Лине Кобербёль - Последний дракон
Он поднял голову, разинул пасть и, сдается мне, зашипел. Но затем его настигла снежная лавина, и само чудище сожрал монстр, белая смерть, которая сожрала бы и десять драконов.
— Это были вы? — спросили караульные на стене, когда мы вернулись назад. — Это были вы, мальцы?
— Будьте уверены, — гордо ответил Пороховая Гузка. — Вот что я вам скажу: дракон был очень удивлен.
Я не произнес ни слова. Лодыжка опять болела, да и рука тоже. И оставалось только терпеть, ведь драконьей крови у меня больше не было. И наверняка мне ее никогда больше не раздобыть.
— Ущелье доверху забито снегом, — сказал один из караульных. — Но вряд ли вы покончили со всем войском.
Я покачал головой:
— Самое большее, может, пару сотен. Но дракон мертв, и его Дракану больше не пустить в ход. А им придется разгрести снег, прежде чем снова отправиться в путь. Мы выиграли немного времени…
— Верно, — ответил караульный. — Мы выиграли. Два дня. Может, и три! Славная работа, мальцы!
Но меня не оставляла мысль: что потом?
Меня снова лихорадило. Я лежал в кровати и обливался холодным потом, меня мучили кошмары, и несколько раз я слышал голос Дракана: «Если он выпьет сам, он — мой». А еще я не мог избавиться от мысли, есть ли там у Дракана хотя бы некоторый запас драконьей крови, есть ли у него хотя бы небольшая фляжка? И тогда я был бы готов ринуться из Скайарка, пробраться тайком в драконий лагерь и украсть эту фляжку у Дракана. Один раз я зашел так далеко, что добрался до двери флигеля, прежде чем мама и Роза заставили меня остановиться. И все время — громче, чем когда-либо, — шептали голоса:
…имя твое — Убийца…
…сколько ты погубил ныне…
И я слышал, как сам говорил караульному на стене: «Самое большее — несколько сотен!»
Снег поглотил их. Белая смерть поглотила их вместе с драконом. И быть может, не все они были рыцари-драконарии. Быть может, некоторых из этих людей, таких как рыбаки из Арлайна, силком погнали на службу Дракану. Людей, у которых были где-то семьи, дети, и матери, и жены, которым их недоставало. Белая смерть, которую мы спустили на них, не различала, где Добро, а где Зло и где все, что меж ними. Она поглотила их всех. Я даже не был уверен, что среди погибших не было детей.
«Быть может, я не гожусь для войны, как Нико», — думал я в минуты кратких светлых проблесков меж приступами. А через некоторое время мне на ум приходила еще одна мысль: «Быть может, никто не годится для войны. А что делать, когда грянет война?»
Лихорадка не желала меня отпускать. Мама заставляла выпивать целые кувшины отвара ивовой коры. Она и Роза набивали снег в наволочки и обкладывали меня ими со всех сторон, но ничего не помогало. Меня трясло и трясло без конца, и я потел так, что им приходилось каждую минуту менять постельное белье.
В ту ночь — или то было в следующую? Я потерял счет времени. Во всяком случае то была ночь, и моя мать стояла в изножье моей кровати.
— Глянь на меня, Давин! — молвила она. Молвила не голосом Пробуждающей Совесть, но я все же услышал. — Ты пил кровь дракона?
Тут я понял, что Роза насплетничала. Я ничего не ответил, но она могла прочитать ответ в моем взгляде. Я закрыл глаза и почувствовал, что заслужил все то презрение ко мне, которое она ощущала.
Кажется, это случилось несколькими часами позже. Я спал, когда внезапно услышал голос матери:
— Дина?
Я открыл глаза. Палата во флигеле была прежней. Моя кровать, кровать Каллана и мама, сидевшая на стуле меж нами. Никакого следа моей меньшой сестры.
Матушка поднялась со стула. Она смотрела прямо перед собой, но я не мог разглядеть, с чего она не спускала глаз.
— Где ты? — спросила она.
И обращалась она не к Нико, не ко мне, не к Пороховой Гузке. Ее взгляд блуждал вокруг, будто что-то искал, и было что-то жуткое в том, как она смотрела сквозь меня… Холодные мурашки пробежали у меня по спине.
— Что мне делать? — спросила она.
Каллан откинул одеяло в сторону и привстал.
— Мелуссина? — спросил он. — Мелуссина, что там творится?
Но мать его не слышала.
— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она, неуверенно оглядываясь вокруг. — Я тебя не вижу!
Каллан встал и взял ее за руку.
— Я рядом с тобой! — сказал он.
Но он-то знал, что разговаривала она не с ним. Он покосился на меня:
— Малец, ты можешь сходить за Розой?
— Попытаюсь!
Но прежде чем я успел понять, держат ли меня ноги, раздался крик матери:
— Дина! Ну конечно!
Потом она закрыла глаза. Миг, и она рухнула на пол, и, сколько мы ее ни звали, она не отвечала и не приходила в себя.
Дина
Вещие сны
Даже малой рати, для того чтобы начать наступление, требуется время.
В снегу вязли люди и животные, и чем ближе мы подходили к Высокогорью, тем глубже он становился.
— Сколько еще времени до середины зимы? — спросила я Нико на другое утро, пока мы возились с нашей поклажей.
Он задумался.
— Двадцать дней, — вымолвил он. — Нет, подожди! Двадцать один.
Я мрачно кивнула и глянула вверх в сторону серо-черного неба.
— Так я и думала.
— Почему ты спрашиваешь? — вмешался Тано.
— Просто так.
Но Нико вспомнил…
— Сегодня день твоего рождения, — сказал он. — Разве не так?
Я вздохнула:
— Да!
— Тебе сегодня тринадцать… — Нико покачал головой. — Прости меня, Дина. Я забыл.
— Ничего страшного. Есть кое-что другое — поважнее, разве не так?
— Тринадцать? Я думал, ты куда старше, — удивленно сказал Тано.
— Почему же? Я ведь невысокая. И не больно-то похожа на женщину.
— Ты кажешься старше. По тому, как ведешь себя. И как говоришь…
Вот и пойми, хорошо это или плохо?
Нико принялся рыться в поклаже, которая была на его попечении. Он выудил оттуда небольшой кожаный кошель и что-то вытряхнул оттуда.
— Вот! — сказал он. — Не знаю, подойдет ли тебе, но возьми на счастье. И чтобы в следующем году твой день рождения был лучше.
То был перстень. Перстень с его родовым гербом. Ворон!
— Это перстень моего брата, — сказал он. — Я получил его, когда брат скончался, но я никогда не носил его.
Старший брат Нико много лет тому назад попал в разбойничью засаду и был убит. Тот самый старший брат, кому следовало стать князем, владетелем замка-крепости после Эбнецера Равна. Тот старший брат, который был искусен во всем, что ненавидел Нико, во всем, что связано с оружием и войной. Быть может, поэтому Нико не носил перстень? Но перстень был серебряный и до того красивый — просто загляденье, и мне только чуточку великоват, так как выкован для мужчины.
— Пожалуй, я буду носить его на шее, — сказала я. — Чтобы не потерять.
Поверх своего знака Пробуждающей Совесть я надела кожаный шнурок и продела его в перстень. Но тут раздался приказ выступать в поход, и я заторопилась застегнуть последние пряжки своей поклажи и взгромоздиться в седло каурой лошади Ацуана, на которой я по-прежнему скакала.
Снежная пурга набирала силу. Трудно было видеть, куда ты ехал верхом или шел, особо трудно передовым. Ведь мы, остальные, могли лишь послушно ехать следом за ними. Дорога вела вверх по крутому склону, ведь это было уже настоящее Высокогорье.
— И кому только, черт побери, пришла в голову эта дурацкая мысль начать зимнюю войну?! — пробормотал один из лучников. — Нельзя даже натянуть лук, ведь тут ему и конец!
Зимняя война! Это придумал Дракан. И лучник это хорошо знал.
Внезапно послышался какой-то крик и шум в передовой колонне. И стук мечей друг о друга.
— К оружию! — выкрикнул кто-то, меж тем как все прочие лишь орали без толку.
Что теперь? Был ли это Дракан? Но мы были далеко от Баур-Лаклана. И тут я услышала голос Предводителя, гремевший над сутолокой и заглушивший шум:
— Прекратите! Это не враги! Говорю вам — прекратите!
Не недруги? Я всадила пятки в бока каурой, и она помчалась вперед, подстрекаемая шумихой.
— Дайте мне проехать! — крикнула я, когда не помогло: «Пропустите!» — а потом: «Прочь с дороги!»
И тогда они быстро отошли в сторону. «Как при виде бешеной собаки», — с горечью подумала я. Но хотя бы я смогла пробраться наверх и поглядеть, что происходит.
Предводитель стоял меж двумя отрядами людей, злобно глядевших друг на друга, и у одного из стоявших на нашей стороне виднелась на руке рана. Кровь стекала по его руке и капала в снег. Но хотя в обоих отрядах люди еще держали оружие наготове, схватки прекратились. Ведь те, на кого мы наткнулись, были не драконарии. То были высокогорцы в плащах с меткой Лаклана.
— Лаклан! — произнесла я, высматривая какое-нибудь знакомое лицо. — Мы не враги, наоборот!
