Владислав Крапивин - Лужайки, где пляшут скворечники

Он миновал приземистую башню станционной водокачки и спустился с полотна в траву. Рельсы поворачивали влево, а идти нужно было вперед. На восток. Так, чтобы солнце было справа (и теперь уже чуть позади), а слабо различимая луна — с левой стороны.

Впрочем, сейчас луну закрывала водокачка. Зато впереди… тьфу ты, что за напасть!.. Рядом с верхушкой столетнего тополя висел месяц — лунная половинка. Тоже бледный, похожий на обрывок желтого облака.

Артем обмер — не от страха, а от жутковатого веселья. Такое бывает в раннем детстве, когда ты в полутемном зале смотришь театральную сказку. Артем попятился, сделал шагов десять назад. Месяц спрятался за тополь. Круглая луна выплыла из-за башни. На «лице» у нее было выражение: «Я здесь ни при чем».

«Смотри у меня…» — погрозил ей Артем. И зашагал вперед. Луна укатилась за башню опять, месяц с готовностью выскочил из тополиной листвы.

— Издеваетесь, да?.. Ладно, посмотрим, что дальше.

Луна опять показалась из-за водокачки, месяц вновь укрылся за тополем — уже за другим. На какой-то миг Артем успел ухватить их размашистым взглядом вместе. И… больше не стал их ловить — со странным ощущением, что излишнее любопытство может что-то сломать в здешней сказке. Что-то нарушить. А! «Стабильность автономной структуры здешних пространств»!

«Черт возьми, почему я не удивляюсь?.. Непонятные места. «Странная страна»… Воздух звенит… Или это в ушах? Или, может быть, звенит время? Вдруг оно здесь совсем другое? «Скажите, дети, мне: какое тысячелетье на дворе?» Кажется, это чьи-то стихи… А вот еще стихи:

Здравствуй, месяц и луна,Здравствуй, странная страна…А они откуда?.. Ох, да ясно же откуда!Здравствуй, месяц и луна…

Это из давней поры, когда познакомились с Ниткой…

Было это полжизни назад.

II. Герда и Кей

Стихи сочинил шестилетний Кешка Назаров по прозвищу Кей. Он принес их в редакцию лагерной газеты «Дружная смена».

Редактором газеты был Артем Темрюк.

Почему его сделали редактором, Тём не понимал. Видимо, за «ученый» вид и очки. Писать заметки Тём не умел ну вот ни настолечко. Правда, он мог разрисовывать фломастерами заголовки, но это же дело художника, а не редактора! Но художником был Мишка Сомов.

Поскольку журналистских способностей Тём не проявил, настоящим редактором сделалась вожатая Шура — решительная девица с квадратной фигурой и толстыми косами. К Тёму она испытывала некоторую симпатию — наверно, от того, что, как и он, ходила в очках. Тём сделался у нее «на подхвате». Бегал по отрядам и выпрашивал у пацанов и девчонок «ну, хоть две строчки про последние новости». Тыкая двумя пальцами, перепечатывал ребячьи каракули на допотопной машинке «Олимпия». Иногда помогал «худреду» Сомову раскрашивать буквы…

Однажды Шура велела Артему нарисовать объявление о литературном конкурсе. Пишите, мол, дорогие ребята, сказки и рассказы, поэмы и сонеты, трагедии и комедии и несите в редакцию любимой газеты. Лучшие творения напечатают. А за самые лучшие выдадут призы.

Ватманский лист с объявлением Тём прибил к фанерному щиту рядом с умывальниками. Народ сбежался. Оценили фигурные разноцветные буквы («Во Тём-Тём расстарался!» — «Рюк, да ты, наверно, все лагерные фломастеры извел!» — «Труд художника весо`м, краски как у Пикассо`!» — «Не Пикассо`, а Пика`ссо!» — «Наградить бутылкой кваса!»).

Однако никто не кинулся создавать немедля прозаические и поэтические шедевры. Позубоскалили и тихо рассосались, ничего не пообещав. Артем растерянно скреб макушку. Признаться, он ждал иного результата… И вдруг его легонько тронули за локоть.

Рядом стоял худой пацаненок с пепельными, подрезанными ниже ушей волосами. И вопросительно глядел на Тёма серыми глазищами — такими, что им тесно было на маленьком треугольном лице с носом-клювиком, с припухшими обветренными губами и острым, украшенным коростой подбородком.

— Тебе чего? — осторожно сказал Тём. Люди такого размера и возраста казались ему слишком хрупкими.

Малыш переступил разбитыми сандалетками, заправил в цветные трусики белую, измазанную земляничным соком и золой матроску, глянул на объявление, потом вновь на Тёма. Сипловато спросил:

— Можно, я сочиню стих?

— Конечно! Здесь же написано! Стихи, сказки, рассказы! Что хочешь!

— Я стих…

— Валяй! — Тём не ждал от новоявленного стихотворца полноценных строчек — совсем же кроха. Но рад был, что хоть кто-то откликнулся на разноцветный призыв.

— Пиши и приноси в штабной домик. Там редакция.

Малыш кивнул, снова поправил матроску и пошел. Глядя ему вслед, на мятый синий воротник, Тём вспомнил, что юное дарование кличут Кеем. Как героя «Снежной королевы». «В самом деле, этакое скандинавское дитя, — подумал начитанный Тём. — Только для настоящего Кея мелковат»…

Кей пришел в редакцию сразу после тихого часа. Протянул Тёму мятый тетрадный листок. И молча остался у двери — ждать редакторского решения.

Кривые строчки были написаны синим карандашом, печатными буквами.

Стих

Ёлки-палки, лес густой.Путь по лесу непростой.Там колючие шипыВсех хватают за штаны.

Но за лесом тем, я знаю,Сто волшебнистых лужаек.Солнце светит с высотыНа цветущие цветы.

Там избушки бабов ЯгСтопом пляшут краковяк.Здравствуй, месяц и луна,Здравствуй, странная страна.

Впрочем, запятые и точки Тём расставил мысленно, на бумаге их не было. Зато хватало ошибок. Например «ёлки-палки» было написано слитно, а «непростой» — через «а». Но разве в этом дело? Все равно это были стихи! И Тём протянул листок вожатой Шуре. Она и вожатый Демьян (влюбленный в Шурины косы) сдвинули над листом головы. Над ними навис художник Мишка Сомов. Из-за его плеча высунула голову длинная Кристя Самсун — командирша второго девчоночьего отряда и главная репортерша «Дружной смены».

Мишка хихикнул. Шура искоса глянула на него. И сказала деловито:

— Ну что же, Назаров. По-моему, это неплохо… А откуда ты знаешь про танец «Краковяк»?

— Мы его разучивали в детском саду. Это польский танец, его в городе Кракове придумали.

— Какой эрудит! — шепотом восхитился Демьян.

— Чего? — подозрительно сказал Кей. Он по-прежнему топтался у двери.

— Я говорю, что ты знающий человек, — разъяснил кудрявый Демьян.

— А почему он написал, что избушки пляшут «со стопом»? — придирчиво вмешался глуповатый художник Сомов. — Они, что ли, тормозят во время своего краковяка?

— Не «со стопом», а «с топом», — сумрачно разъяснил от порога автор.

— Топают, значит. Они же тяжелые.

— Тогда «сы» надо отдельно!

— Чего ты, Сом! Он же еще в школу не ходил никогда, — ревниво заступился Тём.

— Конечно, — поддержала Тёма Кристя Самсун. — Только… «бабов Яг» это все-таки немножко неправильно. Или я ошибаюсь?

— Ошибаешься! — разозлился на нее Тём. А вожатая Шура сказала, что в стихах можно по-всякому.

— Это же поэтический образ, — вставил Демьян и провел пальцами по своей пушкинской шевелюре. Кей стеснительно подышал у двери и сообщил:

— А если это не правильно, я могу еще по-другому. Вот…

А избушки баб Яго`вПрыгают на семь шагов…

Редакция полегла животами на стол, застонала от сдавленного хохота.

Кей опять подал голос от порога. Негромко, но уже с дерзкой ноткой:

— А если не нравится, то отдавайте назад… Сами просили…

Его наперебой заверили, что «всем ужасно нравится, оттого мы и радуемся». Шура привела юного поэта к столу. Усадила на колени, дунула ему на волосы. Вытащила из них два репья. Он не противился, но и не размяк от этой ласки.

Шура обрела деловитость:

— Тём, перепечатай это, пожалуйста, набело… с необходимой корректурой. А черновик… то есть оригинал я возьму на память. Можно, Кей?

— Да, — великодушно сказал он и слез с колен. — Я пойду.

— Постой. А какую подпись поставить? С фамилией ясно, а имя? Иннокентий или лучше Кеша? Или… Кей?

— Лучше Кей, — сказал он, не отзываясь на улыбки. — «Иннокентий» — это долго писать. А «Кешу» я не люблю, это попугай из мультфильма.

Газета вышла на следующий день. «Стих» Кея был напечатан в первоначальном варианте, где «краковяк». А строчки. А строчки про «баб Ягов» и «семь шагов» Тём поместил в конце — в виде приложения. Потому что редакция так и не смогла решить, что лучше.

Тём сделал к стихотворению большущую иллюстрацию. Бревенчатые избушки на курьих ногах водят хоровод в зарослях «цветущих цветов», а в ярко-синем небе «странной страны» — улыбчивая луна и рогатый месяц с хитрым глазом…