Серж Брюссоло - Волк и фея
– Так тебе и надо, задавака! – прошептал Антонен, склонившись с метлой.
Вместо того чтобы успокоить коня, молодой наездник разъярился и стал стегать его плетью. Он не привык, чтобы ему оказывали сопротивление. С самого детства все вокруг с удовольствием выполняли его капризы. Он не мог понять, почему какая-то лошадь поступает по-другому.
Удар плетью стал его последней ошибкой. Огненный Гнев выгнулся, забив передними ногами в воздухе. Секундой позже его грива загорелась, словно выражая возмущение. Тибо, задыхаясь, оказался внутри пламени пылающего костра, как колдун, приговоренный к сожжению. Доспехи, призванные защитить его, раскалились, как котел. Он завопил от ужаса, освободился из стремени и упал наземь под грохот железа. При виде такого жалкого зрелища Антонен не смог сдержать смех.
– Прекрати, идиот! – шепнул ему Колен. – Его слуги смотрят на тебя. Они тебя выдадут.
Но Антонен хватался за бока и не мог справиться с накатившим на него весельем.
Арпагос, сжалившись над ним, подошел, стараясь прикрыть его от вельмож.
– Маленький кретин! – пробормотал он. – Я тебя предупреждал, ты подписал себе смертный приговор.
Потом, повернувшись к Колену, велел:
– За ведра, быстрей!
Мальчик отбросил метлу, схватил наполненную водой емкость и поспешно вылил ее на раскаленного рыцаря, вертевшегося, словно уж на сковороде. Вода зашипела, превращаясь в пар при контакте с горячим металлом. Слуги Тибо, наконец-то опомнившись, бросились на помощь молодому хозяину, театрально охая и ахая. Колен выливал уже второе ведро на доспехи.
– Прекрати! Дурак! – завопил Тибо из-под шлема. – Ты меня утопишь!
Слуги грубо оттолкнули Колена и стали освобождать своего господина от железных доспехов. Когда они сняли шлем, под ним появилось обожженное лицо неудачливого наездника.
– Снимите с меня это железо! – кричал Тибо, продолжая дергаться.
Он был так прекрасен, что даже ярость не могла обезобразить его лицо.
«Девушки должны его обожать, – подумал Колен с горечью. – Хотя, по-моему, он настоящий негодяй…»
Когда с молодого вельможи сняли доспехи, он сощурился и зло посмотрел на конюхов.
– Я слышал чей-то смех… – прошипел он. – Когда я был выбит из седла, кто-то засмеялся, я уверен. Кто же? Слышите, бродяги? КТО?
Один из его слуг подошел, согнувшись, и быстро указал на Антонена, безуспешно пытавшегося сжаться в комочек.
– Он, сеньор, – прошептал служитель, указав на рыжеволосого востроносого подростка. – Этот мальчишка позволил себе…
Жестокая улыбка заиграла на совершенном лице Тибо. Он медленно приблизился к Антонену.
– Ах так! – прошептал он. – Любишь посмеяться, конопатый. Какое совпадение – я тоже, видишь ли, обожаю шутки! И поскольку ты уже смеялся надо мной, теперь моя очередь. Так будет справедливо, верно?
Повернувшись к своим людям, он приказал:
– Эй, слуги, проводите-ка этого бродягу в загон к боевым лошадям… Раз уж его волосы одного цвета с их шерстью, пора им познакомиться. Может быть, они примут его за жеребенка?
Слуги поспешно схватили Антонена, подняли его над землей и унесли в сторону конюшни.
Колен рванулся было ему на помощь, но Арпагос своей огромной рукой схватил его за предплечье и остановил.
– Нет, – прошептал начальник конюшни, – не шевелись, парень, иначе они тебя убьют. Поверь мне. Жаль, но мы больше ничего не можем сделать для твоего товарища.
Слуги бросили Антонена в загон к Шторму. Огромный конь, разъяренный неожиданным вторжением, встал на дыбы. Грива его загорелась, копыта ударили о землю, выбивая сноп искр, Антонен закричал от ужаса.
– Хорошо, – сказал Тибо де Шато-Юрлан, отвернувшись. – Эту шутку он, надеюсь, не забудет. В будущем, мэтр Арпагос, мне хотелось бы, чтобы вы тщательнее отбирали уборщиков навоза. Нельзя позволять черни смеяться над теми, кто ею управляет, это всегда заканчивается кровопролитием.
Арпагос поклонился. Что еще ему оставалось? Колен же кипел от еле сдерживаемого бешенства. В какой-то миг он даже был готов вцепиться в горло молодого барона. От ярости в глазах у него потемнело, и он понял, что, поддавшись порыву, совершит непоправимое. И снова Арпагос спас его, слегка толкнув в бок.
Королевская свита удалилась, хохоча. И правда, хорошо проучили этого деревенщину! Вот уж будет о чем поговорить вечером, ведь в королевском дворце умирают от скуки.
Как только свита скрылась из виду, Арпагос собрал конюхов и закричал:
– Быстрее! В конюшню, может, еще успеем спасти вашего неразумного дружка!
Каждый взял жердь и побежал к стойлу Шторма, продолжавшего фыркать и выдувать ноздрями искры.
Антонен лежал между его копытами, весь в крови, обгоревший. От его прожженной кожаной одежды шел дым. Граблями его вытащили из стойла. Он стонал, был без сознания. Арпагос встал на колени и осмотрел его.
– У него сильные ожоги, – объявил он, – и сломано несколько ребер. Перенесите его в сарай, я приведу целителя. Может, он и выживет. А пока пусть это послужит вам уроком. Рыцари могут распоряжаться вашей жизнью и вашей смертью. Тибо де Шато-Юрлан мог отрубить Антонену голову, и ему не пришлось бы отвечать перед властями. В конечном счете можно считать, что он проявил милосердие.
Подмастерья опустили головы. Как им приказал начальник конюшни, они перенесли рыжего мальчугана в сарай и положили среди стогов сена.
Колену не хотелось расставаться с товарищем, но надо было возвращаться к работе. Он понял, что в конюшнях опасность исходила не только от лошадей.
Когда наступила ночь, Арпагос собрал мальчиков и дал каждому по медной монетке – оплата за день.
– Пусть те, у кого хватит смелости, вернутся завтра, – пробурчал он.
Молодые люди уже направлялись в сторону потерны, чтобы покинуть дворцовую территорию, когда начальник конюшни задержал Колена, положив ему руку на плечо.
– Я наблюдал за тобой, мой мальчик, – заявил он. – Ты неробкого десятка и не гнушаешься работы. Мне нужны здесь такие парни, как ты. Если повезет, сможешь даже пробиться, но ты слишком вспыльчив. Сегодня ты чуть было не совершил ошибку, которая могла стоить тебе жизни. Вельможи – неприкасаемые. Даже если они поступают несправедливо. Смирись с этим раз и навсегда. Мы для них ничто. Если ты не можешь принять такой порядок вещей, не возвращайся, это плохо закончится, а мне будет больно видеть, как с тебя спустят шкуру. А теперь иди домой…
Колен кивнул начальнику конюшни в знак благодарности и пошел к выходу, крепко сжимая в руке медную монетку. Он старался думать лишь о съестных припасах, которые сможет купить на этот жалкий заработок, потому что при мысли об остальном приходил в ярость. Такую сильную, что это действительно могло плохо закончиться.
Тени и угрозы
Пегги было не по себе. Каждое утро ей приходилось вставать на рассвете и выгуливать собак астролога. Священные борзые в конце концов привыкли к ней. Они больше не пытались ее укусить и вроде отказались от идеи протащить ее по колючкам. И каждый раз, когда они засыпали, псы бормотали все те же неясные пророчества, упорно твердя о голодных ограх, спящих на границах королевства. Девочка рассказала все старому колдуну, но тот лишь пробормотал, что она еще слишком юна, чтобы озаботиться этим. Ее просили только гулять с собаками и записывать сказанное ими, остальное касалось взрослых. Но недавно произошло нечто весьма странное, и Пегги не могла найти случившемуся объяснений. Когда она стояла на холме, что возвышался над королевской конюшней, ее взгляд встретился с взглядом… молодого человека. Это было ново и любопытно и обеспокоило ее. После предательства Себастьяна Пегги поклялась больше не проявлять даже крошечного интереса к мальчишкам, которых она с тех пор считала самыми грязными, глупыми и тщеславными созданиями на Земле, но тут вдруг…
Даже теперь – после долгих раздумий – она не могла объяснить, что же тогда почувствовала.
«Всего лишь конюх, – повторяла она себе. – Грязный и потный. Наверное, только умылся в источнике, чтобы смыть грязь. Но он посмотрел на меня. Я уверена. Наши взгляды встретились…»
Конечно же, полный абсурд. Они в тот момент находились на слишком большом расстоянии, чтобы разглядеть лица друг друга. И тем не менее… что-то произошло, странное озарение. Словно… словно больше она не была здесь одинокой! Да, вот что она почувствовала. С момента приезда в королевский дворец Пегги чувствовала себя одинокой среди толпы придворных. Балы, церемонии, самые роскошные праздники лишь укрепляли в ней уверенность, что она не имеет ничего общего с этими людьми.
Чтобы она не сдружилась с людьми не ее круга, герцогиня де Марвифлор меняла ей служанок каждые две недели и Пегги постоянно находилась среди испуганных чужих ей людей, называвших ее «Ваше Высочество». В таких условиях трудно найти себе друзей.
