Юрий Забелло - Пятеро на борту

— Вы меня не поняли, сэр, — произнёс голос, в котором я узнал голос Селби.

— Нет, нет! Я прекрасно вас понял, — с ударением на слове «вас» произнёс голос Паркинса, нашего профессора. — Да вы садитесь, Селби, садитесь, ведь даже с врагом надо говорить вежливо.

— Кто сказал, что я ваш враг? По-моему, я всегда был вашим лучшим другом… Вспомните то время, профессор, когда вас лишили кафедры: кто присоединился к вам? Селби… Кто вместе с вами оставил университет? Селби. Кто, наконец, делил с вами последний кусок хлеба в нью-йоркских ночлежках? Опять-таки Селби… Нет, я всегда был вашим искренним другом…

— В том-то и дело, что был… Мне часто казалось, что вы не искренни… Теперь я убеждён в этом. Почему это вдруг, перед самым стартом, вы захотели увидеть чертежи «Ласточки»? И эти разговоры, что надо оставить на Земле дубликат! Кому и зачем? И ваше намерение уехать завтра на несколько дней? Вы ведь не случайно связали вместе эти обстоятельства: желание увидеть чертежи «Ласточки» и ваш отъезд? Не так ли?

— Ну, не совсем так…

— Не юлите, Селби, это всегда у вас плохо получалось! Скажите прямо: вы летите со мной, вернее с нами, или хотите остаться?

— Как вам сказать…

— Вы уже сказали. Я все понял. Чертежей вы не увидите. Так же, как свои уши… А теперь можете идти на все четыре стороны, я вас не держу более. Ну, что же вы не идёте? Я вас не задерживаю… Или позвонить, чтобы вам помогли выйти?.

— Назад! Ни с места! Или я выстрелю!

— О! Вы совсем иначе заговорили, Селби! Вот уж не ожидал от вас такой прыти! Стреляйте! Что же вы не стреляете?

— Мне нужны чертежи!

— Вам? Не думаю… Скорее всего кому-то другому, кто купил вас со всеми вашими потрохами… Так вот, ни вы, ни ваши хозяева, ни кто другой — ни один человек на Земле их получит этих чертежей! Это вам говорю я, профессор Паркинс! Эти чертежи были готовы много лет назад, когда у меня была кафедра… И тогда я не стал кривить душой, а теперь и подавно. А вашего пистолета я не боюсь…

— Зато есть кое-что другое, чего вы побоитесь!

— Например?

— Солдаты полковника Армаса! Стоит мне подать сигнал, и они будут здесь. Профессор Мандер уже в моих руках. А через полчаса — и все остальные. Все подходы к этой проклятой горе окружены, никому не вырваться! Посмотрю я, что вы запоёте, когда люди Армаса в вашем присутствии возьмутся за этого, черномазого, вашего любимца, или за эту симпатичную девчушку, дочь Мандера!

— Как? Вы хотите сказать?.. Они же дети!

— Ну и что, что дети? Тем более вы не позволите, чтобы по вашей вине они остались калеками на всю жизнь! А не вы, так Мандер, ваша правая рука, выложит все, как на исповеди! Ну, что вы теперь скажете? Или позвоните, чтобы мне помогли выйти?

— Нет, звонить, я не буду…

— Вот видите, дорогой профессор, и вы уже иначе заговорили!

— Хорошо, а чем вы мне докажете, что все то, что вы мне наговорили, — правда? Ну, про полковника Армаса и прочее?

— Очень просто! Подойдите вот к этому окну. Я сейчас взмахну платочком… Смотрите вон на тот пригорок. Видите человека, привязанного к дереву! Видите?

— Вижу.

— Это ваш друг, Мандер. А видите — вон там двинулись вперёд ещё человечки? Это солдаты Армаса.

— Армас не посмеет… Есть же международные правила…

— Армас чихал на всякие правила, хоть и международные, а права он берет сам себе, лишь бы ему платили… А заплатили ему достаточно!

— Да, Селби, вы привели веские доводы… Я должен обдумать все это.

— Думать нужно было раньше! Теперь уже надо решать!

— Хорошо! Но пятнадцать минут вы мне дадите?

— Только в моем присутствии.

— Пусть будет так. А вы можете сделать так, чтобы эти солдаты остались там, где они сейчас?

— А я получу чертежи?

— Получите. Сразу же, как только солдаты остановятся.

— Верю вам. Даю сигнал. Только вы сидите на месте!

Пауза.

— Селби, откройте вон тот шкаф… На верхней полке возьмите большую серую папку. Нашли? Так… А на второй снизу должен быть коньяк и рюмки… Есть? Тащите все это сюда, мне надо подкрепиться на всякий случай.

— Где же чертежи?

— А вы прочитайте заглавие книжки.

— Так это же Годдард! 1935 год!

— Вас хорошо учили читать в школе, Селби! Это действительно Годдард, и эта книга действительно издана в 1935 году! И все-таки, за небольшими исключениями, это чертежи «Ласточки»! Вы дурак, Селби, дело совсем не в чертежах! Мы изменили только двигатель, вернее, двигатели… Все дело в топливе… Наливайте себе коньяк, он совсем не плох. Не думаю, чтобы вам когда-нибудь пришлось ещё пить такой… Так вот, стартовые двигатели работают за счёт реакции сгорания фтора в молекулярном кислороде, а маршевые — это уже мой секрет… Пейте коньяк, Селби! Вы знаете, за что вы пьёте?

— За мой успех!

— Нет, вы пьёте, да и я тоже, оба мы пьём на собственных поминках! Не правда ли остроумно — пить коньяк на собственных поминках?

— Какие поминки? Что вы городите, профессор?

— Обыкновенные поминки. Пока вы доставали коньяк, я нажал вот эту кнопку. Автоматика сработала, и через… Теперь уже через несколько минут «Ласточка» стартует… А весь этот дом и мы с вами сгорим в пламени стартовых двигателей. Куда же вы, Селби? Все равно ведь от судьбы не убежать…

Пауза.

— Убежал… Как будто можно успеть… Ну, хватит о нем… Простите меня, бедные мои ребятишки! Как мне жаль вас, оторванных от привычного мира, от родных и близких, просто от мира взрослых. Вам трудно будет одним, но иначе я поступить не мог… Счастливого вам…

И тишина. Больше на кристалле записей не было…

Так вот почему «Ласточка» стартовала преждевременно! В последнюю минуту своей жизни профессор отправил её в полет, нажав кнопку в своём доме у подножья Тахумулька, спасая и корабль, и нас, находящихся в нем, от страшного врага!..

ГАДКИЙ УТЁНОК

Я проснулся рано. Взглянул со своей полки вниз. Март спал на спине, широко раскинув руки. Джек забился в угол, укутавшись в одеяло. Вот уже неделя, как он живёт с нами в «мужской» каюте.

Я решил, что он ещё спит, и уже хотел снова лечь, как вдруг он поднял голову и спросил:

— Папа Роб, что такое деньги?

— А зачем это тебе? — удивлённо спросил я.

— Я читаю книги и смотрю кино, там все деньги и деньги, а я не знаю, что это такое.

— Деньги, это… — сказал я и запнулся. А правда, что такое деньги? Я никогда раньше не задавал себе такого вопроса. Что же я мог сказать ему?

— Знаешь, Джек, я скажу тебе позже.

— Сегодня?

— Нет, наверное. Через несколько дней. Мне надо самому разобраться, что это такое.

— Деньги. Это такая штука, — подал голос Мартин, — которой всегда не хватает. Сколько я помню, у нас в доме их никогда не было. Всегда мама говорила: «Опять денег нет». Или: «Подожди, сейчас нет денег».

— А почему у нас нет денег?

— Нам они ни к чему, — ответил я.

— Почему?

— Джек, я же сказал тебе: отвечу позже.

Вот уже две недели я ищу ответ на вопрос Джека. Провожу в библиотеке «вечера» и даже прихватываю часть «ночи». Ответ я нашёл там, где не ожидал, — у социалистов. Начинаю понимать не только, что такое деньги, но и что такое эксплуатация, и кризис, и почему бывает безработица и т. д. Раньше я думал, что если человек без работы — значит ему просто не повезло. Теперь же я знаю, что все в мире подчиняется определённым законам. Теперь уже смогу ответить на вопрос Джека… когда он немножко подрастёт.

Праздновали день рождения Сабины.

Мы с Мартом сообразили манный пудинг с подливкой из ананасного сока. Мария обиделась, что ей не доверили приготовление этого блюда. Она постепенно оттаивает и из замкнутой, хмурой девочки, какой она была в начале полёта, для которой мы все были чужими, непонятными людьми, превращается в полноправного члена коллектива.

Зато она отыгралась во время преподнесения подарков. Потому, что я подарил Сабине куклу, найденную на складе, Мартин — бич, сплетённый из разноцветных проволочек (они все ещё изображают на всех наших праздниках цирк, и надо признать, что в своих номерах достигли высокого мастерства), Джек — свой рисунок, а Мария… Мария подарила Сабине платье — точно такое они видели в каком-то фильме. Белое, воздушное платьице, с пышной юбкой, собранной такими гармошечками, кажется, на Земле такая штука называется не то плиссе, не то гофре или ещё как-то иначе.

Сабина была в восторге и прыгала до потолка, что в наших условиях не так уж трудно.

Потом был праздничный обед, мы пили вишнёвый сок и говорили, что это вино, а ведь эти дети не представляли себе, что такое вино. Да и я сам уже почти забыл вкус алкоголя и табака: на складах «Ласточки» их не было, а те несколько штук сигарет, что были у меня в кармане, кончились в первые же дни.