Юлия Вознесенская - Паломничество Ланселота
— А много бывает исцеленных на каждых гонках?
— Призовых ярусов семь, вот и считай: на каждом финише трое получают исцеление — всего двадцать один победитель, пятая часть участников. Счастливчики получают исцеление сразу после финиша. Но учти, что некоторые не успевают даже порадоваться своему исцелению — умирают сразу, как только спускаются с Башни. Сердце не выдерживает или легкие.
— А что бывает с теми, кто дошел до своего финиша, но не в первой тройке?
— Уходят домой такими же, как пришли, если не хуже — гонки здорово выматывают. Словом, я к тому, что надо правильно оценить свои силы, тогда можно и здоровье получить, и подразбогатеть немного. Вместе с исцелением Мессия от себя дарит приз золотые планеты по числу ярусов, деленному на десять. Кроме того можно поставить на победителя. Так что советую тебе, парень, батареечку свою все-таки сдать, а полученное за нее золото поставить… ну хоть на самого себя. Ты до какого яруса рассчитываешь подняться?
— До сотого, естественно, — пожал плеча ми Ланселот. — Мне нужно полное исцеление, и я не хочу рисковать. Ну и десять планет золотом мне не помешают, у меня семья большая.
— Да ты рехнулся! Учти, что чем выше, тем круче дорога вокруг Башни! Ты совсем не ходишь? — Совсем не хожу. — А коляской своей хорошо управляешься?
— Я на ней почти каждый день в море вы ходил. — Она у тебя плавучая, что ли?
— Да нет, конечно! Я въезжал в коляске на свой катамаран, вставал к штурвалу, закидывал сети и крабовые ловушки, собирал улов. — И все это — один? — Один.
— Силен! Ну так объяви, к примеру, пятидесятый ярус: победишь — получишь пять золотых и здоровые ноги, придешь вторым или третьим — встанешь хотя бы на костыли. А я вот буду рад получить хотя бы одну руку, — тут он выпростал руки из рукавов, и Ланселот увидел, что у него нет кистей. — Я безрукий, но зато ноги у меня крепкие, так что я рассчитываю добраться до семидесятого яруса. Ну теперь тебе ясно, во что ты ввязался? — Ясно. Тут в разговор вмешался горбун.
— Нет, не все тебе ясно, парень! — сказал он сердито, даже злобно. — Ты не понял главного — почему участвуя в гонках на исцеление, мы так здорово рискуем. — Почему же?
— Ты видел Башню ночью, когда горят огни? — Да. — А красные кресты видел? — Видел. — И как ты думаешь, что это такое? — Фонари?
— Угу. Это фонари, дающие яркий голубой свет, а к фонарям подвешены кресты, обвитые гирляндами красных лампочек. А на крестах знаешь что? — Не знаю.
— А на крестах висят распятые участники гонок — те, которые сошли с дистанции, не дойдя до объявленного финиша.
Ланселот пожал плечами и хотел сказать маленькому горбуну, что ему не по вкусу черный юмор, но в этот момент в зале прозвучал гонг. На возвышение поднялся распорядитель, поднял руку, и в зале стало тихо.
— Паломники! — громко сказал он. — Сейчас вас отведут на отдых, а кто хочет, может принять душ. Настоящий, водяной, между прочим. Потом вас накормят, а после обеда проводят на балкон, с которого вы сможете видеть гонки исцеления. У кого есть золото, может делать ставки на тех, кто выходит на старт сегодня.
Появились служители в белых, не слишком чистых халатах с эмблемой гонок на нагрудных карманах — на этот раз костыли и надписи были черными. Они отвели их в другой большой зал, разделенный невысокой деревянной перегородкой на две половины — мужскую и женскую. На обеих половинах стояли в ряд железные койки с прикрепленными к ним невысокими железными шкафчиками. На койках лежали надувные матрацы и одеяла. Получив в свое распоряжение койку, Ланселот сразу же поехал в душ — очень удобный, широкий, с поручнем на стене. Каждому паломнику служители выдали по куску мыла и губку. Ланселот с удовольствием вымылся, а после лег в постель, накрылся легким стеганым одеялом, набитым синтетическим пухом. Он собирался обдумать все услышанное и увиденное в Башне, но стоило ему закрыть глаза, как он сразу же уснул.
— Эй, Тридцать Третий! Ты что, обедать не собираешься? Нас позвали в ресторан, сбор через пять минут в коридоре.
Ланселот открыл глаза. Мимо него шли, хромали, ковыляли паломники. Он поднялся, перебросил тело в еще не просохшую после душа коляску и двинулся вслед за другими.
Ресторан был на том же этаже и представлял собой столь же непритязательное помещение, как и спальня. Столиков было больше, чем паломников, и поэтому все садились за стол по одному, редко по два. Ланселот решил, что вот удобный случай познакомиться со своей пятеркой. Он почти сразу увидел номер 31 — высокую и необыкновенно худую, кожа да кости, девушку с обритым черепом и запавшими синими глазами.
— Можно мне сесть за ваш столик? — спросил он, подъехав к ней. — Нет, — резко ответила девушка.
— У меня тридцать третий номер, мы с вами в одной пятерке, — пояснил Ланселот, — надо бы познакомиться.
— Надо бы вам от меня отъехать, а то я позову распорядителя, — тем же раздраженным тоном ответила девушка. Ланселот извинился и отъехал.
Номером тридцать вторым тоже оказалась женщина — невысокая, раздутая как подушка особа неопределенного возраста с толстыми лиловыми губами и маленькими заплывшими глазками. Сидела она на двух стульях, положив на стол перед собой большие распухшие руки с крохотными пальчиками.
— Извините, — обратился к ней Ланселот, — вы не возражаете, если я сяду за ваш столик?
— Садитесь, садитесь, пожалуйста, — торопливо проговорила та сиплым, как бы придушенным голосом. — Я ужасно рада, что добралась до Иерусалима, но мне все равно страшно и одиноко. Вам тоже?
— Нет, мне не страшно. Я просто хочу познакомиться с теми, с кем выйду на старт в одной пятерке. Мы должны заранее обсудить, как мы будем помогать друг другу в пути.
— Помогать? Вы думаете, что мы станем помогать друг другу?
— Конечно! Иначе нам не добраться до своих ярусов. Вы до какого хотите подняться?
— Я уже решила, что объявлю только тридцать третий ярус, больше мне не пройти. — Думаете, сумеете прийти первой?
— Нет, куда мне… Мне бы второй или третьей. — А что это вам даст?
— У меня водянка неизвестного происхождения. Если Мессия уберет из моего тела хотя бы половину жидкости, я смогу нормально ходить и спать лежа. Сейчас я только сидеть и стоять могу,
хожу совсем плохо. А если ложусь, начинает отказывать сердце. Я решила умереть, но дойти до тридцать третьего яруса.
— Умирать не надо, — сказал Ланселот и осторожно погладил раздутую руку женщины. — Как вас зовут? — Номер тридцать два.
— Это я вижу на вашей бирке. Но имя-то у вас есть? — Конечно. Меня зовут Инга. — Вы северянка? — Немка.
— А я норвежец и зовут меня Ларе Кристенсен, или просто Ланс.
— Очень приятно, Ланс. А вот и еду для нас везут. Боже, какой запах!
В обеденный зал вошли служители, катя перед собой тележки со стопками пластиковых мисок и большими открытыми баками, из которых поднимался дразнящий пар. — Мясо, мясо дают! — заволновались в зале.
— Откармливают перед стартом. Не возражаете? — к их столику подошел безрукий Тридцать четвертый. — Я смотрю, все сидят по одному, а вы — вдвоем, да еще и разговариваете друг с дружкой, вот и решил составить компанию. О, да вы, мадам, тоже из нашей пятерки?
Инга испуганно кивнула. Ланселот протянул руку и выдвинул для него стул.
— Садись, друг.
— Спасибо. Меня зовут Жерар. Инга с Ланселотом тоже представились. Служитель с тележкой удивленно оглядел их столик: — Вы что, так и будете втроем сидеть? — А разве нельзя? — спросил Ланселот.
— Почему нельзя? Правила этого не запрещают, а нам легче обслуживать. Сидите втроем, если вы не брезгливы и вам нравится теснота и давка за столом.
Инга смутилась и ее огромное лицо пошло пятнами.
— Не обращайте внимания, Инга, — шепнул Ланселот. — Это он не про вас, а вообще: люди редко хотят быть вместе, а столики тут не рассчитаны на "правило двух вытянутых рук".
Служитель разложил по тарелкам настоящее мясное рагу и удалился со своей тележкой.
— Парень, ты мне поможешь? — спросил безрукий, высовывая культи из рукавов.
— Охотно. Покормить тебя? — спросил Ланселот.
— Да ты что! Нет, просто достань у меня из кармана браслет и надень мне его на Руку-Браслет оказался толстым резиновым кольцом.
— Натяни повыше, а то ложка не удержится! Спасибо, теперь хорошо. Дальше я сам справлюсь. Обычно я браслет и не снимаю, но после душа некому было мне его надеть.
Прижав зубцы вилки к столу культей, Тридцать четвертый подсунул ее черенок под кольцо, после чего принялся ловко расправляться со своим рагу.
Инга ела очень неуклюже, то и дело роняя кусочки мяса обратно в тарелку: обе ее руки повиновались ей гораздо хуже, чем одна рука с браслетом соседу. На их троицу поглядывали из-за других столиков одинокие едоки, и было непонятно, осуждают они их или завидуют им.
