Владислав Крапивин - Застава на Якорном поле (Сборник)
Он бежал, обмирая и ни о чем не думая. Думал словно кто-то другой. Короткими пунктирными мыслями:
«Успел ли взять индекс?»
«Если успел, сколько минут уйдет на проверку?»
«Индекс с общего контроля снят…»
«Скоро ли догадаются проверить электронный архив штрафных дел?»
«Если узнают — нить в тюрьму… Альбина — за шиворот…»
«Так и так меня поймают. И тогда — всё… Сразу!»
«Нет, индекс он взять не успел. Приемник берет с пяти шагов, я отскочил…»
«Куда я бегу? В тюрьму нельзя, да и путь отрезан…»
Ясно было, что через минуту постовой улан поднимет тревогу. Потому что нормальные граждане от улан не убегают, только преступники. А преступников следует изолировать немедленно… Если индекс взят, пойдет сигнал на все локаторы общей сети наблюдения. И возможно, на спутник…
Нет, не взят! Иначе не ломились бы следом, не свистели бы. Не орали бы «стой».
А куда он бежит? Сейчас оцепят район — мышь не проскочит…
Кусты какие-то, изгороди, улицы с изумленными прохожими, опять заросли. Крутой склон с дубняком. Гранитная лестница с проросшими в щелях одуванчиками… «Стебель сквозь стекло…» Откуда силы, чтобы столько времени бежать?.. Страх не спрашивает, страх кричит: «Беги!»
А свист и крики не прекращаются. Святые Хранители, да что же это?!
Хранители!
Над склоном, над холмом — круглый купол с темной ладонью на позолоченной маковке… Ладонь под облаками… Четыре пальца сжаты, большой чуть отведен. Ладонь сильно выгнута — словно подставлена ветру или лучам. Или заслоняет кого-то… .0
Серо-зеленые глаза мальчишки, голос: «В храм Девяти Щитов! Там не выдадут».
«Это чушь. Старая сказка…»
Гранитные ступени бьют сквозь подошвы. Скорее!.. Скорее — зачем? И нет уже дыханья, чтобы бежать вверх. И там, в храме, все равно ловушка, тупик.
А внизу — опять свист и топот.
Странно, он все еще бежит, не упал…
А старый храм опрокидывается сверху, как серый падающий айсберг… Нелепое сооружение, дикая смесь архитектур. Похожие на минареты угловые башни, готический портал с розеткой над входом, тяжелый романский купол. Чудовищная эклектика… Откуда силы думать об этом?.. Откуда вообще силы?
Опять свистят…
Стрельчатая арка входа надвинулась, сумрак и пустота храма обдали каменным холодом. Замерцали огоньки. Корнелий с ходу уперся руками в резной деревянный столб. Все… Теперь пусть берут… Он со всхлипом дышал.
Странный, посвистывающий звук послышался в полумраке. Кто-то невысокий, стройный, в длинной одежде шел из мерцающей мглы. Это его одежда шелковисто посвистывала при быстрых шагах. Негромким высоким голосом человек спросил:
— Вас преследуют?
— Да… — всхлипнул Корнелий. И хрипло выдохнул: — Да!
— Вам грозит гибель?
— Да!
Корнелий все еще держался за столб.
Человек подошел, коснулся на столбе выпуклого завитка. За спиной Корнелия возник нарастающий скрежет. Корнелий, приседая, оглянулся. В светлом проеме входа быстро опускалась решетка. Брусья были толщиной в руку. Они казались очень черными на фоне яркого дня.
Храм девяти щитов
Корнелий снова повернулся к обитателю храма. От черной решетки и солнца в глазах плыли зеленые квадраты. Он лишь смутно различал фигуру священника. Тот был в сутане с короткой крылаткой и этой одеждой напоминал кардинала Ришелье из многочисленных серий о мушкетерах. Только без бородки и шапочки.
Судя но голосу и движениям, священник был молод.
— Успокойтесь, — произнес он с той же чистой и спокойной интонацией. — Здесь вам ничто не грозит.
«Значит, это правда! Слава Хранителям!»
Но тут же, разбивая надежду, грянули у входа голоса:
— Эй вы! Святые отцы! Выпустите этого!.. Который к вам прибежал! Живо!
Корнелий сжался, как пацаненок, застигнутый в чужом саду. Черные фигуры мельтешили за решеткой.
Священник, не меняя тона, сказал:
— Люди! Храм Девяти Щитов не выдает тех, кто ищет спасения от гибели. Это древний и незыблемый обычай.
— Иди ты знаешь куда! Не в игрушки играем!..
— Вы правы. Человек не игрушка. Особенно на пределе жизни.
Другой голос резче, но вежливее остальных произнес:
— Откуда вы взяли, что ему грозит смерть, святой отец? Это просто нарушитель уличного режима. Мы должны выяснить, почему он бежал.
— Человек теперь в храме, — возразил священник, — и все, что с ним случилось, должен сначала выяснить я. Таковы законы нашего учения.
— Эй ты, архангел в юбке! — заорали опять наперебой черные. — У нас свои законы! Сломаем решетку!
— Не советую к ней прикасаться. Может автоматически включиться напряжение… Идите за мной, друг мой. — Священник шагнул в сторону, за каменный выступ. Корнелий — со скомканными мыслями и на слабых ногах — следом.
Солнечная арка с решеткой и уланами сразу исчезла, отдалилась, голоса затерялись позади. Высокое, похожее на громадный грот с размытыми в сумраке стенами помещение обступило Корнелия сухой прохладой и дрожанием крошечных огоньков, которые, кажется, слегка потрескивали. На подступающих временами арочных сводах и квадратных колоннах виднелись неразборчивые фрески. Сквозь тонкие подошвы давил на ступни выпуклый узор чугунных плит.
А священник шел впереди, словно не касаясь пола, — легкий, в шелестящем шелке.
«Прелат», — подумал Корнелий. Это слово было из старых книжек о рыцарях, монахах и трубадурах. И в то же в{)емя чудилось в нем что-то летящее. Как чудно: всякая случайная мелочь лезет в голову в такой момент. Насколько же многослойны человеческие мысли…
Сутана священника полыхнула у близкого светильника вишневым отливом.
— Входите… — Священник открыл маленькую полукруглую дверь, закрашенную неясной картиной.
Корнелий оказался в сводчатой келье без окон.
Это была самая настоящая келья — со стенами из тесаных камней, с витой решеткой в небольшой квадратной нише, в глубине которой горела ярко-белая лампа. С узкой черной постелью и дощатым столом. Предельно чужими казались тут большой стереоэкран ц пульт великолепного суперкомпьютера «Интер-генерал ". Откуда-то тянуло ветерком с полынным запахом.
Священник показал на постель:
— Сядьте или прилягте. Вам надо прийти в себя.
Корнелий сел. «А ведь я спокоен», — подумал он. То ли от этой прохлады и горьковатого запаха, то ли просто от резкого упадка сил он в самом деле чувствовал, что страх его растаял. Пришло усталое ощущение безопасности и покоя. Казалось, что по храму он шел долго-долго, словно это была целая страна гротов и пещер, выбитых в глубине исполинской горы. Зарешеченный вход и преследователи остались далеко-далеко.
Священник протянул тонкий стакан с мутноватой жидкостью. Питье было в меру холодным, кисловатым, со вкусом каких-то полузнакомых ягод. От него сделалось еще лучше, перестала кружиться голова.
— Благодарю вас, святой отец.
Священник улыбнулся:
— У нас не приняты такие обращения, мы не претендуем на святость. Меня зовут настоятель Петр… Вашего имени я не спрашиваю пока…
Сутана отбрасывала вишневые блики. Лицо настоятеля Петра было теперь хорошо различимо. Он оказался не таким уж молодым. Скорее всего, ровесник Корнелия. Но что-то мальчишечье проскальзывало в лице. Оно мало вязалось с одеждой и чином священнослужителя — вздернутый нос, редкие бледные веснушки, короткая светлая прическа, большие подвижные губы… Корнелий встретился с настоятелем глазами и поежился от неожиданного стыда.
— Я, наверно, похож на растрепанного петуха, который еле удрал от кухарки с ножом…
Настоятель Петр подвинул себе деревянный табурет, сел в трех шагах. Сказал мягко:
— Вы похожи на человека, спасшегося от гибели… Я не спрашиваю вашего имени, — повторил он. — Однако должен спросить: что же с вами произошло? Служители храма Девяти Щитов обязаны знать, кому помогают. Нет ли на человеке такого зла, когда он не заслуживает спасения… Должен сказать сразу, что в этом случае я тайно выведу вас в город и предоставлю собственной судьбе. Учение Хранителей зовет к добру и защите, но не признает всепрощения…
Корнелий сидел, упираясь ладонями в край постели. Смотрел то в лицо священника (приятное и словно бы слегка знакомое), то на свои колени — к немнущейся ткани брюк пристали частые колючки. Ему было хорошо и спокойно.
— Нет, настоятель Петр. Не думайте, что я злодей. И грешник я не больше других. По крайней мере, последний мой грех ничтожен — не там я перешел дорогу… Я расскажу…
Он рассказал все. Оставил только в стороне историю своей воспитательской должности. Не потому, что его что-то смущало, а для краткости. Сказал, что просто безнадежно томился в тюрьме после неудавшейся казни. По сути дела, это была правда…
— А как вы оказались на улице?