Владимир Венгловский - Зеленый и в пупырышках
— И мы, и мы…
Я остановился и громко сказал:
— Говорите по очереди, пожалуйста.
Но это было бесполезно. Глупые создания уже упорхнули разноцветными брызгами, и их смех раздавался со всех сторон. В цветном хороводе я уловил движение крылышек модницы в лепестках колокольчика, явно подобравшей платье под цвет крыльев, и ухитрился поймать ее, ловко зажав в кулаке.
— Отпусти! Отпусти сейчас же! — заголосила фея.
— Ты говорила, что знаешь, где растет Черное Дерево?
— Я? — удивилась фея, пытаясь разжать своими ручонками мои пальцы. — Да, что-то такое говорила. Я знаю, где Черное Дерево!
— Сможешь меня отвести к нему? Мне очень нужно, ведь там должны быть мои папа и мама.
— Конечно, отведу.
Ее крылья безостановочно трепыхались, щекоча мне ладонь.
— Пожалуйста, — сказал я и разжал руку.
Фея взметнулась вверх и смешалась со своими подружками. Я подумал, что больше ее не увижу, но синие крылья с розовыми точками вновь тут же затрепетали перед моим лицом.
— Иди за мной, не отставай.
— Иди в лес.
Фея скрылась с солнечной дороги. Я шагнул вслед за ней и сразу же попал в лесной сумрак.
«Не уходи с дороги — заблудишься» — всплыли в памяти слова Марго, но я уже спешил за феей, то надолго пропадающей, то вновь становящейся видимой под редкими, пробивающимися сквозь густую листву солнечными лучами. Цветной живой лоскуток манил меня, и я спешил за феей, позабыв про все наставления мудрой жабы.
Дорога осталась далеко позади. Фея словно играла со мной в прятки, надолго исчезала в тени леса, но вскоре со смехом вылетала совсем с другой стороны. А лес становился все более мрачным. Темно-зеленые папоротники разворачивали свои тяжелые листья, роняя оранжевые коробочки с семенами. Листья с незнакомых деревьев медленно падали в вязком воздухе. Иногда, не долетев до густой лесной подстилки, они повисали в натянутых между стволами паутинах, и тогда большие черные пауки, что-то бормоча себе под нос, освобождали их и вновь начинали свою кропотливую работу. Весь лес был затянут их ловчими сетями. В упавших высохших листьях, накапливаемых лесом годами, часто что-то шелестело, оставляя зигзагообразный след. Я решил, что это могут быть змеи, и старался идти осторожнее, держась подальше от подозрительных звуков. Когда я увидел черное извивающееся тело, прошипевшее в нескольких метрах от меня, то довольно сильно перепугался, потеряв фею из виду.
Рассерженная змея уползла, а моя фея исчезла окончательно. Нигде больше в солнечных лучах не сверкали ее синие крылья.
Я растерянно осмотрелся по сторонам. Как же я сюда пришел, в какой стороне дорога? Я не знал. Весь лес для меня был совершенно одинаковым.
— Не нашел! Не нашел! — вдруг раздался громкий писк феи у меня возле уха, и она выскочила откуда-то у меня из-за спины, осветив отблесками радужных крылышек.
— Мы же не в прятки играем, — рассержено проговорил я. — Ты обещала отвести меня к Черному Дереву.
— Я помню. Уже помню. Пошли. Догоняй.
И фея умчалась вперед, яркой маленькой молнией лавируя между деревьями. У меня не было другого выхода, кроме как следовать за этим маленьким глупым созданием. Хотя все больше возникала мысль, что глупым являюсь именно я, раз позволил увести себя с дороги.
Вдруг фея резко изменила направление полета и возникла в луче света возле меня.
— Вон. Дерево там впереди. Прощай.
— А… — раскрыл я рот для вопроса, но фея уже пропала.
Впереди среди деревьев был просвет. Я осторожно направился к нему, ожидая увидеть что угодно. В руке был зажат нож, сделанный из папиного копья.
Выглянув из-за дерева, я прищурился от попавших в глаза солнечных зайчиков. Посреди широкой залитой ярким светом поляны стояло огромное раскидистое дерево. Оно было совершенно черным. Черные листья медленно шевелились под теплым ветром. Черные ветви широко простирались, пытаясь прикрыть собой всю поляну, словно дерево говорило: «Все солнце здесь — мое, никому не отдам». На одной из веток неподвижно сидела большая нахохлившаяся пестрая птица.
А где же мои родители? И мне казалось, что возле Черного Дерева должна быть мертвая пустыня. Я нерешительно направился к дереву. Сочная трава стелилась у меня под ногами. Множество насекомых гудели и трещали, перелетая с одного душистого цветка на другой. Как-то не похоже все это было на мертвые земли, которые должны простираться возле Черного Дерева.
Я подошел вплотную к дереву. Вблизи оно напоминало самый обычный дуб, только черного цвета. Листья на ощупь были покрыты слоем какого-то вещества, вроде сажи или копоти. После того, как я потер один лист, на руках остался темный след. Я растерянно стоял и разглядывал свои пальцы, где на зеленой коже появились черные разводы.
— Огы-ги от ге-гя, — сказала сидящая на ветке птица, почти не разжимая клюва.
Она была ярко раскрашена в зеленые и желтые цвета. Длинный хвост, с разноцветными перьями — красными, синими, зелеными, длинным, наполовину разложенным веером спускался вниз. Голову, поднятую на грациозно изогнутой шее, венчал расцвеченный всеми цветами радуги хохолок. Глаза птицы были закрыты. Она сидела очень напряженно и сосредоточено.
— Что вы сказали? — спросил я.
Птица раскрыла глаза и недовольно посмотрела на меня.
— Я говорю — отойди от меня, неужели не понятно. Дай мне сосредоточиться.
— Ага, извините, — смутился я и отошел от дерева.
А куда мне идти? Я вновь вернулся к задумчивой птице.
— Прошу прощения, вы не подскажете, как выйти на дорогу?
Птица ничего не ответила, только перелетела на несколько веток выше. Я растерянно вернулся к краю поляны и стал разглядывать лес, прикидывая, как это собственными силами добраться до дороги. Внезапно лес озарила яркая огненная вспышка, позади меня обжигающим факелом вспыхнуло пламя. Я даже подпрыгнул от неожиданности, а тролля, знаете ли, нелегко испугать. Обернувшись, я увидел, что на месте неразговорчивой птицы ярко горит костер. Искры летели во все стороны, черный столб дыма поднимался вверх и осыпал дерево частичками сажи. Они падали бесконечным дождем, засыпая дерево и землю возле него, окрашивая все в черный цвет. Само пламя было настолько ярким, что смотреть на него было больно, и глаза сразу начали слезиться.
— Красиво, правда? — услышал я голос возле себя.
Невдалеке величественно стоял белый конь с густой гривой. Тоже ярко белой. Он смотрел на бушующий огонь и в его больших глазах отражались красные языки пламени.
— Я всегда сюда прихожу, когда у фениксов наступает период горения. Тогда почти каждый день можно любоваться на огонь.
— Ты кто? — спросил я.
— Как это кто? — удивился конь. — Разве не видишь, что я — единорог?
Он гордо поднял голову, и я заметил большой витой рог, торчащий у него прямо изо лба.
— Вот, можешь любоваться! Второго единорога у нас в лесу нет, только я, — единорог подумал и добавил: — А, может, и во всем мире.
И тяжело вздохнул.
— Значит, — сказал я, указав на дерево, на котором огонь постепенно начал угасать, — это не то Черное Дерево, которое хочет захватить весь наш мир и которое забрало моих родителей?
— Какое такое черное дерево? — единорог подозрительно скосил на меня левый глаз. Он испуганно покрутил головой, озираясь вокруг. — Здесь нет никакого другого дерева, черное — только это.
— Но это — дуб, — немного подумав, добавил он. — Самый обычный дуб, который облюбовали фениксы. Они здесь сгорают, а дерево приспособилось к этому постоянному пеплу. Какую-то смолу выделяет и само не горит. Фениксам — постоянный насест, а дубу — удобрение.
Единорог фыркнул и парящие в воздухе частички пепла унеслись прочь от его дыхания.
Огонь на толстой, ставшей еще чернее от свежей сажи ветке совсем угас. На его месте осталась продолжавшая дымиться кучка пепла. Внезапно пепел зашевелился, и из него появилась маленькая птичья голова с изумленными глазами. Над головой развернулся радужный хохолок. Головка поднялась на длинной шее и с любопытством осмотрелась вокруг, раскрыв клюв. Видимо, птенец феникса вдохнул немного пепла, так как поморщился и громко чихнул. Вся куча пепла и золы поднялась в воздух и облепила птенца. Он встрепенулся, расправил крылья и мы увидели, что на ветке сидит не один птенец, а целых два. Ярко раскрашенные в желто-зеленые тона, как и их родитель. Правда, хвостики были еще довольно куцые.
— О! Сегодня двойня, — обрадовался единорог.
Первый птенец вдруг заголосил, широко раскрыв клюв:
— Где моя мама?
Слезы полились двумя маленькими струйками.
— Не плачь, — сказал второй птенец более тонким женским голосом. — Хоть я тебе и сестра, но буду твоей мамой.
И обнял крылом первого. Тот сразу перестал плакать.
Единорог, стараясь не шуметь, скрылся в чаще. Я последовал за ним.
