Инесса Шипилова - Тыквенное семечко
Очнувшись, Адмиральша пришла в неописуемую ярость. Она крушила все, что попадалось ей под руку, кляня при этом водяного и его мерзкие сапожки, в коих видела причину несчастья, свалившегося вдруг на четвертое поколение ее рода совсем некстати. Усталый муж вернулся в грушу с работы голодный и злой — полдня он обхаживал клиента в своей антикварной лавке, а тот ушел и ничего не купил. А тут жена не иначе как помешалась: вся в тесте, с всклоченными волосами орет как ненормальная, только одно слово разобрать смог, которое она повторяла бесконечно — оборотень!
Увидев свой костюм, изодранный в клочья, он ни секунду не усомнился, что это ее рук дело. Его словно обдало ледяной водой: ясное дело, каким-то образом жена узнала, что уже много лет он таскает деньги из семейного бюджета.
— Я клянусь тебе, этого больше не будет! Я не буду больше воровать деньги из кассы, честное слово! — заорал он и рухнул перед ней на колени.
Адмиральша уставилась на него обезумевшим взглядом, схватила антикварный зонтик эпохи Хидерика III и сломала его о голову мужа. Тот посчитал ущерб, нанесенный его персоне, более чем достаточным, для того чтобы вернуться в лавку, собрать все самое ценное и этим же вечером удрать в Дебри со скромной авоськой, припрятанной на чердаке, что раздулась от скомканных фелдов.
Старая груша, в которой до этого дня жизнь местных снобов протекала вяло и однообразно, вдруг превратилась в эпицентр бешеных страстей. Колонки светской хроники буквально пестрели фотографиями ее жильцов, которых журналист Хлопушка подкарауливала в самые неподходящие для них моменты.
Пережив стадию бешеной ярости, Адмиральша вдруг впала в прострацию — она часами сидела, уставившись в одну точку, тщетно пытаясь поймать за хвост ускользающие мысли. Она обнаружила, что в этой кутерьме она умудрилась потерять свой ненаглядный медальон с приземистой грушей. За последние несколько дней Адмиральша произвела столько импульсивных движений, что казалось, израсходовала годовой запас энергии и теперь не могла даже пошевелить мизинцем.
А когда и эта стадия миновала, она выбросила из дома все корсеты, сочтя, что жизнь и так ее скрутила в бараний рог — чего уж тут утягиваться, тут наоборот, просторных одежд захотелось. Окрыленная творческим порывом, она за вечер сшила себе серебристую хламиду и, наспех собрав волосы сзади в маленький хвостик, двинулась на поиски потерянного медальона: ведь именно его потерю она связывала с катаклизмами, посыпавшимися на ее дом как из рога изобилия.
— Вот найду медальон, и все как рукой снимет! — говорила она всякому, кто ей попадался, и заглядывала под каждый листочек в лесу. Но медальон все не находился, сын каждое полнолуние убегал, лязгая зубами, а муж, должно быть, проматывал в Дебрях драгоценный антиквариат.
— Досталось этой, Четвертой, — сказал Гомза. размешивая ложкой сахар. — Это правда, что из-за тех сапог ее сын стал оборотнем? — спросил он Зеленыча.
— Сама шкуру выбрала — сама пусть и расхлебывает, — ответил тот, намазывая печенье маслом. — Пока она не уразумеет, что жила неправильно, ей помогать нельзя.
Когда ребята ушли, он взял очки из решета и открыл наугад толстую книгу.
— Ступени, сложенные в ряд, два мира здесь соединят… — прочел он и задумчиво посмотрел в окно.
*** *** ***
Шишел посмотрел на громадную яму, зияющую вместо фонарного столба, и тихо сплюнул.
— Не было печали — черти накачали, — проворчал он и стал засыпать яму лопатой.
— Скажите, пожалуйста, министерство транспорта — это здесь? — прозвучал звонкий голос у него над самым ухом.
Леший разогнул спину и увидел перед собой юную древесницу, с фотоаппаратом на шее и почему-то в мужских штанах.
— Тута! — сердито ответил Шишел и покосился на толстый блокнотик в руках незнакомки.
— Меня зовут Хлопушка, это мой творческий псевдоним. Я журналистка из 'Вечернего схода'. Вы мне сможете уделить несколько минут? — энергично выпалила она и принялась буравить глазами лешего.
— Чего? — только и смог ответить ей тот, ошалевший от такого количества непонятных слов.
— Я говорю, что хотела бы взять у вас, как у министра, интервью, — пояснила юная барышня и сдула длинную челку с глаз.
— Не до этого нам теперича, — раздраженно ответил ей Шишел, кивнув на ямы и ухабы вокруг пня.
— На это всегда надо время находить, на то оно и министерство, — возразила настырная журналистка и постучала карандашом по блокноту. — Вот наших читателей очень интересует вопрос — будут ли введены проездные билеты?
— Это что за штука такая? — леший растерянно почесал затылок и прислонил лопату к пню.
— Ну, это когда один раз заплатят, а целый месяц ездят, — весело отозвалась юная особа. — В иностранных лесах это модно!
От такой наглости у Шишела глаза на лоб полезли.
— Не знаю, как у них там, в тамошних лесах, может, у них там и мужики в юбчонках ходят, а мы тут лучше по старинке, — язвительно проговорил он и покосился на штаны журналистки.
Та живо перехватила его взгляд и что-то быстро нацарапала в блокноте.
— А еще наших читателей интересует — будут ли новые маршруты, по горным тропам, например?
— Да чтоб я свою Марфутку в горы погнал — дудки! — вспылил Шишел и от переполненных эмоций топнул ногой.
— Не годится министру быть таким консервативным! Нужно идти в ногу со временем, а иначе можно без кресла остаться, — ясным чистым голосом прозвенела сторонница новых веяний и недобро посмотрела на лешего. — Вот у вас и часы на десять минут отстают, — она ткнула пальцем на тутовник.
Шишел задрал голову и посмотрел на часы. Наглая кукушка, которая прокуковала недавно пол пятого, так и висела в воздухе, раскинув крылья — самым бессовестным образом подслушивала.
— Не больно мне и надо энто кресло! — крикнул Шишел, придя в ярость оттого, что его учит какая-то вертлявая девчонка в мужских штанах, а деревянные кукушки следят за каждым его шагом.
Журналистка словно этого и ждала — ловко щелкнула фотоаппаратом у самого его носа, оставив в глазах лешего темные пятна. Тот испуганно охнул и схватился руками за глаза.
— Бабка! Бабка! — заорал он что было мочи.
Из пня выскочила испуганная старуха и подхватила его под руки.
— Ох ты батюшки, что случилось такое? — запричитала она, подсовывая ему табуретку.
Леший открыл глаза и огляделся.
— Куды она делась? — стал он озираться вокруг себя, ища глазами журналистку.
— Кого ты ищешь? — встревоженно спросила его бабка.
— Ну, эту, как ее там… Петарду. Вот только что тут была, в мужских штанах, — сказал он, озираясь по сторонам.
— Святой Хидерик! — вскрикнула бабка и пощупала ему рукой лоб. — Говорила я тебе, не доведет тебя энта работа до добра, — заголосила она.
Шишел устало махнул рукой и с неприязнью посмотрел на блестящую табличку на своем пне.
*** *** ***
Гомза закрыл входную дверь за Тюсой и устало вздохнул. Ну почему так происходит каждый раз? Только решил он почитать новую книгу, как его волоком тащат на какой-то литературный вечер. Кикиморка, понятное дело, и мертвого уговорит, но стоило только представить себе, что придется весь вечер слушать стихи со сцены, как настроение мгновенно портилось дальше некуда.
Не успел он подняться наверх, как у двери зазвонил колокольчик.
— Привет, дружище! — Зак хлопнул его по плечу и подмигнул.
Когда они зашли в комнату Гомзы, Зак развалился в кресле и заложил обе руки за голову.
— Ты даже представить себе не можешь, какой объем работ я выполнил, — важно заявил он и замолчал, явно ожидая всевозможных расспросов.
Но Гомза в этот момент мучительно размышлял, что же ему надеть на этот дурацкий вечер, так как кикиморка, прощаясь, безапелляционно заявила, что костюм должен быть официальный, но в то же время с романтическими нотками. Ему очень хотелось приколоть к своему строгому черному костюму большой металлический значок с гордым профилем знаменитого фельдмаршала, и его душа терзалась в раздумьях — можно ли это отнести к лирической мелодии или же это будет явным военным маршем?
Зак, поняв, что вопросов от Гомзы он вряд ли дождется, решил взять инициативу в свои руки. Он вытащил из кармана тоненький блокнотик и открыл его, многозначительно посмотрев при этом на друга.
— Так-так-так! Что тут у нас… Ага! За последний период проведено двенадцать слежек. Все это время объект вел себя очень подозрительно — без конца оборачивался назад, бормотал себе что-то под нос. Действия, которые он совершал в нашем родном лесу, были тоже подозрительными — он расставлял повсюду огромные горшки с землей.
— Ну, что же тут странного, — перебил его Гомза. — Он же ландшафтный дизайнер, вот он горшки и расставляет.
