Дорофея Ларичева - Искры и тени
«Она так же убила ту девочку, с которой много лет делила тело?» – рассеянно подумал Смолин.
Вопрос остался без ответа. У Эдуарда были куда более насущные проблемы. Он верил, что ему удастся победить Дельту.
А тем временем далеко-далеко отсюда…
Что почувствует человек, очнувшись в гробу? Панику? Дорофея ощутила обреченность. Выругалась бы, кабы силы были. Шок от перемещения между мирами еще не прошел.
Лампочка индикатора системы жизнеобеспечения красной точкой прожигала стеклянную запотевшую крышку саркофага, звала, манила. Во рту было горько от кислородной маски и застоялой слюны. Тело почти не ощущалось. Где-то там, невообразимо далеко, за тысячами миллионов световых лет прятались пальцы рук и ног, застывших, затекших, надежно зафиксированных прочными пластиковыми зажимами.
К венам тянулись капельницы, снабжавшие тело необходимыми питательными веществами. Раз в сутки должны были включаться массажеры – миниатюрные валики, – чтобы разгонять кровь по телу.
Когда Дору повторно отправляли на Землю-56, новый владелец центра миграции долго и занудно расписывал ей прелести саркофага, во многом сходного с медицинской восстановительной капсулой. Рассказывал больше не для нее, а для родителей. Запись ее бегства отправили на космическую станцию. А теперь? Предполагалось, если вдруг, по невероятному стечению обстоятельств, мигрант вернется домой, он всегда может дотянуться до аварийной кнопки и вызвать техника, сообщить – он здесь, он жив. Как же, попробуй пошевелись!
Дора прикрыла глаза. Мертвенно-алая лампа, точно драконий глаз, слишком пристально следила за ее мыслями, мешала, мучила. Вокруг тихо и безлюдно. То ли способности в мигрантке еще не пробудились, то ли действительно рядом никого живого. Только тени, неясные силуэты за запотевшим стеклом.
Макросеть не отзывалась. Тело стало хуже сухого полена или тряпичной игрушки. Попробуй расшевели. А это идея.
Девушка расслабилась, представила, где у нее должна находиться правая рука, вообразила в том месте пушистый, персиково-желтый шарик, теплый и уютный, и принялась мысленно катать его по коже. Она представляла, как оживают мышцы, восстанавливается чувствительность. Времени много. В подвалах Беты можно лежать годами. Но только у самой Дорофеи времени нет. Она должна вернуться домой к Машке, Лансу Нике как можно скорее. И рассказать, что она вспомнила про Тень.
Тогда стоял сезон, пограничный между весной и летом, когда сады почти отцвели, а жара не пришла, когда на море буйствовали штормы, не выпуская из портов рыбаков, а приморский городок в широкой живописной бухте прихорашивался в преддверии наплыва отпускников.
Орэф вместе с Дарьей Фелисией затаился, притих, вслушиваясь в колебания пронизывающих Вселенную энергий. Затихли и спутники Дельты. Отец Гелики-Дельты хмурился и листал очередную подшивку газет.
И было от чего расстраиваться. На самую технически могущественную страну в этом мире напал некто неведомый. Ее столица лежала в руинах, ее разведка сбилась с ног, войска рассредоточились по всей территории и ощетинились у границ. Журналисты и аналитики строили самые невероятные прогнозы о сущности неведомого врага.
– Это Тень? – спросила у отца Дельта.
– Она самая. Явилась во всей мощи, не первого Вестника побеждает.
Орэф никогда не был столь взволнован. Он днями мастерил какие-то приборы, нанял работников с местного радиозавода, раздал всем поручения, обложил дом оборудованием. На крышах гудели широкие черно-зеленые панели. Они светились в ночи, точно огни Святого Эльма на мачтах гибнущих кораблей. Стены покрывала тонкая сетка с лампами и датчиками, окна закрылись тяжелыми армированными ставнями. В подвале шипел похожий на черепаху агрегат.
«Только бы не почувствовала! – молилась про себя девушка. – Только бы прошла мимо!»
Она не была сенсом, но угадывала в окружающей атмосфере приметы присутствия врага. Веня Горбунов, избравший для себя имя Бета, рассказывал, что по небу носятся птицы, не находя покоя. Они не сбиваются в стаи, а словно сходят с ума и теряют направление, забывают, где верх и низ, доводят себя до изнеможения и расшибаются о скалы.
Гамма, всегда интересовавшийся медициной, жаловался, будто в городской больнице день ото дня множится число людей с травмами, а все городские сумасшедшие точно повторно сошли с ума, стали буйными и видят странные вещи. Много примет было, о каждой Дельта докладывала Орэфу.
– Ей не важны люди, у нее программа, – качал головой тот и снова принимался пересматривать и укреплять оборону.
Все разрешилось одним днем. Небо тогда потемнело, поднялась буря, волны перехлестывали через маяк, дрогнули горы. В доме с Орэфом осталась только Дарья Фелисия. При помощи ее дара нелюдь наблюдал за финальным сражением двух стихий.
В детстве Дельта любила перечитывать мифы и легенды Древней Греции, но даже схватки олимпийских богов меркли перед вихрем огня, воды, завыванием бури в том месте, где сошлись Тень и Вестник.
На то, чтобы навеки изуродовать почти треть страны, паре древних существ понадобилось менее пяти минут. Земля пошла глубокими трещинами, сквозь них к небу устремилось пламя, обращая в пепел дома и рощи. Где-то там, в эпицентре ада, выясняли отношения две фигурки-песчинки. Рядом кипело море, ревело пламя, закручивались огненные смерчи.
Дельта разглядела лишь последствия драки. Когда все закончилось, на десятки километров протянулась спекшаяся в стекло почва, оплывший камень домов… И слабый-слабый призрак, который пытался принять человеческое обличье, но развеивался малейшим дуновением ветра.
– Тени больше нет, – обрадовался Орэф, обрывая сеанс.
– Зато Президент выжил, – подбодрила его Дельта.
– Никто. Ты видела гибель Вестника, существа куда более сильного, чем я. Несмотря на войска, на запасы оружия, его уже нет, это лишь остаточное эхо.
Дорофея моргнула, прогоняя воспоминание. Она устала бояться и верила в замысел Роберта. Он сделает все, чтобы этого не допустить. Главное, пусть не отвлекается на ее спасение. Она как-нибудь сама выпутается. Что тут сложного – достучаться до нынешнего владельца центра миграции, договориться, поторговаться, может, даже поработать на него, например, взломать конкурентов. И взамен возвратиться назад. Как там звали молодого парня, которому досталось наследство Беты? Эдуард Смолин! Она с ним поговорит.
Пальцы на правой руке шевельнулись. Предплечье тут же свело судорогой. Пустяки, она оживает, она выберется – потеряшка, беглянка-пилигримка. Потянуться, пошарить по шершавой стенке саркофага, добраться до гладкого участка, отросшим ногтем (почти когтем, не работают нанороботы!) прорвать защитную пленку, точно границу мирка. И в глубине отыскать кнопку. Э-гей, люди-и, челове-еки, я жива, я хочу на свет!
Саркофаг, так похожий на гроб, вспыхнул сигнальными огнями, зазвенел, запел… И ничего не произошло. Дора ждала. Может, в заточении время шло иначе? Может, то, что ей казалось часом, длилось пару минут? Время скатывалось в рулон и прокалывалось иглами ожидания, нетерпения.
Дрожь. Она пришла извне, распространяясь вокруг, когда Дора отчаялась. Девушка напряглась, потянулась, насколько позволяли оттаявшие конечности и теснота ее темницы.
Кажется, снаружи стало светлее. Запотевшее стекло крышки было нечем протереть, но далеко-далеко будто бы забрезжил рассвет. И, о радость, люди! Они ощущались сразу целым ульем, городом, обширным и звонким. Да! Они рядом! Дорофея что есть силы вдавила сигнальную кнопку, моля о помощи и свободе.
Вспыхнул свет, разросся, заполнил собой помещение. Запотевшее стекло мешало рассмотреть все в подробностях, но клешню манипулятора-погрузчика она опознала. Ее темницу подцепили, погрузили на платформу и куда-то поволокли. Все равно куда, главное, к людям.
Вот крышка отворилась, над девушкой склонились два силуэта в голубых халатах медслужбы.
– У-у-у – замычала Дорофея, требуя снять с нее кислородную маску.
– Споко-ойно, у тебя по гра-афику неде-еля реабилитации, – нараспев, точно убаюкивая ребенка, предупредил ее седой мужчина. – Сейча-ас подка-атят ката-алку.
Маску отцепили. Холодный воздух, приправленный чужими, будоражащими запахами, хлынул в легкие, вызвал приступ кашля. Немедленно отозвался болью пустой желудок, закружилась голова.
– Мне… кхе… надо…
– Получить порцию восстанавливающих уколов.
Седой врач на пару с упитанным санитаром подхватили слабое тело и перекинули в кресло-каталку.
– Твое счастье, на «Пионере» гравитация меньше, быстрее выкарабкаешься.
Где? Ее окатило волной холода. Как на «Пионере»? Почему? Это же корабль, на котором…
– Астробиологи Ивановы? – слабо прошептали губы.
– Сейчас в другой секции, их допустят к тебе после краткого карантина, – «успокоил» ее врач.
Сбылись самые жуткие страхи Дорофеи. Она не стала кричать, вырываться, буянить. Еще нацепят смирительную рубашку, вколют успокоительное покрепче, запрут. А ей нужна информация, нужны силы. Хоть иногда следует смотреть собственным страхам в лицо, пусть и они тебя боятся.
