Александра Егорушкина - Настоящая принцесса и Снежная Осень
— Получится, — сурово вскинула подбородок Лиза. И принялась расстегивать черный футляр.
— Никуда не денемся, — подхватила Марго. — Он у нас попрыгает!
— И вообще, я не понял, вы домой, к папе-маме хотите, или как? — убедительно рявкнул Костик. И вдруг тихо, грустно добавил: — Я лично — очень…
И тогда все потянулись на сцену и взялись за инструменты.
Младшие, не сговариваясь, побежали к дверям и прижали к ним уши — не идет ли кто ненужный. Руслан предложил запереть дверь, но замков не нашлось, а кресла с места не сдвигались.
Репетиция пошла на ура. Бунт очень освежил народные массы, да и музыка наоборот оказалась действительно музыкой наоборот. Даже дышать в зале стало легче. Лиза с облегчением убедилась в том, что имеет дело с настоящими музыкантами — когда понимаешь, что делаешь, и Саблезубые за спиной не маячат, все идет как по маслу. Хоть сразу диск записывай.
Радость длилась минут семь. После чего дверь распахнулась, едва не прихлопнув Сережу-с-челочкой, и в зал ворвалась Саблезубая.
Растрепанная, разъяренная, почему-то без лисы и с засученными рукавами.
— Кудрявцева! — завизжала она. — Кудрявцева! И эта… ну ты… — Она развернулась и ткнула оранжевым ногтем в Марго. — Смурова Рита!
— Маргарита. В крайнем случае — Марго, — тихо поправила её Марго, медленно поднимаясь и почему-то застегивая пальтишко на все пуговицы до самого горла.
— Обе! К Виктору Александровичу! Быстро!
— Ещё чего, — сказала Марго.
А у Лизы в голове как будто лампочка вспыхнула. Изморину же только что настучали про бунт!
Значит, если она, Лиза, сейчас не пойдет к нему, совсем не исключено, что он придет сам.
И даже если у него нет волшебного слуха, ещё на лестнице поймет, что они играют. Музыка-то чья? Его.
Ой, нет, этого допустить нельзя. Этого нельзя допускать до самого последнего момента.
Она уложила скрипку в футляр и послала Саблезубой лучезарную улыбку от уха до уха.
— А мы уже идем, Ульяна Сергеевна. К нему так к нему. Пошли, Марго. Пошли-пошли.
Марго прямо-таки побелела от злости. Но поглядела на Лизу — и пошла.
— Только мы дорогу не помним, — добавила она. — Проводите нас, пожалуйста, Ульяна Сергеевна.
* * *Хранитель и компания устроили последний привал на Большой Морской. Все присели на какие-то ступеньки и некоторое время молчали. Было подозрительно тихо.
Идти по городу от башни к башне было по- настоящему увлекательно. Другого слова не подберешь. Хотя по дороге, наверное, именно это слово никому в голову не приходило. Было все что угодно — от внезапных налетов воющих медуз-горгон до бешеной гонки по крышам Васильевского острова, после которой Лева твердо решил, что бояться высоты больше нет решительно никакого смысла. Поразительно, но никто не провалился в люк, не рухнул во двор- колодец, ничего не сломал и не потерялся. До последней башни — купола Исаакия — добрались все.
— А вот сейчас как выйдем на площадь, тут нас и… — пробормотал Смуров первое, что пришло в голову. Повисшее молчание было невыносимо — он и так все время думал про дочку, а теперь, когда они вдруг остановились в виду купола, замерли и замолкли, Смуров вообще не мог думать ни про что другое.
— Весьма вероятно, — отозвался Филин и опять закашлялся.
— Сколько мы шли-то? — мрачно спросил Лева в пространство, потом опустил глаза на свои, бывшие Смуровские, часы. — Так, для статистики, сообщаю — часа три. Сейчас около шести.
— Быстро, — с уважением сказал Инго. — Спасибо, Филин, мы бы без вас ещё сто лет плутали. И как вы все эти дворы помните… Вот из кого бы Хранитель вышел…
— Я не совсем человек, — сипло напомнил Филин.
— Я тоже, — Лева встал. — Пошли, чего сидеть-то.
— А чего идти? — подчеркнуто флегматично заметил Инго. — Вон к нам уже направляются. В больших количествах.
С площади на улицу хлынула серая волна.
Смуров вскочил и попятился. Прочие просто встали. И, присмотревшись, поклонились.
— Добрый вечер, — сказал Лева и снял очки. Некоторые вещи лучше всё-таки не разглядывать.
— Приветствуем тебя, человек-ключ, — отозвались семь скрипучих голосов. — Скоро, скоро заиграет музыка. На чьей ты стороне, отвечай? И эти люди с тобой? Пора, пора решать! Говори!
Лева задумался, и тут со всех сторон — и сзади, с улицы, и с площади — раздался знакомый бронзово-каменный рокот:
— Серые!
— Вредные!
— Острозубые!
— Топчи их!
— Вот мы вас! — кричали разгоряченные статуи. Хлопали крылья, щерились пасти, сжимались мраморные кулаки. Это подоспела отборная гвардия. Но радоваться подкреплению было как-то несвоевременно.
Крысиное море заколыхалось. Семиглавого короля поспешно принялись передавать ближе к середине строя.
— Тише! Стойте! — завопил тогда Лева, сообразив, к чему дело идет. — Стойте! Никто никого давить не будет! Не время! Гвардия, смирр- рно!
Отборные действительно замерли. Кое-кто из летающих едва не попадал, вытянув крылья по швам. Однако те, что подобрались к Большой Морской со стороны площади, слушаться пока не собирались.
— Кто вы такие?
— Они собираются отнять у нас вечную жизнь!
— Приковать нас к постаментам!
— Бей дышащих!
— Топчи!
— Стойте, братья! — закричал кто-то бронзовый в тоге. — Здесь Хранитель!
— Совершенно верно, — сказал Лева. — Здесь Хранитель. И послушайте, что Хранитель скажет. Я ничего не собираюсь у вас отнимать. Мне нужно некоторым образом восстановить порядок. А порядок, как я его понимаю, это, в частности, когда никто никого не бьет. И не топчет.
— А вечная жизнь? Хранитель, мы просим вечной жизни!
— Господин и повелитель отказывается с нами разговаривать!
— А вдруг он нас обманет?
— Не вдруг, а как пить дать, — ответил Лева. — Подождите, не до этого сейчас. Это я иду сейчас с ним разговаривать. А пока — властью Хранителя, вот, — я запрещаю вам нападать друг на друга. К серому народу это тоже относится. Всем ясно?! Иначе… иначе не разрешу статуям гулять в полнолуние! — наобум рявкнул он. Интересно, как можно статуям запретить гулять в полнолуние? Однако те явно испугались. Они расступились и замерли.
— Ну что? Теперь всем ясно, на чьей я стороне? — яростно огляделся Лева. — Нашли время ругаться! Мир! Мир, понятно?
Статуи согласно закивали, а по рядам крыс пробежал малоприятный ропот.
— А зачем ты привел с собой оборотня? — не очень уверенно уточнил семиглавый король.
Филин прошипел что-то неразборчивое, но выразительное.
— Затем, что я так хочу! — ответил Лева. — Пропустите, серый народ!
— Вы хотите навредить нашему другу? — снова уточнил крысиный король.
— У нас дело к вашему другу, — нашелся Инго. — Срочное. Связанное с музыкой. Пропустите, серый народ.
— Договор, — напомнил Лева. — Я вам не мешаю, вы мне не мешаете! Я только что защитил вас от статуй! — со всех сторон раздался сдержанный досадливый скрежет.
— Договор! — зашелестели крысы.
И тут строй распался. Крысы повставали на четыре лапы, ропот перешел в писк, а семиглавый король вдруг обернулся семью крупными облезлыми грызунами в проплешинах и разбежался на семь сторон. Статуи расступились. Впереди на фоне стремительно сереющего неба виднелся громадный радужный волдырь, накрывший полплощади.
— Обходим последнюю башню, — сквозь зубы процедил Лева, покосившись на волдырь. — Сейчас все и проверим.
И они обошли Исаакиевский собор по часовой стрелке. Хранитель шел впереди, пригнув голову, словно против ветра, Смуров с Конрадом чуть поотстали, держась подальше друг от друга. Замыкали шествие Инго с Филином. Они жарко что-то обсуждали шепотом, но пару раз до Смурова донеслись-таки реплики, от которых он ежился. «Элементарно, Филин. Если он человек, то люди столько не живут! — Инго, мне не нравится, что ты затеваешь. — Придется вам потерпеть. И вообще, неужели вы… — Нет, никогда! — Пауза. — Но не из сентиментальных соображений…» И так далее. Смуров вжал голову в плечи и ускорил шаг.
— Ну вот, — пробурчал Хранитель, развернулся на пятках и устремился к радужному куполу.
И ничего не случилось. Купол остался на месте.
— Не вышло, — выдохнул Смуров.
— Ещё чего, — сказал Лева и коснулся купола ладонью.
Пузырь стал таять под его рукой, словно изморозь на стекле. В упругой стене образовалась прореха, она подалась, распахнулась, словно драная обивка на старом кресле, а потом купол стек на мостовую радужным кольцом, изошел на едкий дымок и исчез бесследно.
Все не удержались и вздохнули.
А Инго тряхнул огненной головой, потянулся, как леопард перед охотой, и зашагал, не оглядываясь, к темному зданию «Пальмиры». Сунув забинтованные кулаки в карманы перепачканной белой куртки.
