Жюль Верн - Жангада. Школа робинзонов
Были там суда и побольше, так называемые вижилинды с тремя мачтами и красными парусами, поднимающие от восьми до десяти тонн груза; в тихую погоду они шли на четырех тяжелых веслах, которыми очень трудно грести против течения. Были и еще большие — коберты, вмещавшие до двадцати тонн, похожие на китайские джонки, с рубкой на корме, небольшой каютой и двумя квадратными парусами разной величины; при противном или слишком слабом ветре индейцы пользовались десятью длинными веслами, которыми гребли, стоя на полубаке, на носу судна.
Но все названные средства передвижения не устраивали Жоама Гарраля. Он надумал воспользоваться этим путешествием для переброски большой партии товаров, ждавших отправки в провинцию Пара, а груз не требовал срочной доставки на место, и Гарраль принял решение, которое могло бы прийтись по душе всем, кроме разве Маноэля. Молодой человек, вероятно, предпочел бы отправиться на самом быстроходном судне, у него имелись на то свои причины.
Каким бы примитивным, даже первобытным, ни казался способ передвижения, избранный Жоамом Гарралем, он позволял взять с собой множество людей и плыть по течению со всевозможными удобствами, ничем не рискуя.
По его плану часть фазенды должна была отделиться от берега и плыть по Амазонке со всеми своими обитателями: хозяином фазенды, его семьей, слугами, работниками, вместе с их домами, хижинами, шалашами.
В окрестностях икитосской фазенды были великолепные леса, можно сказать, неистощимые вообще в центральной части Южной Америки. Жоам Гарраль прекрасно умел вести лесное хозяйство на своих землях, богатых чрезвычайно ценными и разнообразными древесными породами, которые шли на изготовление мачт и на всевозможные плотничные и столярные работы. Торговля лесом ежегодно приносила ему немалый доход. Ежегодно Жоам Гарраль валил несколько сотен деревьев, связывал плоты из грубо обтесанных бревен, толстых досок и брусьев, составлял громадные плавучие караваны и сплавлял их вниз по течению под надзором опытных плотогонов, хорошо знающих глубины, мели и быстрины реки.
Жоам Гарраль собирался поступить как и в предыдущие годы, только теперь он решил всю коммерческую часть дела поручить Бенито. Нельзя было терять ни часа. Начало июня — самое благоприятное время для отплытия, когда река вздувается благодаря разлившимся в верховьях притокам; затем она начинает понемногу убывать — вплоть до октября.
К работам следовало приступить не мешкая, тем более что на этот раз предстояло сделать плот небывалых размеров. Гарраль решил вырубить половину квадратной мили леса, росшего у слияния Наней с Амазонкой, то есть целый угол прибрежного участка фазенды, и соорудить исполинскую жангаду, плот величиной с небольшой островок.
Вот на такую жангаду, более устойчивую, чем любое местное судно, и более вместительную, чем сто связанных вместе эгаритеа или вижилинд, Жоам Гарраль и решил взойти вместе с домочадцами, а также погрузить на нее товары.
— Как славно он придумал! — Минья с восторгом захлопала в ладоши, узнав о плане отца.
— Да, — сказала Якита, — так мы доплывем до места в полной безопасности и совсем не устанем.
— А во время остановок будем охотиться в прибрежных лесах, — добавил Бенито.
— Пожалуй, это займет слишком много времени, — беспокоился Маноэль. — Не лучше ли нам выбрать какой-нибудь более быстрый способ передвижения?
Путешествие и впрямь предстояло довольно долгое, однако никто не поддержал предложения небеспристрастного Маноэля.
Жоам Гарраль вызвал к себе индейца, управляющего фазендой.
— Через месяц, — сказал он ему, — жангада должна быть готова к отплытию.
— Мы примемся за дело сегодня же, господин Гарраль, — ответил индеец.
Получив приказ от Жоама Гарраля, управляющий со своими рабочими начал с того, что очистил лес от лиан, древовидных растений и зарослей кустарника. Прежде чем браться за пилу и топор, рабочие вооружились резаками — орудием, необходимым для всякого, кто хочет проникнуть в тропические леса. Они представляют собой насаженные на рукоятку широкие, слегка изогнутые клинки длиной в два-три фута; местные жители владеют ими с исключительной ловкостью. С помощью таких резаков рабочие за несколько часов вырубили подлесок, расчистили землю и проложили широкие просеки в густой чаще.
Потом со старых деревьев, увитых лианами, заросших кактусами, бромелиями и мхом, сорвали их покров и обнажили кору. Но вскоре и ее должны были ободрать со стволов, как кожу с живого тела.
Затем весь отряд лесорубов, спугивая бесчисленные стаи обезьян, которым рабочие почти не уступали в ловкости, вскарабкался на деревья и принялся отпиливать могучие ветви, пока не очистил стволы до самой макушки. Скоро в обреченном лесу остались лишь высокие голые столбы, а спиленные ветви и верхушки пошли на местные нужды; вместе со свежим воздухом сюда ворвались потоки света, и солнце проникло до самой земли, которую, быть может, еще никогда не ласкали его лучи.
Каждое дерево в этом лесу было пригодно для крупных плотничных или столярных работ. Будто колонны из слоновой кости с коричневыми обручами, вздымались стройные пальмы высотой в сто двадцать футов, с толщиной ствола у основания в четыре фута, дающие прочную, не гниющую древесину; тут же — деревья мары, ценный строевой материал; барригуды, стволы которых начинают утолщаться в нескольких футах над землей и достигают четырех метров в обхвате; они покрыты блестящей рыжеватой корой с серыми бугорками, а тонкие верхушки их переходят в широкий, плоский зонтик; высокие бомбаксы, с гладкими, белыми, прямыми, точно свечи, стволами. Рядом с этими великолепными представителями местной флоры под топорами лесорубов падали на землю куатибы, их розовые вершины возвышаются куполами над всеми соседними деревьями, а плоды напоминают маленькие вазочки, где плотными рядами уложены каштаны; древесина у них сиреневого цвета и идет специально на постройку судов. Было тут и железное дерево разных сортов, особенно ибириратея, с почти черной древесиной, такой прочной, что индейцы делают из нее свои боевые топорики; и жакаранда, еще более ценная, чем красное дерево; и цезальпина, которую можно найти только в глубине старых лесов, куда еще не ступала нога лесоруба. Но всех затмевала пышная сапукайя, высотой до ста пятидесяти футов — подпорками ей служат собственные побеги, вырастающие из воздушных корней в трех метрах от подножия; образуя арки на высоте тридцати футов, они обвиваются вокруг ствола, превращая его в витую колонну с вершиной в виде пышного букета, расцвеченного растениями-паразитами в желтый, пурпурный и белоснежный цвета.
Всю первую половину мая около сотни индейцев и негров трудились не покладая рук и сотворили просто чудеса. Быть может, некоторые добрые люди горько посетовали бы, видя, как вековые исполины падают один за другим под топорами дровосеков; но деревьев там было такое несметное множество — и на берегах реки, и на островах вверх и вниз по течению, до самого горизонта, — что вырубка участка в пол квадратной мили не могла оставить в лесу сколько-нибудь заметной прогалины.
Через три недели после начала работ на мысу между Амазонкой и ее притоком Наней все было вырублено начисто. Жоам Гарраль не велел оставлять даже молодую поросль, которая через двадцать — тридцать лет могла стать таким же лесом. Лесорубы не пощадили ни единого деревца, все было снесено «под гребенку».
Этот участок земли, с двух сторон омываемый водами великой реки и ее притока, предназначался для земледелия: его вспашут, обработают, засеют и засадят, и на следующий год всходы маниоки, кофе, иньяма, сахарного тростника, кукурузы, арахиса покроют почву, еще недавно затененную густым тропическим лесом.
Еще не закончилась третья неделя мая, а все деревья уже рассортировали по качеству древесины и по плавучести и симметрично разложили на берегу Амазонки, где и начнется постройка исполинского плота — жангады, настоящей плавучей деревни. Настанет час, когда река, вздувшаяся от весеннего паводка, поднимет эту громаду и унесет за сотни миль, к побережью Атлантического океана.
Все это время Жоам Гарраль лично руководил всем: сначала на месте вырубки, потом возле реки.
Якита вместе с Сибелой готовилась к отъезду, хотя старая негритянка никак не могла взять в толк, зачем уезжать оттуда, где всем так хорошо.
— Но ты увидишь много такого, чего ты никогда не видела, — твердила ей Якита.
— А будет ли оно лучше того, что мы привыкли видеть? — неизменно отвечала Сибела.
Ну а Минья и ее наперсница Лина больше думали о том, что касалось их самих. Для них речь шла не просто о путешествии: они навсегда уезжали из дому, им следовало предусмотреть тысячу мелочей, связанных с устройством в новой стране, где юная мулатка по-прежнему будет жить возле хозяйки, к которой она так привязалась. У Миньи было тяжело на сердце, но хохотушку Лину ничуть не огорчала разлука с Икитосом. С Миньей Вальдес она заживет нисколько не хуже, чем с Миньей Гарраль. Отучить Лину смеяться можно было, только разлучив их, но об этом никто не помышлял.
