Кир Булычев - Последняя война (с иллюстрациями)

Синяя Борода запрещал ей что-то делать. Что? Да, открывать маленькую Дверь под лестницей. Где же она?

Вот и дверца. Она провела ладонью по прохладной плоскости и отдернула руку. Она вспомнила, какие глаза были у Синей Бороды, когда он велел ей слушаться его во всем.

Какая загадка скрывалась за этой обыденной и невзрачной дверью?

Ощущение тайны, не покидавшее ее с утра, тайны, которой, казалось, был пропитан воздух этого дома, тяготило и тревожило. И если бы не страх перед Синей Бородой…

Она с минуту постояла перед дверцей, прислушиваясь. Когда неподалеку прошел слуга, она прижалась к стене, стараясь слиться с ней, стать незаметной. Слуги могли донести Синей Бороде. Шаги стихли. Рука сама поднялась к ручке двери и нажала на нее. «Я только чуть-чуть приоткрою ее, — успокаивала она себя. — Только самую-самую малость. Я не буду заходить внутрь».

Она толкнула дверь и зажмурилась.

Так она простояла еще несколько секунд. Она знала, чувствовала, что дверь уже распахнута и надо только открыть глаза, чтобы разгадать тайну дома. «Ну, — уговаривала она себя, — открой глаза. Что сделано, то сделано».

И она открыла глаза.

Она ожидала увидеть что угодно, но только не то, что предстало ее взору.

В небольшой полутемной комнате лежали шесть таких же, как она. Некоторые из них были без голов. И все были мертвы. Она с ужасом осознала, что она не первая и, может быть, не последняя обитательница этого дома и судьба ее предшественниц уготована и для нее.

Она вскрикнула и, не закрыв двери, бросилась к лестнице, не заметив, что слуга в белом колпаке все видел.

Она бежала по коридору не помня себя. Ей хотелось спрятаться, скрыться, убежать… Но куда? В лес?

Она повернула обратно и понеслась к выходу из дома, к саду.

И на пороге столкнулась с Синей Бородой.

— Ты была там? — спросил он, и голос его был скорее печален, чем зол. — Ты все видела?

— Они… они… ты убил их! — всхлипывала она. — Ты убьешь и меня!

— К сожалению, ты права, — ответил он тихо. — У меня нет другого выбора.

… Вечером, демонтировав очередную модель, Роберт Кямилев, по прозвищу Синяя Борода, начальник центральной лаборатории биороботов, сидел в столовой и нехотя пил восьмую чашку крепчайшего чая.

— Опять неудача? — спросила Геля.

— Как только они получают свободу воли, тотчас же выходят из повиновения, — пожаловался ей Роберт, сокрушенно выщипывая волоски из черной бороды. — Система теряет надежность. Любопытство оказывается сильнее комплекса повиновения.

— Бедняга, опять месяц работы впустую!

— Почему впустую? Завтра принимаюсь за новую модель. Какая-то из жен Синей Бороды окажется достаточно дисциплинированной.

— А если сотая? — вздохнула Геля».

Под рассказом на месте подписи был девиз: «Жестокость».

— Так, — сказал сам себе Павлыш. — Частично не лишено интереса.

Творческое настроение все равно прошло. Павлыш спустился в кают-компанию, где начался ужин.

5

— Редактор пришел, — неуважительно сказала Снежина, когда Павлыш появился в кают-компании. — Несут ли вам рассказы, романы и поэмы?

— Конечно, несут, — ответил Павлыш, разворачивая салфетку. — И неплохие вещи.

— Я к тебе зайду погодя, — сказал Малыш. — У меня не совсем рассказ. Я уже говорил.

— Видишь, Снежина, — сказал Павлыш. — Я бы на твоем месте Сам сел за письменный стол.

— Еще чего не хватало! — возмутилась Снежина. Павлыш с трудом досидел до конца ужина, поспешил к себе в каюту. Ему вдруг почудилось, что вдохновение посетило его. Ему казалось, что сошедшая с небес муза шелестит белыми крыльями над самой головой. Он ворвался в каюту, бросился к машинке, быстро перечел уже написанное, зачеркнул последнюю фразу: «Я был здесь в отпуске; я очень устал».

И муза пропала. Растворилась в кондиционированном воздухе. Только что была рядом, а пропала. Павлыш подождал ее возвращения, не дождался и без ее помощи написал снова:

«Я был там в отпуске…»

И тут Муза взмахнула крылом.

«… Я искал место, где было бы тихо, свежо и безлюдно. Поэтому и поселился на две недели в этом городке, в опустевшем пансионате.

Большая часть комнат была заперта, а еще через месяц пансионат закрывался.

Соседи мои по пансионату были все случайные люди. Я встречался с ними в пустом кафе, которое оживало, лишь когда орнитоптеристы прибегали обедать, шумно складывали в углу разноцветные крылья и громко спорили, употребляя слишком много специальных терминов. Я садился за голубой столик поближе к бульвару, раскланивался с Виктором, агрономом-подводником, жена которого лечилась за городом, в санатории, усатым гуцулом, инженером из Львова, для института которого местный завод изготовлял какой-то сверхсложный прибор, и Шарлем, поэтом из Брюсселя. Он уверял как-то меня, что у него дома ремонт, а он не выносит ремонтов. Потом была Нина. Ей сказала приятельница, что здесь в октябре бархатный сезон. Приятельница, очевидно, спутала этот городок с каким-то местом на Кавказе. За разочарованием первого дня, когда Нина чуть было не уехала южнее, пришло спокойствие и ощущение самого настоящего, чуть тягучего и томительного отдыха. И Нина осталась.

Постоянный ветер и холодное солнце, черные лодки у моря, запах молодого вина, случайность, непостоянство нашей жизни здесь, обеды в уютном кафе, орнитоптеристы, жухлые листья на бульварных дорожках, белые утки в море — все это вызвало приятное, щемящее чувство ожидания чего-то, письма ли, встречи…»

Закончив страничку и вытащив ее из машинки, Павлыш опечалился. Обнаружилось, что он так и не дошел до сути дела. Двенадцатый час. Лучше встать завтра пораньше. Голова уже плохо работает.

Павлыш разделся, принял душ и потушил свет. Но не спалось. Рождающийся рассказ нарушил обычное течение мыслей, беспокоил, оживал, и казалось уже, что ветер, дувший в нем, врывается в тишину каюты…

6

Ручка двери медленно повернулась. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Затем в щели показалась стопка листов бумаги. Листы спустились по щели вниз на пол. Дверь так же беззвучно закрылась.

— Чертовщина какая-то, — сказал Павлыш, зажег свет, прошлепал босиком к двери и поднял листы.

Это был очередной рассказ, автор которого пожелал остаться неизвестным.

Спать все равно не хотелось, и Павлыш решил прочесть таинственным образом подкинутый рассказ.

«АЛЕНА И ИВАН

Иван прислонился к плоской стене оврага и закрыл глаза.

— Ты чего? — спросила Алена.

— Не могу больше. Минутку передохну.

— Нам надо успеть до сумерек, — сказала Алена.

— Знаю, но, если я помру на полпути, тебе легче не будет.

— Не говори глупостей, — сказала Алена. — Здесь не жарче, чем в Сахаре.

— Никогда не был в Сахаре, — ответил Иван. — Но читал, что днем там все живое прячется в тень. Или зарывается в песок.

— Здесь песка нет, — сказала Алена.

— На этой планете вообще ничего нет. Только скалы и чудища. Интересно: чем они питаются?

— Пойдем, — сказала Алена. — Скоро у тебя откроется второе дыхание.

— Восьмое, — поправил ее Иван. — У тебя вода осталась?

— Нет, ты же знаешь.

— Персидский царь, спасаясь от Александра Македонского, напился из грязной лужи и признался, что чище вкуснее напитка ему не приходилось пробовать.

— Если бы мы были на Земле, я и сама напилась бы из лужи, — сказала Алена. — Потерпи. Километров через пять будет родник.

Минут десять они брели молча. Впереди показалась куща колючих серых кустов.

— Не смотри в ту сторону, — предупредила Алена.

— Там вода, — прохрипел Иван. — Там вода!

— Ее нельзя пить, — сказала Алена. — Видишь рядом скалозубов?

— Они безвредны.

— Это их водопой. Похожие на бурдюки с водой, сизые многорогие животные ростом с корову медленно поводили головами, разглядывая путников.

— Ты боишься, что со мной что-нибудь случится?

— Не что-нибудь, а то же, что случилось с экспедиционной собакой.

— Мне рассказывали.

— А я сама видела, как Шарик превратился в одно из этих чудищ.