Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса
Ответить он не успел. По крыше вновь застучали болты, а потом кто-то мягко прошел над их головами. Царапнул крышу, и стало ясно, что у него есть когти. Потом еще удар, но уже не от стрел. Похоже, человек спрыгнул с седла и теперь, замерев, стоял, чутко вслушиваясь в то, что происходило на чердаке. Шаги вкрадчиво приблизились к дальнему окну. Что-то тонко засвистело, зашуршало, скатилось. И опять раздался едва различимый свист.
– Пожарной лестницы тут нет. Они пытаются поднять кого-то на крышу, – догадался Долбушин.
– Кого?
– Скоро узнаем. Заряди шнеппер!.. Стреляй сразу, как что-то увидишь.
– А что я должна увидеть?
– Понятия не имею.
Рина натянула тетиву и вложила новый пнуф. Она держала под прицелом крайних два окна, Долбушин – остальные. Гавр держал под контролем самого себя – и это было уже немало. Слышно было, как снаружи кого-то поднимают в системе. Обострившимся слухом Рина различила щелчок карабина. Ага, отстегивают! Помогают стащить систему. Смазанный звук голосов. Кто-то шепотом упирался. На него шипели.
В одном из чердачных окон, которое держала на прицеле Рина, что-то мелькнуло. Момент для выстрела она упустила – слишком быстро все произошло. По чердаку скользнула тень. Это был человек, двигавшийся так быстро, что глаз не замечал его движений, а только контуры. Долбушин вскинул арбалет, но фигура уже сместилась, остановившись между ним и Риной. Глава форта осознал, что если выпустит болт, то застрелит Рину.
Он взмахнул зонтом, но фигура легко уклонилась. Она была до неуловимости быстрой.
– Не надо! Я безоружен! – умоляюще произнес кто-то и, включив фонарь, направил его луч на свое лицо. Щуплый, бледный парень со смешным носом-редиской. Рина вспомнила, что видела его фотографию в альбоме шныров, куда входили все, выбывшие и невыбывшие. В руках он держал обычную трехлитровую банку, наполненную чем-то мутно-белым, гораздо светлее молока.
– Я Денис! Я стараюсь всем помогать! Я вам не враг! Меня заставили! Они обещали: это не причинит вреда!
– Что? – не поняла Рина.
Денис посмотрел на банку в своих руках, и Рина вдруг поняла, что банка падает. Прежде чем она коснулась пола, Денис рванулся и исчез. Долбушин вскинул арбалет, но стрелять было уже не в кого.
Рина рванулась к банке, но не успела. Банка хлопнулась на пол так, как падают полные трехлитровые банки. Донышком она плотно села на пол. Дно провалилось и треснуло, верхняя же часть осталась стоять. Из банки выползла похожая на змею спираль молочного дыма и стала слепо шарить по углам. Двигался дым вполне осознанно, как живой.
– Не касайся его! – крикнул Долбушин.
– Что это?
– Дым ненависти! Раздувает мелкие трещины и обиды! Едва он нас коснется, мы набросимся друг на друга, как звери. Будем рвать зубами и выкалывать глаза. Не подпускай к нему Гавра!
Молочный дым медлительными петлями ложился по углам. Казалось, на чердак вползает бесконечный удав и, чтобы поместиться, свивается в спираль. Самое невероятное, что дым не терял формы и не рассеивался. Гавр припал к полу. Внутри у него что-то клокотало. Рина боялась окликнуть гиелу, чтобы, начав метаться, Гавр случайно не задел дым лапой или крылом.
– Ты видишь, что мы в тупике! Отдай мне закладку. Мы все изменим! – зашептал Долбушин.
– Зачем?
– Мы все изменим! Просто поверь мне! Я не сольюсь с закладкой, как в прошлый раз!
– И что вы… и что ты с ней сделаешь? – спросила Рина.
Благодарный за это доверчивое «ты», Долбушин схватил дочь за запястье. Арбалет мешал ему, он его отбросил. Он не говорил, шептал. Говорить громче было опасно из-за арбалетчика на крыше. Они слышали скользящие, осторожные шаги. Берсерк боялся сорваться.
– Я отдам ее твоей матери!
– А она была для нее? Для мамы!
Долбушин почувствовал, что ложь разом перечеркнет едва возникшее доверие.
– Нет!
– А для кого?
– Для умирающей старухи. Зачем? Что она такого важного увидит? Паутину на потолке? Склянки с лекарствами? Нелепая блажь Кавалерии! – Глава форта уже не говорил, а кричал шепотом. Горячее дыхание обжигало Рине ухо.
Рина смутно вспомнила, что слышала уже о какой-то старухе.
– Не Кавалерия решает. А зачем маме закладка? Разве она?..
– Была слепой! Она даже свет не зажигала, потому что зачем слепым электричество? Как-то ночью я заглянул в твою комнату, ты спишь, а она кончиками пальцев гладит твое лицо, точно хочет его представить! И мое лицо тоже… бывало…
Рина разжала ладонь, на которой блестело стрекозиное крыло. Так же сильно сверкала и закладка в руке у Долбушина. Казалось, обе части ощущают присутствие друг друга и достаточно прикосновения, чтобы закладка соединилась.
– Все изменится! Твоя мать будет видеть! Я не стану главой форта, даже обычным ведьмарем – зачем я буду нужен Гаю и Белдо без дара познавать сущность людей? Еще один сбежавший шныр – эка невидаль! Меня оставят в покое.
– А я?
– Ты все равно родишься. Мы будем жить втроем! А может, вчетвером или впятером – ведь у мамы могут быть еще дети. Простая история простой жизни. И никакого зонта, никакого ШНыра, никаких фортов, пегов, гиел!
– Никаких?
– Никаких! Но ты не будешь ощущать пустоты, потому что я ничего не расскажу твоей маме о своем прошлом и о ШНыре.
– И мне не расскажешь?
– И… тебе. Ну если, конечно, за тобой не прилетит пчела, но это уже совсем другая история.
Пятясь от молочного дыма, оставлявшего им все меньше пространства, Рина думала о маме, об отце. Ей казалось: шевелящееся море памяти постепенно размывает фальшивые воспоминания фельдшера Уточкина. Не глупо ли, что она так усиленно держится за иллюзию? Рина закрыла глаза. Внутри у нее качались неведомые весы. Оставить маму слепой, а жизнь отца разбитой? Но принесет ли маме счастье чужая закладка? Зрение – да, безусловно, но вдруг зрение не является частью ее пути? Вдруг зрение сделает ее слепой, а слепота, напротив, делала зрячей?
– Ты точно это знаешь? Что все будет так, как ты говоришь? – спросила Рина, окончательно запутавшись.
Долбушин ответил не сразу.
– Я надеюсь. Мы стоим у входа в новую реальность. А чтобы узнать, нужно сделать шаг.
Прозрачный удав почти обвил их. Гавр, чуявший исходившую от него смерть, жался к ногам Рины и дрожал. Отступать было уже некуда. Поняв это, глава форта со щелчком открыл зонт. Зонт оказался гораздо больше, чем Рина себе представляла. Им вполне можно было накрыть небольшой чайный стол, даже с расставленными вокруг стульями.
– Беги сюда! Встань под зонт! – велел Долбушин Рине. – Маги Белдо кое-чего не учли! Сюда дым ненависти не проберется!
– Почему?
– Здесь царство смерти. В нем ненависть невозможна. Волки и овцы, тираны и жертвы – все стали одной землей, на которой растет трава.
Они прятались под зонтом: Долбушин, Рина и съежившийся Гавр. Вокруг сгущался молочный туман, в котором исчезали все звуки и шорохи.
– Я думала о стрекозе! – внезапно сказала Рина. – Каждый видит в ней свои невоплотившие мечты, свою ошибку. Кавалерия хочет вернуть сына. Она не говорила мне, но я знаю.
Долбушин вспомнил юношу с разметавшимися волосами, лежащего на бетонном полу ангара.
– А чего хотел ее сын? Зачем он пронес закладку через болото?
– Он хотел, чтобы Гай никогда не расколол Каменный фонтан.
– И?..
– … тогда ведьмари никогда не соорганизовались бы, как единая сила.
– Соорганизовались бы, – подумав, сказал Долбушин.
– Он считал, что нет.
Долбушин пожал плечами.
– Он ошибался. Ничего бы не изменилось. Или стало бы только хуже. Существовали и другие варианты. Например, Гай мог изменить сущность всего Каменного фонтана.
– Как?
– Не знаю как. Я говорю к примеру.
– Тогда почему ты думаешь, что ты не ошибаешься? – спросила Рина.
Долбушин качнул зонтом. Гавр трусливо отдернул лапу от наползавшего тумана.
– Я не ошибусь! – упрямо повторил глава форта.
– Ошибешься, потому что это будет твой шаг. История уже написана.
Долбушин буркнул, что это сомнительно, однако Рину подхватила волна.
– Мы рассуждали об этом с Ярой и Сашкой. Допустим, мы сможем пробраться в прошлое и убить маленького Гитлера. Но тогда мировая война произойдет позже, когда атомная бомба уже изобретена, и люди уничтожат друг друга. Как и все остальное. Зло в мире и так сведено к минимуму… Сашка ужасно горячился, и я тоже. Нам ужасно хотелось пристукнуть Гитлера.
Долбушин раздраженно дернул головой.
– Не пойму, при чем тут твоя мама? Она не Гитлер! Мы дадим ей глаза и все!
– Но…
– Это твоя мама! МА-МА! Что ты несешь? К эльбам всю философию! Отдай мне закладку!
Рина вздохнула и… разжала пальцы. Долбушин взял крылья свободной от зонта рукой. Выпустить зонт он не мог. Передать его Рине тоже, поэтому приходилось действовать единственной рукой. Кое-как, помогая себе сгибом локтя занятой зонтом руки, он наложил крылья на место скола и расправил их.
