Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]
— Да, таких чудес со мной в жизни не случалось, — сказала Анна. — Куда это мы попали?
— На Солнечную Полянку, — ответили им дети; они играли рядом, на берегу ручья.
— На хуторе Солнечная Полянка мы жили раньше, до того как поселились у хозяина Торфяного Болота, — сказал Маттиас. — Только на нашей Солнечной Полянке все иначе было.
Тут дети засмеялись и говорят:
— Наверно, то была другая Солнечная Полянка.
И позвали они Маттиаса и Анну с ними играть. Вырезал тогда Маттиас берестяную лодочку, алое же перышко, что птичка потеряла, Анна вместо паруса поставила. И пустили брат с сестрой лодочку в ручей. Поплыла она вперед — самая веселая среди других лодочек. Алый парус — пламенем горит. Смастерили Маттиас с Анной и водяное колесо: как зажужжит, как закружится оно на солнце! Чего только не делали брат с сестрой: даже босиком по мягкому песчаному дну ручья бегали.
— По душе мне мягкий песок и шелковистая травка, — сказала Анна.
И вдруг слышат они, как кто-то кричит:
— Сюда, сюда, детки мои!
Маттиас с Анной так и замерли у своего водяного колеса.
— Кто это кричит? — спросила Анна.
— Наша матушка, — ответили дети. — Она зовет нас к себе.
— Но нас с Анной она, верно, не зовет?! — спросил Маттиас.
— И вас тоже зовет, — ответили дети, — она хочет, чтобы все дети к ней пришли.
— Но ведь она не наша матушка, — возразила Анна.
— Нет, и ваша тоже, — сказали дети. — Она всем детям — матушка.
Тут Маттиас и Анна пошли с другими детьми по полянке к маленькому домику, где жила матушка. Сразу видно было, что это матушка. Глаза у нее были материнские, и руки тоже — материнские. Глаза ее и руки ласкали всех детей — те вокруг нее так и толпились.
Матушка испекла детям пряники и хлеб, сбила масло и сварила сыр. Дети уселись на траву и наелись досыта.
— Лучше этого я ничего в своей жизни не ела, — сказала Анна.
Тут вдруг Маттиас побледнел и говорит:
— Упаси нас Бог на хутор к сроку не воротиться! Упаси нас Бог коров оставить недоеными!
Вспомнили тут Маттиас с Анной, как далеко они от Торфяного Болота зашли, и заторопились в обратный путь.
Поблагодарили они за угощение, а матушка их по щеке погладила и молвила:
— Приходите скорее опять!
— Приходите скорее опять! — повторили за ней все дети.
Проводили они Маттиаса с Анной до ворот. А ворота в стене по-прежнему были приотворены.
Смотрят Маттиас с Анной, а за стеной снежные сугробы лежат!
— Почему не заперты ворота? — спросила Анна. — Ведь ветер может нанести на Солнечную Полянку снег.
— Если ворота закрыть, их никогда уже больше не отворить, — ответили дети.
— Никогда? — переспросил Маттиас.
— Да, никогда больше, никогда! — повторили дети.
На березе, покрытой мелкими кудрявыми зелеными листочками, которые благоухали так, как благоухает березовая листва весной, по-прежнему сидела алая птичка. А за воротами лежал глубокий снег и темнел замерзший, студеный зимний лес.
Тогда Маттиас взял Анну за руку, и они выбежали за ворота. И тут вдруг стало им до того холодно и голодно, что казалось, будто никогда у них ни пряников, ни кусочка хлеба во рту не было.
Алая птичка меж тем летела все вперед и вперед и показывала им дорогу. Однако в зимней сумеречной мгле она не казалась больше такой алой. И одежда детей не была больше алой: серой была шаль на плечах у Анны, серой была старая сермяжная куртка Маттиаса, что ему от хозяина Торфяного Болота досталась.
Добрались они под конец на хутор и стали скорее коров доить да воловьи стойла в хлеву чистить.
Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит им:
— Хорошо, что школа эта не на веки вечные.
Долго сидели в тот вечер Маттиас с Анной в углу темной поварни и все о Солнечной Полянке вспоминали.
Так и шла своим чередом их серая, подобная мышиной жизнь на скотном дворе хозяина Торфяного Болота. Но всякий день шли они в школу, и всякий день на обратном пути их в снегу на лесной дороге поджидала алая птичка. И уводила их на Солнечную Полянку.
Они пускали там в канавах берестяные лодочки, мастерили дудочки и строили шалаши на склонах холмов. И каждый день кормила их матушка досыта.
— Не будь Солнечной Полянки, недолго бы мне оставалось на свете жить! — повторяла Анна.
Когда же вечером приходили они на поварню, хозяин говорил:
— Хорошо, что школа эта не на веки вечные. Ничего, насидитесь еще на скотном дворе!
Глядели тогда Маттиас с Анной друг на друга, и лица их бледнели.
Но вот настал последний день: последний день школы и последний день Солнечной Полянки.
— Упаси вас Бог к сроку не вернуться! Упаси вас Бог оставить коров недоеными! — повторил в последний раз хозяин Торфяного Болота те же самые слова, что говорил и раньше.
В последний раз сидели Маттиас и Анна с детьми вокруг очага — буквы складывали. В последний раз поели они свою холодную картошку, и когда Йоэль сказал: «Побирушки вы этакие, вы что, еды в глаза не видали?» — лишь улыбнулись в ответ.
А улыбнулись они потому, что Солнечную Полянку вспомнили: скоро их там накормят досыта.
В последний раз пробежали они по лесной дороге, словно две маленькие мыши-полевки. Стоял самый студеный за всю зиму день, дыхание белым паром струилось у детей изо рта, а пальцы рук и ног сводило от жгучего холода. Закуталась Анна поплотнее в шаль и сказала:
— Мне холодно и голодно! Никогда в жизни не было мне так худо!
Да, стужа была лютая, и дети так по алой птичке затосковали! Скорее бы она их на Солнечную Полянку отвела! А вот и птичка — алая на белом снегу. Такая яркая-преяркая!
Увидела ее Анна, засмеялась от радости и сказала:
— Все-таки доведется мне напоследок на моей Солнечной Полянке побывать!
Близился к концу короткий зимний день, уже надвинулись сумерки, скоро наступит ночь.
Все замерло: шумную песню сосен придушила ледяная стужа. Но в сонную тишину леса неожиданно ворвалось пение птички. Похожая на ярко-красный язычок пламени, птичка взлетела меж ветвей и запела, да так, что тысячи снежных звездочек стали падать на землю в студеном примолкшем лесу.
А птичка все летела и летела; Маттиас с Анной изо всех сил пробивались за ней через сугробы — не близкий был путь на Солнечную Полянку!
— Вот и конец моей жизни, — сказала Анна. — Холод погубит меня, и до Солнечной Полянки мне не добраться.
Но птичка будто звала все вперед и вперед! И вот они уже у ворот. До чего знакомы им эти ворота! Кругом — снежные сугробы, а вишневое дерево за стеной свои цветущие ветви раскинуло. И ворота — полуоткрыты!
— Никогда ни о чем я так не тосковала, как о Солнечной Полянке, — сказала Анна.
— Но теперь ты здесь, — утешил ее Маттиас, — и тебе больше не о чем тосковать!
— Да, теперь мне больше не о чем тосковать! — согласилась Анна.
Тогда Маттиас взял сестренку за руку и повел ее в ворота. Он повел ее на волшебную Солнечную Полянку, где была вечная весна, где благоухали нежные березовые листочки, где пели и ликовали на деревьях тысячи крохотных пташек, где в весенних ручьях и канавах плавали берестяные лодочки и где на лугу стояла матушка и кричала:
— Сюда, сюда, детки мои!
За спиной у них в ожидании зимней ночи застыл морозный лес. Глянула Анна через ворота на мрак и стужу.
— Почему ворота не закрыты? — дрожа спросила она.
— Ах, милая Анна, — ответил Маттиас, — если ворота закрыть, их никогда уже больше не отворить. Разве ты не помнишь?
— Да, ясное дело, помню, — отозвалась Анна. — Их никогда, никогда больше не отворить.
Маттиас с Анной глянули друг на друга и улыбнулись. А потом тихо и молча закрыли за собой ворота Солнечной Полянки.
Звенит ли моя липа, поёт ли мой соловушка…
(Перевод И. Стребловой)
Давным-давно, в пору бед и нищеты, в каждом приходе была своя богадельня. Это был дом, где под одной крышей ютились местные бедняки: разорившиеся хозяева, немощные старики, калеки и хворые, и дурачки, и сиротки, которых никто не брал на воспитание, — все они попадали в это скорбное пристанище.
В приходе Нурка тоже была богадельня, и девочка Малин попала туда, когда ей было восемь лет. Папа и мама Малин умерли от чахотки, и хотя осиротевших детей обычно отдавали на воспитание, эту девочку никто не согласился взять, хотя на ее содержание от прихода выдавались деньги; деньги деньгами, но неровен час, сиротка занесет в дом заразу, — вот девочку и отправили в этот приют.
Дело было в начале весны, в субботу вечером, и все богадельщики глазели из окошка на дорогу, это было их единственное субботнее развлечение. Смотреть там, по правде сказать, было не на что. Проехала запоздалая телега, возвращающаяся из города; прошли мимо несколько деревенских мальчишек, отправляющихся на рыбалку, а потом показалась Малин со своим узелком; на нее все так и уставились.
