Кеннет Оппель - Огненное крыло
— Тебе повезло. Если бы… — Она замолчала, потом продолжила: — Но зачем ты позволил им подговорить себя?
Он ничего не ответил, чувствуя, что ему не хватает воздуха.
Но сказать придется.
— Это я придумал, — выдохнул Гриффин.
Мать ошеломленно поглядела на него.
— Зачем? — только и вымолвила она.
Избегая смотреть на нее, он сказал:
— Тогда у нас тоже был бы огонь, как у сов. И я подумал, что можно использовать его, чтобы зимой нам было тепло. Тогда мы могли бы остаться здесь и миграция была бы не нужна.
«И тогда мой отец подумал бы, что я умный и храбрый», — подумал он, но вслух не произнес этого.
Мать прикрыла глаза, словно не решаясь говорить. Когда она, наконец, заговорила, в ее голосе слышались гневные нотки.
— Гриффин, нам не нужен огонь. Он годится только для войны. Мы не смогли бы держать его в Древесном Приюте — дерево может загореться. Даже если бы не загорелось, все равно зимой мы бы умерли от голода.
Он кивнул.
— Это была плохая идея, — сказал он. — Я не знал…
— Тебе следовало рассказать нам, как только вы увидели людей.
— Я знаю.
— Ты очень благоразумный, Гриффин, не такой, как большинство детенышей. Ты должен понимать это. Не знаю, о чем ты думал, когда решил украсть огонь. Ведь еще немного, и… — Она умолкла, будто разом лишилась сил. Перевела взгляд на Луну и Рому, ее мать, которая нежно обнюхивала дочь и что-то тихонько ей говорила. Луна ничего не отвечала.
— Когда ей станет лучше? — спросил Гриффин.
— Не знаю. — Мать помолчала и добавила: — Может быть, никогда.
— О чем ты?
Он почувствовал неприятную дрожь внутри. Мама хочет сказать, что Луна останется калекой на всю жизнь? И никогда больше не будет летать?
— Она может умереть, Гриффин.
Он непонимающе нахмурился и затряс головой:
— Но ведь вы смазали ее лекарством! Старейшины знают, как это лечить, правда?
— Она очень сильно пострадала.
Шерсть вокруг ее глаз стала влажной от слез. И в этом его вина. Гриффин знал, что матери стыдно за него. Неужели он так разочаровал ее, что теперь она не будет его любить? А что скажет отец?
— Чем я могу помочь? — спросил он, и собственный голос показался ему чужим, тонким и прерывистым. Ему хотелось, чтобы мама велела ему сделать что-то очень трудное или неприятное, — все лучше, чем оставаться наедине со своей виной.
— Тут никто не может помочь, — сказала мать. — Нам остается только ждать.
Он оглядел место, которое всю жизнь так любил, и почувствовал, что больше не имеет права находиться здесь. Другие матери смотрели на него с неприязнью, он был уверен в этом. Мать Луны всегда будет ненавидеть его. Стены Древесного Приюта, казалось, отражали его собственный стыд и горе.
Гриффин взлетел. Он направился вниз, туда, где между корнями старого клена петляли тысячи проходов. Он не знал, куда летит, да его это и не волновало. Он просто стремился уйти подальше от происходящего.
Но от мыслей было не спрятаться. «Замолчите», — крикнул он про себя. Туннель сужался, и он даже обрадовался, когда оцарапал мордочку и спину, когда грязь забила его ноздри и заскрипела на зубах. Он пробирался вперед до тех пор, пока путь ему не преградила большая каменная плита. Было совершенно темно, не доносилось ни звука. Если б можно было погасить и сознание! Чтобы снова и снова не видеть горящие крылья Луны, не слышать, как она кричит от боли.
Пока не подул встречный ветер, Шейд думал, что они прилетят в Древесный Приют до рассвета.
Его выбрали в числе пятерых посланцев. Может, глава старейшин по его взгляду понял, что он полетит, независимо от того, выберут его или нет. Так или иначе, ко всеобщему удивлению, Шейда выбрали. Орион, должно быть, решил, что лучше ему послать его в группе, чем позволить лететь одному, на собственный страх и риск.
Они отправились немедленно. С Шейдом летели четыре сереброкрыла: Циркус, Лаэрт, Урия и Викрам. Они летали быстрее его и знали это. Он тоже знал и понимал, что задерживает их. Но тем не менее они не устремлялись вперед и не выказывали никаких признаков нетерпения. Шейд был им за это благодарен. Он не слишком хорошо знал своих спутников — они были не из разговорчивых, — но наслаждался их обществом.
Иногда Циркус или Лаэрт деликатно спрашивали его о джунглях, о вампирах-призраках или о королевстве крыс. Шейд уже повторял эти истории столько раз, что ему с трудом верилось, что это произошло именно с ним. Однако он с удовольствием рассказывал, и ему никогда не надоедало видеть недоверчивое изумление на лицах слушателей.
Ветер был попутный, было так тепло, что он почти забыл страх, подтолкнувший его к путешествию, — землетрясение, свистящий шепот, доносившийся из недр земли, и жуткое ощущение чьего-то присутствия там. Две ночи назад, когда Шейд улетал, Чинук и отец как раз собирали добровольцев, чтобы закрыть отверстие. Прощаясь, Шейд почувствовал, как у него сжалось сердце. Он знал, что через несколько ночей вернется, но до сих пор не любил расставаться с отцом; наверное, потому, что слишком поздно встретил его. Кассел пожелал ему счастливого пути и сказал, что любит его.
Они пролетали над густым лесом, и сердце Шейда забилось сильнее, когда он узнал знакомые метки, которые означали, что Древесный Приют уже недалеко. Несколько часов спустя они миновали заброшенную конюшню, в которой колония останавливалась во время его первой миграции. Вот теряющаяся в лесу человеческая дорога, извилина реки… Небо на востоке стало светлеть. То здесь, то там раздавались обрывки птичьих песен, которые вот-вот сольются в слаженный хор. Мысленно он был уже в Древесном Приюте. Сейчас они спустятся в долину, потом помчатся над соснами и елями прямо к серебристому клену, который выбрали для новой детской колонии. Они уже перелетели еще один гребень горы и теперь могут встретить кого-нибудь из сереброкрылов, вылетевших на охоту. Может, он встретит маму или Марину. Или даже сына! Интересно, узнает ли он Гриффина?
— Слушайте, — внезапно сказал Шейд.
Звуков не было. Ни кваканья лягушек, ни стрекотания сверчков, ни жужжания насекомых. На какое-то мгновение стих даже легкий ветерок, а потом воздух стал плотным, как перед грозой. Однако небо над головой оставалось чистым.
Воздух начал вибрировать, звук был низким и непрерывным, и Шейд почувствовал его каждым волоском. Гул постепенно усиливался, казалось, от него немеют крылья и тело. Затем без всякого предупреждения деревья под ним взметнулись вверх, едва не задев его острыми ветками. Шейд оглянулся, чтобы убедиться, что с остальными все в порядке. Они кружились, испуганно глядя вниз. Шейд увидел, что земля поднимается и перекатывается, выгибая и сминая целые полосы леса. Уши заложило от ужасающего грохота. Воздух встряхнуло, и Шейда швырнуло в сторону, словно он был не тяжелее сухого семечка.
В небе в панике кружились тучи птиц, которых разбудило неистовое сотрясение земли. Они в страхе метались, натыкаясь на ветки, так как плохо видели в темноте. На вздыбленной земле в отчаянии кричали лесные звери; земля обваливалась у них под ногами. Это зрелище заставило Шейда задохнуться от сострадания: в отличие от него зверям было не так легко спастись. Они были прикованы к земле, которая в одно мгновение стала им враждебна. Река, петляющая по лесу, кипела и бурлила, выплескиваясь из берегов. В воздух поднялась пыль.
Потом — это казалось невозможным — все кончилось. С громким ворчанием и глухим скрежетом земля медленно выдохнула и улеглась. Шейд смотрел на разрушенный лес, во рту у него пересохло, сердце колотилось о ребра.
«Марина, — подумал он. — Гриффин».
Должно быть, Гриффин уснул.
Проснувшись, он несколько милосердных секунд ничего не помнил. Где он, почему тело кажется тяжелым, будто он охотился всю ночь напролет? Затем он все вспомнил и пожалел, что проснулся. Там, наверху, страдает Луна, может быть, она даже умирает. И все из-за его дурацкой, бессмысленной затеи! Он помотал головой, стараясь отогнать картины, стоящие перед его внутренним взором. Надо вернуться, помочь взрослым, сделать что-то полезное…
Но как он предстанет перед ними, как вынесет ненависть в их взглядах?
Мама будет стараться быть доброй, будет стараться простить его — но разве это возможно после того, что он сделал?
Гриффин старался сдержать слезы. Вдруг он замер. Ему почудилось, что все тело бьет дрожь, но оказалось, что это под ним содрогается земля. Туннель был такой тесный, что ему не сразу удалось развернуться. Он пробирался к выходу, шаря перед собой звуковым лучом, и вдруг будто огромный каменный кулак ударил над его головой — кровля обрушилась, и перед ним оказалась стена. Гриффин отшатнулся, накрывшись крыльями, когда сверху на него посыпались обломки. Земля еще раз неистово содрогнулась и затихла. Гриффин ждал, прислушиваясь к шуршанию гравия.
