно, — говорит Тотал. — Я помогал ей в клинике. Акела очень мои занятия одобряла.
Короткое объяснение для тех, кто пока не в курсе.
Во-первых, моя мама ветеринар. Это ее работа. А кроме того, она решает глобальные мировые проблемы. Для чего она создала партию КППБ — Коалицию по Прекращению Безумия. Про Тотала вы тоже не ослышались. Он действительно говорит. Генетически усовершенствованным собакам, случается, выпадает «говорящий» ген. И, наконец, Акела — подружка Тотала. Точнее, его горячо любимая лайка-маламутка. Не говорящая, а вполне нормальная. Мы встретили ее в Антарктике на нашем первом полученном от КППБ задании. Они с Тоталом парочка — нарочно не придумаешь. Но главное, они счастливы.
— Маме помогал? Не может быть! А что делал?
Тотал выпятил колесом грудь:
— Консультировал пациентов. Мой дар говорить с ними на одном языке оказался просто незаменим.
— Еще бы. Пошли, пока Газзи не съел всю лазанью.
— Пошли, я страшно голоден. Слышишь, как в животе урчит? — Тотал повел черным блестящим носом, и мы оба затрусили к кухне, откуда вырываются и щекочут наши носы умопомрачительные ароматы.
Клык садится рядом со мной, и мы незаметно под столом переплетаем ноги. А Тотал прыгает на стул между Клыком и Надж.
От первого же куска лазаньи я забываю обо всем на свете. Это не лазанья, а настоящая амброзия. Если, конечно, бывает амброзия с перцем, сыром и остреньким соусом. По Иггиному рецепту.
Счастливыми глазами смотрю на мою семью. Все мы шестеро дома. Все вместе. А теперь еще с нами Тотал с Акелой. Никаких тебе тут врагов. Никаких полотняных профессоров. И Клык здесь в безопасности. И никаких Диланов. Благодать — да и только.
Долго такое продлиться не может. Это я по опыту знаю.
19
Ночной ветер шелестит занавеской на окне. Лежу и смотрю в потолок. Меня мучают тяжелые воспоминания.
О том, как мы жили здесь раньше, о том, как Джеб научил нас всему, что мы только ни умеем, а затем внезапно исчез, и мы думали, он умер. Как потом мы два года жили сами по себе, пока не появились ирейзеры, помесь человека и волка. Они напали на нас, разорили наш дом и похитили Ангела. Теперь мы вернулись в Колорадо. Но мне беспокойно. У меня все время такое чувство, что за мной днем и ночью кто-то следит. Этот кто-то и сейчас наблюдает за мной в ночной телескоп.
Я потрясла головой. Нет. Это просто моя паранойя. Надо ее стряхнуть. Необходимо любой ценой от нее избавиться. Иначе и с ума сойти недолго.
Будто нарочно, ровно в этот момент раздался какой-то шорох. Кто-то царапается снаружи. Выскочив из-под одеяла, подползаю к окну и осторожно высовываю нос из-под подоконника.
Никого. Небо чистое. Никто не карабкается по стене вверх, никто не спускается с крыши.
Но звук повторяется. Где-то совсем близко. Дыхание у меня учащается, и руки сами собой сжимаются в кулаки. И тут я вижу, что ручка двери начинает поворачиваться. Медленно-медленно. Вот черт!
Все тело напряглось — я готова к прыжку. В щель двери просовывается рука и осторожно открывает ее все шире и шире. Крик застывает у меня в горле. Это не рука. Это лапа ирейзера. Громадная, волосатая, с острыми длинными когтями. Вот такие же когти оставили у меня на ноге глубокие шрамы. Их до сих пор хорошо видно. Передвинувшись поближе к двери, я притаилась за письменным столом.
