Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне
Мальчик, разумеется, был не в строю. Он забрался до половины на железную лестницу башни и оттуда всё видел. И всё слышал — каменная подкова крепости отражала и доносила любое слово.
Мальчишки стояли тихо и понуро. Директор Чуф, двигая кадыком, отчётливо говорил:
— Раньше мы были терпеливы. Мы только предупреждали. В крайнем случае наказывали очень мягко. Трое суток в штрафном каземате — самое большее, что получали те, кто плавал через Реку или посещал Пустой Город. Опыт показал, что эти меры не принесли результата. Число нарушителей лицейской дисциплины неуклонно растёт. И посему… — Чуф передохнул и молча подвигал кадыком. — Посему высшее начальство потребовало от меня — и я отчётливо понимаю необходимость этого требования — принять самые решительные меры… — Он кивнул надзирателю Кате — круглому человечку с гладким и белым, как тарелка, лицом.
Надзиратель Катя подскочил и женским голосом пропел:
— Воспитанники Андрей Корда-а… Виктор Липун… Феликс Юма-а… Александр Кулик! Ша-а-а-аг… впрёт!
Загорелый Андрюшка беспомощно оглянулся на ребят и, припадая на забинтованное колено, шагнул из строя. И ещё трое шагнули, незнакомые мальчику. Один — совсем малыш, даже непонятно, как такой оказался в лицее. Он испуганно вертел круглой стриженой головой с большими ушами.
Ко всем четырём подошли надзиратели, взяли ребят за плечи и вывели на середину двора.
— Эти четверо, — деревянно произнёс Чуф, — будут наказаны первыми. Сейчас их запрут в штрафном каземате, а после необходимых формальностей и воспитательных бесед их направят в трудовую школу на острове Крабий Глаз. Так нам велено, и так будет, а если этот печальный пример не…
— Они не виноваты! — звонко сказали из рядов.
— Ма-а-алчать! — запел Катя.
— А если этот печальный пример…
— Бандюги! Он же совсем малёк, — сказали в строю. Видимо, про ушастенького.
— Ма-а-алчать! — Катя вытянулся на носках. — Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено применять электрощупы!
Строй замер. Но почти сразу опять прорезался голос:
— Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали?
— В отряде умиротворения! — крикнули из задней шеренги.
— В интендантской конторе, ворюга!
— Молчать! — это крикнул уже директор. — Разойдись! По классам! Марш!
Строй стал медленно разваливаться. А четверых повели к приземистой железной дверце.
Страшная мысль ударила мальчика. Так, что он едва удержался на ступеньках. Вдруг ребята решат, что это он выдал мальчишек? Всё вынюхал и донёс!
Эта мысль была такая отчаянная, что мальчик бросился искать Музыканта или кого-нибудь ещё из новых знакомых. Но двор быстро опустел.
Мальчик промучился до вечера — то во дворе, то дома.
— Ты заболел? — тревожилась мама.
— Нет. Просто скучно.
— Ничего. Скоро поедем к дедушке в Чайную Пристань.
— Папа, а что за школа на острове Крабий Глаз? — спросил мальчик, когда вернулся отец.
— Это не школа, а тюрьма.
— А этих ребят… Их правда отправят туда?
— Ох да помолчи ты… — со стоном сказал отец.
Вечером, когда двор был уже в глубокой тени и остывали камни, мальчик увидел у старой пушки Музыканта, Лётчика и Денька. Он подбежал, остановился и заплакал:
— Вы, наверно, думаете, что это я? Честное слово… Я же клятву давал…
— Что? — удивился Денёк. — Ты о чём? Да перестань ты реветь, пожалуйста! Кто на тебя думает?
— Катя, сволочь, выследил, — сказал Лётчик. — Морда фаянсовая…
Мальчик всхлипнул. И стыдно было за слёзы, и радостно, что верят ему.
— Может, попросить папу, чтобы заступился за ребят? — неуверенно предложил он.
— А что твой папа сделает? — хмуро отозвался Музыкант. — Он кто? Учитель черчения. Он даже не в лицейском совете. Выгонят с работы — и крышка.
— Он говорит, что на Крабьем Глазе тюрьма, — пробормотал мальчик.
— Ребятам ещё до этой тюрьмы достанется, — сказал Денёк и пошевелил плечами. — Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?
Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, которые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп напоминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый разрядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всегда дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребёнка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и забился…
Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деться, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы всё ближе, ближе…
— Нет… — прошептал мальчик.
— Что «нет»? — зло усмехнулся Лётчик.- Год назад было бы «нет». Они тогда не смели… Я говорил тебе, Музыкант, не надо выбрасывать оружие. Если этот шкет Фелька не выдержит и расскажет про всех, кто был в Городе, завтра что будет?
— А давайте завтра поднимемся все! — Денёк стукнул кулаком по пушке. — Если все разом, мы справимся! И щупы пообломаем, и ребят освободим…
— И через полчаса явится отряд умиротворения, — сказал Лётчик. — Я говорил, не надо выбрасывать пистолеты.
— Выбросили, чтобы не стрелять друг в друга, — ответил Музыкант. — И ничего другого тогда нельзя было сделать.
— «Тогда»… А что делать сейчас?
— Да, — согласился Музыкант. — Сейчас оружие пригодилось бы.
У мальчика сердце билось, как горошина в погремушке. Потому что он понял: пришла пора сказать о своей главной тайне. Это была не детская тайна. Дело пахло не игрой, он это понимал. Но он же поклялся, что будет вместе со всеми. И четверо сжались в каземате, ждут…
— У нас в квартире есть глухая кладовка, — сказал мальчик.
— Ну и что? — сумрачно спросил Лётчик.
— Там в углу, над полками, такая квадратная дыра с решёткой. Вентиляция. Решётку я вынимал, в дыру залазил. Там такой узкий проход. Вернее, пролаз… Я люблю везде лазить.
— Знаем, — буркнул Лётчик.
— Дальше, — попросил Денёк.
— Я ползал по нему. Он длинный такой, и трудно ползти, но я один раз добрался до конца. Там подвал, комната запертая… И в ней карабины.
— Что? — быстро спросил Музыкант.
— Карабины со штыками. И железные ящики с патронами. Раньше старших курсантов учили стрелять.
Музыкант, Лётчик и Денёк быстро оглянулись. Музыкант положил мальчику на плечи твёрдые ладони. Будто младшему братишке.
— Ты молодчина. Я сразу понял, что ты такой, ты похож…
— На кого?
Музыкант коротко улыбнулся:
— На хорошего человека… А много там карабинов?
— Штук тридцать… Только я боюсь…
— Не бойся, — успокоил Музыкант. — Мы всё сами сделаем, про тебя никто не узнает.
— Да я не этого боюсь. Ход очень кривой. Я прямо замучился, пока полз. — Он улыбнулся: — Извивался, как моя ящерка. А карабины-то прямые, длинные, могут не пролезть.
Мальчишки переглянулись.
— Думайте, — сказал Музыкант.
— Что думать. Пополам не сломаешь, — огрызнулся Лётчик.
Денёк неуверенно спросил:
— А если снять штыки и отвинтить приклады? Может, протащим?
Мальчик подумал.
— Да, — сказал он. — Тогда можно.
МАГИСТР
1
Ёлка была большая, украшали её долго. За окнами давно стемнело. Директор наконец сказал дежурным пятиклассникам, что они могут идти домой. Их учительницу он тоже отпустил. Она в глубине души была довольна, однако суховато спросила:
— Как же так? Дети не кончили работу.
— Ничего. Я останусь, и мы кончим.
Она не удержалась:
— Простите, директор Яр. Вы и… кто ещё?
— Мои ребята.
Учительница поджала губы. То есть она улыбнулась, но мысленно поджала губы. Но даже мысленно она не позволила себе произнести слово «любимчики». Это была пожилая опытная учительница, строгая к другим и к себе. Она гордилась тем, что всегда была справедливой. Другой вопрос, что справедливость эта часто была причиной ребячьих слёз. Зато никто не мог упрекнуть её в необъективном отношении к людям. Вот и сейчас она одёрнула себя: «Вовсе не любимчики. Просто давние знакомые директора. Он был дружен с этими детьми, когда ещё не работал в школе. (Хотя странно, конечно: как это можно дружить с детьми?) Говорят, они много испытали во время нашествия, спасали друг друга. Естественно, он позволяет им немного больше, чем другим школьникам…»
Впрочем, подумала она, директор и другим позволяет бог знает что. Он разрешил девочкам являться на занятия без лиловых форменных фартуков, заявив, что девочки должны быть похожи на девочек, а не на юных послушниц из монастыря кармелиток. (Кстати, необходимо узнать, кто такие кармелитки.)
Он смотрит сквозь пальцы на то, что дети приносят этих ужасных бормотунчиков и пользуются их подсказками на уроках математики.
Когда учитель естествознания не сдержался и закатил болтливому четверокласснику оплеуху, директор Яр самолично содрал с его форменного сюртука нашивку старшего преподавателя и предложил немедленно покинуть школу. И это на глазах учащихся! Конечно, оплеухи — не лучший и даже запрещённый метод. Но всё-таки учитель был у ч и т е л ь…
