Джеймс Паттерсон - Спасти Ангела
Сразу за моей спиной Дилан и Джеб проделали тот же маневр. И оба остались живы. И то ладно — на большее мы и не надеялись.
Футах в двадцати в стороне, подняв столб красной аризонской пыли, на землю свалился клубок: Надж, Игги, Ангел и Газман. Руки-ноги-крылья переплелись, катится кубарем через голову. Кто где, не поймешь. Если учесть, что я всерьез опасалась, что их раздавит в лепешку, дело обстоит не так плохо. Жить можно.
На четвереньках подползаю к маме:
— Мам, ты как?
Она осторожно перекатывается на спину и рукой прикрывает глаза от палящего солнца Аризоны:
— Ничего. Только, по-моему, у меня сломана рука.
Мой взгляд сам собой скользнул на ее руку, завернутую за спину под странным противоестественным углом. На нее даже смотреть — и то больно.
Как могу, нежно пробую высвободить руку из-под тела. Мама скрипит зубами, а на лбу у нее выступает испарина.
— Нога… нога… — стонет Джеб.
— Надж? Игги? Вы живы? — окликаю я ребят.
— Не знаю, что с крыльями… Ими не шевельнуть… Кровь… — едва ворочает языком Игги.
— У меня тоже крылья, — всхлипывает Надж.
— У меня полный порядок, — бодро рапортует Дилан.
Я только глянула на него — сразу увидела: лицо — вся правая половина — в клочья разодрано галькой, а из разорванной губы на рубашку капает кровь.
— Значит так! Нам необходима помощь. Срочно!
Такое вы от меня нечасто услышите.
18
Поклонников больниц среди нас нет. Маме это прекрасно известно. Поэтому она предлагает:
— У меня в клинике можно сделать рентген и наложить гипс. Там и крылья объяснять никому не придется, и анализы крови я сама посмотрю. И клиника тоже недалеко. Давайте я вызову своих коллег.
Отцепляю от ремня мобильник и протягиваю его маме.
Пока мы ждем машину, я нервничаю, потому что у Надж и Игги никак не останавливается кровотечение. Отвожу с исцарапанного лица Надж кудряшки, и пальцы у меня трясутся мелкой дрожью. Да и сама я всем телом вздрагиваю при одной мысли, что мы только-только были на волосок от смерти. У Газзи множество растяжений и вывихов. Локти и колени — кровавое месиво. По всему видно, он и изнурен, и страшно подавлен. У меня ноют грудь и спина, и сильно дергает крыло там, где проволокой перья отчекрыжило. Но терпеть можно. В целом, надо сказать, лично я отделалась легким испугом.
— А что с профессором случилось, кто-нибудь видел? — поинтересовалась я.
Ребята отрицательно качают головами, и я поворачиваюсь к Дилану:
— А ты где был? Почему сразу вслед за Джебом из самолета не прыгнул? И где был Ханс, когда ты выскочил?
Дилан сделал шаг вперед и сморщился от боли. Ногу он немножко приволакивает, но вроде идти может. У него даже раны на лице и на губе уже начали затягиваться. Вот где пригодилась его генетически заданная способность к самоисцелению.
— Когда Джеб выпрыгнул, самолет снова понесло в паутину проволоки. Прыгни я сразу за ним, от меня тут же только бы стружка осталась. Потом я крикнул Хансу, чтобы прыгал, но он вытолкнул меня первым. Тогда-то я его последний раз и видел, у себя за спиной в самолете. Но, похоже, он так и не прыгнул. Я не очень рассмотрел — я, когда сам прыгал, о борт самолета головой ударился.
— Вот слабак, — ощетинилась я, но мне тут же стало совестно. Рискуя собственной жизнью, Дилан помог всем остальным выбраться из обреченного самолета. Так что надо отдать ему должное, а не цепляться к чему ни попадя. Получается, я из последних сил изъяны в нем найти стараюсь, а он на самом деле герой. Не передать, как это меня раздражает.
— Говоришь, головой ударился. — Мама озабоченно смотрит на Дилана, но голос у нее такой слабый, что ее едва слышно. — Приедем, надо проверить, чтобы у тебя контузии не было.
Дилан качает головой:
— Вы уж простите, но я с вами не поеду. Я думал, вы уедете, а я поищу профессора… Останки самолета попробую разыскать.
— Мне будет спокойнее, если тебе сначала рентген сделают, — возражает мама.
— Потом, — обещает ей Дилан. — Потом рентген сделаем. Сейчас я должен найти Ханса. Даже если просто для того, чтобы отправить его тело в Германию.
Я его понимаю. В нашей жизни столько неопределенности, что легче становится от каждой разрешенной загадки. Даже если решением окажутся бренные останки этого ученого маньяка.
— Макс! А ты с нами поедешь? — спрашивает мама с перекошенным от боли ртом.
Я уже готова ответить, что, конечно, поеду, но слова почему-то застревают у меня в горле. Я секунду помедлила, задумалась и вдруг поняла — как ни неприятно мне в этом признаться даже самой себе, мне совершенно не хочется оставлять Дилана одного.
И хоть бы тому причина была какая-нибудь веская. Скажем, что я ему не доверяю или что хочу убедиться, что он с Г-Х не в одной шайке.
Нет! Я не хочу оставлять его одного просто потому, что не хочу. А наоборот, хочу быть с ним.
И сразу вслед за этим в мозг впиявливаются две мысли:
«Почему???» «Маразм!!!»
Дилан говорит, его запрограммировали хотеть быть со мной. А не может случиться так, что и меня под него запрограммировали? Не может этого быть! Никак не может! Мы же с Клыком столько друг для друга значим!
Видно, у меня что на уме, то и на физиономии написано. Мама смотрит на меня и спрашивает:
— Что? У тебя что-нибудь болит?
— Нет, не болит. Просто… Просто я думаю, может, мне лучше… с Диланом остаться.
Слышу свои слова. Кажется, это чей-то чужой голос. Уж больно он звучит по-предательски. Как я могу оставить мою раненую, изувеченную стаю? Но мама за ними присмотрит. И Джеб тоже, если, конечно, он не решит вдруг всадить кому-нибудь из них нож в спину.
Взглянула на Дилана. Его удивленное лицо медленно расплывается в счастливой улыбке. И на душе у меня… светлеет.
19
— Не бойся, — успокаивает меня Ангел, когда менеджер маминой клиники садится за руль минигрузовичка. — С нами все будет в порядке. Ты делай, как считаешь нужным.
У меня возникает смутное и очень неприятное подозрение, что Ангел говорит не только о поисках Хансика. Грузовичок уносит мою искалеченную стаю по выжженной земле, и, когда поднятый им хвост пыли медленно оседает и грузовик исчезает из виду, мы с Диланом остаемся вдвоем.
Теперь, один на один, я снова распсиховалась. Дернул же меня черт остаться! Если меня вправду запрограммировали быть с Диланом, уверяю вас, я этого так не оставлю.
— Думаю, — спокойно говорит Дилан, — самолет упал отсюда где-то в миле на юго-запад. По крайней мере, когда я из него выпрыгнул, он летел в ту сторону.
— Похоже, ты прав. — От облегчения, что он не начал с места в карьер уговаривать меня сбежать с ним на край света и там свить уютное гнездышко, я готова согласиться с чем угодно.
— Значит, там давай и поищем. — Он с разбегу взлетает, а я смотрю и любуюсь. Всего каких-то несколько недель назад я сама научила его подниматься в небо. Прямо поразительно, как с тех пор он каждое движение отточил. Выше и крепче Клыка, Дилан мощными взмахами взмыл в вышину. Солнце сверкает в его волосах и переливается в оперении. Крылья у него чуть короче, чем у Клыка, но зато шире — настоящие крылья ястреба, олицетворение высоты и силы.
У всех нас в стае крылья у́же и устроены с бо́льшим наклоном. Я бы сказала, наши крылья — скоростные. Мне впервые приходит в голову, что создавшие нас генетики для каждого из нас использовали ДНК разных птичьих пород.
Раньше я ни о чем таком не думала. Мне всегда казалось, что они просто набрали ДНК какой-то птицы в одну пипетку и капали из нее в сотню разных пробирок. Странно теперь думать, что мы происходим от разных птиц. По крайней мере, ни фламинго, ни пингвинов среди нас вроде бы не наблюдается. Хоть за это спасибо.
— Что ты там копаешься? — кричит Дилан мне сверху.
Я разбегаюсь, набираю скорость и футов через тридцать взмываю в небо, раскрыв крылья. Ровными мерными взмахами поднимаюсь все выше и выше. Солнце светит мне в лицо, ветер полощет за спиной спутанную гриву, и во мне поднимается волна радости полета и гордости за мою силу.
Дилан, похоже, читает мои мысли. Он улыбается, его лицо, в синяках и кровоподтеках, расцветает:
— Это правда! Нет на свете ничего лучше!
Я кивнула, секунду подумала, и — вот странность — оба мы одновременно добавляем: «Кроме кофе мокко с белым шоколадом из кафе „Кофейное Безумие“».
Мы уставились друг на друга. Было бы еще терпимо, если б это какой-то навязший в зубах рекламный куплет был. Но как это длинное предложение, откуда ни возьмись, ни с того ни с сего одновременно взбрело нам обоим в голову?
«Ты что, мысли мои читаешь?» — думаю я. Но даже если он и читает, ему достало ума про это не распространяться. Вместо этого он нахмурился:
— Ты что, мысли мои читаешь?
