Борис Батыршин - Египетский манускрипт
Борки никуда не исчезали. Зато с места двинулся поезд: после очередного крика «Отправвая-я-я-емся!» состав лязгнул сцепками и пополз, постепенно набирая скорость.
— Вот они, Борки эти! — Радостно воскликнул Иван. — Нашел!
И принялся читать:
— «Борки — село Змиевского уезда губернии, при рч… — речке, наверное? — …в двадцати пяти верстах от Змиева, жителей около тысячи пятиста душ…»
— И что с того? А, вот…
«…получило известность после крушения здесь Императорского поезда 17-го октября 1888-го года. В этот день в 2 часа 14 минут, на 277-ой версте от Курска, когда поезд, спустившись с уклона, шел по ровной насыпи (около 5 сажен высоты) со скоростью 64 версты, сильный толчок сбросил с места всех ехавших в поезде…»
Иван оторвался от планшета и удивлённо взглянул на отца:
— Так что, здесь разбился поезд Александра 3-го?
Отец снова усмехнулся — кто бы сомневался! — и ласково попросил:
— Какой год у нас на дворе, не напомнишь?
— Тысяча восемьсот восемьдесят шестой, сентябрь… — Начал Иван и застыл с открытым ртом.
— То-то… все понял!
— То есть — поезд еще только разобьется? Ну, через два года? Вот прямо здесь? — чуть ли не заорал Ваня.
— Наконец-то понял, — съязвил Олег Иванович. — Не всё одному мне в годах путаться…
Иван пропустил шпильку мимо ушей.
— А император останется жив? Так, что ли?
— Верно, останется. Это потом даже чудом объявят и храм у насыпи построят. Вот на той горке.
Ваня немедленно прилип к окну — поезд, постепенно разгоняясь, ехал мимо просторного, залитого осенним солнцем косогора. Проводив приметное место взглядом, мальчик снова уткнулся в планшет:
— Точно, тут написано, что на него деньги собрали. Значит, когда писали статью в Брокгаузе, еще не построили? Вот, слушай:
«Событие 17 октября увековечено устройством многих благотворительных учреждений… У места крушения вскоре был устроен скит, именуемый Спасо-в-Святогорским. Тут же, в нескольких саженях от насыпи, сооружается великолепный храм … вот, точно про это место, — радостно закричал мальчик: — Самое высокое место насыпи, почти у полотна железной дороги, отмечено 4-мя флагами — это то место, где во время крушения стоял великокняжеский вагон и из которого выбросило невредимою великую княжну Ольгу Александровну..».
— Да, вот где-то здесь он и будет стоять… — кивнул Олег Иванович. — Пока не взорвут.
— Как-взорвут? Кто? — возмутился Иван. — Большевики? Вроде как храм Христа-Спасителя?
— А часовню тоже я развалил? — поморщился отец. — Заладил, понимаешь: «большевики» да большевики»! Немцы, в 43-м… хотя точно не скажу. Может и правда наши. Дело было во время войны, тут такое молотилово шло… не до храмов было. Потом храм полвека простоял без купола, а в двухтысячном его, вроде бы, восстановили.
— Так значит там он и стоит? — поинтересовался Ваня.
— Не знаю, — пожал плечами отец. Наверное. Куда он денется? Это ж Харьковская область… то есть губерния.
— То есть — Украина… — протянул мальчик.
Олег Иванович поморщился. Меньше всего хотелось вспоминать сейчас о том, что творится сейчас в этих краях в их времени.
Иван, к его облегчению, не стал развивать неприятную тему.
— А государь даже и не пострадал! Вот, тут написано:
«Все бросились их разыскивать и вскоре увидели царя и его семью живыми и невредимыми. Вагон с императорскою столовою, в которой находились их величества, с августейшими детьми и свитой, потерпел полное крушение. Вагон был сброшен на левую сторону насыпи и представлял ужасный вид: без колес, со сплюснутыми и разрушенными стенами, вагон полулежал на насыпи; крыша его лежала частью на нижней раме…»
— Говорят, — добавил Олег Иванович, — что Александр III, обладавший недюжинной силой, держал на плечах крышу вагона, пока его семья и другие пострадавшие выбирались из-под обломков. Еще и потом из вагона малолетнего великого князя Михаила Александровича, вытаскивал, с помощью солдат. Он потом каждому по Георгию самолично вручал…
— Здорово! — удивился Ваня. — Крышу вагона — и на плечах? Это ж какой бык был!
— Еще бы. — кивнул отец. — Его вообще богатырём называли — не то что худосочный Николай.
— Так значит, государь совсем ничуточки не пострадал?
Олег Иванович покачал головой.
— Не сказал бы. То есть, во время самого крушения остался невредим, но вскоре после этого происшествия стал жаловаться на боли в пояснице. Оказалось, что сотрясение при падении положило начало болезни почек. Болезнь стала развиваться, пока, через 6 лет он не простудился и не заболел нефритом — это острое воспаление почек. И осенью того же года умер, в своей любимой Ливадии. Такая вот история…
— Жаль. — сказал Иван — А если его как-нибудь спасти? Хороший ведь царь, не то что размазня Николашка…
— Ты все же того… поуважительнее. — поморщился отец. — Но в общем — согласен. Хороший был император, и умер в каких-то 49 лет. Для государственного деятеля — вообще не возраст, все, считай, впереди. Он, скажем, Бисмарк[102]— ему сейчас сколько, 81 год? Однако ж половиной Европейской политики вертит, как хочет…
— Ну да, — не стал спорить мальчик. — А почему поезд вообще с рельсов сошел?
— Да какие-то технические неполадки… кажется, — неуверенно ответил Олег Иванович. Я толком и сам не знаю. Вроде — то ли состав был слишком тяжёлый, то ли один из двух паровозов с рельсов сошел…
— Простите, господа, я вам не помешаю? — раздалось вдруг из дверей купе. Отец с сыном одновременно подняли головы — в дверном проёме стоял высокий господин, лет 40-45-ти, в путейской форме.
— Видите ли, я сел в Борках до следующего разъезда по служебной надобности — я служу инженером в Харьковском управлении дороги, здесь с инспекцией. А вы, я слышал, обсуждаете железнодорожные аварии? Смею вас заверить, Курско-Харьковско-Азовская железная дорога содержится в исключительном порядке и вам ничто не угрожает…
— Ну что вы, господин инженер, мы нисколько в этом не сомневаемся. — нашёлся Олег Иванович. — Просто мы не так давно видели литерный состав[103] с двумя паровозами — вот сын и спросил, не опасно ли это?
Путейский явно обрадовался тому, что попутчики интересуются столь знакомой ему темой. Он присел на скамью напротив Олега Ивановича (Ваня пододвинулся к окну, давая гостю место) и принялся объяснять:
— Видите ли, в обычных условиях так водят товарные составы, а пассажирским это не разрешено — из соображений безопасности. Два паровоза — это, во-первых, два машиниста, а у них нет возможности вязаться ни между собой, ни с поездом. Если что-то надо сообщить на задний паровоз — надо перелезть через тендер и помахать руками.
— Да уж, представляю себе… — буркнул Иван, в памяти которого была еще свежа поездка на рутьере — впрочем, с куда меньшей скоростью. — Тот еще номер..
— ВЫ правы, юноша, — подтвердил путейский. — И к тому же, на скорости свыше сорока верст в час, паровозы могут опасно раскачаться — если у них не совпадает диаметр колес. Так бывает, когда один прицепили пассажирский, а другой товарный. Вот, скажем — первый товарный Зигля Т-164, а второй — пассажирский Струве П-41[104]. Второй раскачавшийся паровоз вполне может порвать пути и сойти с рельсов…
Олег Иванович кивнул, соглашаясь:
— Да, наверное это ужасно, господин инженер. Впрочем, хватит о грустном: закусите-ка лучше чем Бог послал, вы, наверное проголодались?
Словоохотливый путеец сошел примерно через 20 верст, на каком-то безымянном полустанке; состав не стал останавливаться, а только притормозил, и Ваня, высунувшись в окошко, проводил взглядом инженера который как-то по особенному ловко спрыгнул с подножки вагона. Спрыгнув, путеец поправил чуть было не слетевшую фуражку и помахал рукой случайным попутчикам. Иван помахал в ответ: путеец явно успел завоевать его симпатии.
Олег Иванович проводил железнодорожника взглядом и уткнулся в газету — в Екатеринославе в вагон взяли пачку газет, и он, от нечего делать, разжился у проводника «Екатеринославских губернских ведомостей».
— А, между прочим, в Брокгаузе точно так и написано, как этот дядька говорил. — подал голос Ваня, снова взявшись за планшет с Брокгаузом. — Выходит, эта катастрофа случилась по чьей-то глупости? Вот, слушай:
— «Надо сказать, что в таком виде императорский поезд ездил лет десять. Имевшие к нему отношение железнодорожники, да и сам министр путей сообщения, знали, что это технически недопустимо и опасно, но не считали возможным вмешиваться в важные расклады придворного ведомства. (…)
