Вадим Чирков - Кукурузные человечки
— Ну и что тебе больше нравится? — осторожно спросил Кубик.
— Мне? — Славик по привычке дал себе минуту на размышление. — Мне… мне нравится больше…
Лучшее средство для ращения волос
И тут оба подняли головы, потому что луг оглушил и сотряс рокот и лязг трактора, даже задрожали перед ними белые корзинки тысячелистника.
— Что ему здесь надо? — встрепенулся художник. — Что это он?
Вслед за трактором на луг вырулила машина председателя кооператива.
Председатель вылез из машины и подошел к трактористу. Стал что-то ему говорить, показывая рукой на луг. Тот, сидя в кабине, кивал.
— Уж не собираются ли они луг запахать? — обеспокоился Кубик.
Тракторист двинул рычаги, трактор повернул влево, и Славик с Кубиком увидели за ним плуг.
Кубик вскочил и понесся к председателевой машине. Славик побежал за ним. Председатель, видимо, дожидаясь, когда тракторист начнет работу, закурил сигарету.
— Андрей Леонтьевич! — закричал издали Кубик. — Что вы собираетесь делать?
— Мы, Виктор Александрович, — ответил неспешно председатель, — как всегда, понимаете, своим делом занимаемся: сеем, пашем… Наше дело, понимаете, — хлеб.
— А с лугом, с лугом вы что собираетесь делать?
— Есть такое мнение, Виктор Александрович, — вспахать.
— Андрей Леонтьевич! — У Кубика все слова из головы вылетели. — Андрей Леонтьевич, это как же?
— Ну, — председатель снял шляпу и вытер платком лысую голову, — не будем же мы ради художников, понимаете, да, понимаете, под цветочками, под одной, понимаете, только травой десять гектаров хорошей земли держать!
— Да причем тут художники! — вскричал Кубик. — Вы с этого луга для фермы траву косите, люди по уголочкам для коров, для коз сена добирают. А красота людям, значит, уже не нужна? Цветы — они уже никому не нужны, думаете?
— Настоящая красота, Виктор Алексаныч, — наставительно сказал председатель и для солидности надел шляпу, — это когда везде ровно. А здесь что? — Он провел рукой по-над лугом. — Тут яма, там бугор, там вообще лягушки, еще и дерево, а вон и кусты черт знает откуда. — При последних словах председатель почему-то рассердился.
— Их птицы занесли, Андрей Леонтьевич, иволга…
— Когда везде, понимаете, ровно, тогда и красиво, — не слыша художника, как бы для себя, повторил председатель. — Вот посажу здесь кукурузу…
— Андрей Леонтьич! — взмолился Кубик. — Да побойтесь вы бога! Такую красоту загубить ради нескольких мешков кукурузы! Спасут они вас, что ли? Что у вас у всех за болезнь такая: что не вами посажено — срубить, запахать?!
Тракторист развернул уже плуг, чтобы начать атаку на луг, но увидел, что с председателем спорят, махину свою остановил и стал ждать последнего знака.
— Ведь и дерево, и кусты, и ложбинка, и лягушки — они ведь природа, здесь все так расположено, что и глаза, и душа отдыхают! Вы и сами, наверно, в молодости на этот луг за красотой ходили, а сейчас хотите плугом ее зарезать!
— Ты слова-то подбирай помягче, — запыхтел председатель, — "зарезать"! Моя душа, знаешь на чем отдыхает? На полных, понимаешь, закромах, как говорится! Когда корма вдоволь, когда скот есть чем кормить — тогда я спокоен. Тогда мне и красоту, понимаешь, подавай.
Председатель и Кубик разговаривали не так уж громко, но их услышали. Откуда-то взялись две женщины, вступили в разговор. Обе были на стороне художника. Еще одна подошла — взяла сторону председателя.
И когда голоса женщин заглушили голос Кубика, а председатель, раскрасневшись, стал рубить воздух рукой и все чаще поглядывать в сторону тракториста, художник отскочил к Славику и зашептал ему на ухо:
— Кровь из носу, Славик! Беги к своим пришельцам, принеси мне молстар, скажи — я прошу. Не прошу — умоляю. Дело, скажи, важнейшее, последствий никаких. Одна нога здесь, другая там. Дуй!
Славик понесся к своему огороду.
Пришельцы возились в корабле, — пришлось после острова Пасхи его проверять и ремонтировать. Грипа. услышав про художника, сказал несколько слов Мазилю, вышедшему из корабля, тот кивнул, и вот молстар снова в руках Славика.
Когда Славик вернулся, Кубик еще спорил, трактор пока стоял без движения, только предупреждающе рычал. Гонец подошел сзади и сунул в руку художника коробочку с экраном.
А председатель, изрубив воздух возле себя в куски, раз десять сняв и снова надев шляпу, вдруг побагровев, раздвинул женщин и сделал три решительных шага по направлению к трактору.
Кубик, заметил Славик, держа молстар в левой руке, не сводил экрана с председателя.
Перед тем. как дать знак трактористу начинать, Андрей Леонтьевич обратился к женщинам. Он сказал, наверно, уже сто слов, но еще несколько просилось наружу:
— Вам бы только, понимаете, травы да муравы… Травы, понимаете, да муравы… И не понимаете, понимаете, того, что… — Тут он швырнул шляпу на капот машины и поднял руку.
Тракторист следил за рукой, чуть высунувшись из кабины. Он ждал, когда рука опустится, — тогда он двинет рычаги.
Но председатель не махнул рукой, а медленно, медленно стал ее опускать. Он почесал пушок на макушке, обвел взглядом луг, будто впервые его увидел. Потом кашлянул. Да, с ним что-то происходило. Женщины это заметили и замолчали, пристально на него глядя.
Председатель пошевелил плечами, словно что-то с себя сбрасывая.
— Эк меня занесло, — пробормотал он. — Еще, не дай бог, кто-то подумает, что я без этого луга с делами не справлюсь. Перестраховываешься, Леонтьич? Трусить, что ли, начинаешь к старости, понимаешь, лет?
Она из женщин подошла к председателю.
— Андрей Леонтьич, ты на лугу сколько лет не был? У тебя маковка-то, глянь, волосом прямо на глазах зарастает!
— Ой, правда! — в один голос воскликнули и другие женщины. — Ой, зарастает, Андрей Леонтьич, а волос-то бурый, как раньше, не седой!
Славик глянул на художника: тот спрятал уже руку с молстаром за спину и на его взгляд ответил кивком.
Председатель схватился за макушку. Она и правда уже не была голой, как десять минут назад, а покрылась волосами. Он отдернул руку, будто обжегся, но тут же потрогал голову снова.
— Это все химия! — вскричал он. — Гербициды-пестициды-нитраты! Вот что мне волосы вытравило на полях моих! А на луг вернулся — и взошли они за пять минут, словно дождем их полило! — Председатель теперь гладил себя по голове. — Взошли, взошли… Ну, чудеса! А я хотел его, луг-то, запахать. Вот спасибо тебе, Виктор Алексаныч, — председатель протянул художнику руку. — Хоть ты и из города, а понимаешь, чувствуешь…
— Это вам спасибо, Андрей Леонтьевич, — ответил Кубик. — Я думал, вас уже не свернуть, а вы вон какой…
— Он у нас поворотчивый, — помогли досказать ему женщины, — откликчивый. Только в последнее время стал неупросимый, дак, видишь, отпустило…
— Ну захвалили, хватит мне на сегодня. — Андрей Леонтьевич надел шляпу. — Подскажите мне лучше, как я жене объясню кудри мои…
— Я недавно по телевизору передачу смотрела, — сказала одна женщина, — так там одному западному фермеру корова случайно лысину полизала — и у него волосы стали расти. Вот ты так и скажи На ферму-де зашел, шапку уронил, нагнулся, а корова тебя и лизнула. В благодарность за корма…
— Ну и ладно, так и скажу, — согласился председатель, — я эту передачу тоже смотрел… Петро! — крикнул он трактористу. — Заворачивай назад, не будем луг пахать. Художник, понимаешь, говорит, что другого такого нигде нет. И для картин он ему нужен. Я поглядел-поглядел — и впрямь хорош. Там дерево, понимаешь, там кусты, там бугор, цветы, лягушки опять же квакают… как можно без луга?
Славик и Кубик вернулись в свою ложбинку. Сели. На спасенный луг поглядели. И в эти минуты, как никогда раньше, почувствовали себя друзьями.
После долгого молчания Кубик вспомнил о прерванном разговоре:
— Да, так на чем мы остановились? Ты так и не ответил, что лучше — журавль в небе или синица в руках?
— Журавль в небе. Потому что для того, чтобы поймать журавля… ну, чтобы догнать его, — Славик не знал, откуда в нем эти слова, но они были, и он произносил их, — нужно самому подняться в небо…
Помолчав, художник сказал негромко:
— Спасибо.
— За что?
— Добирайся до ответа сам. А я посмотрю, не появилось ли в сегодняшнем дне какой-нибудь новой краски…
Прощание
К вечеру Славик отправился на огород. На грядке, футбольном поле пришельцев, его ждал Питя.
— Ребята, — крикнул он, завидев Славика, — идет!
Маленькие мальчишки высыпали из кукурузного леса. Все сели. Питя, как и раньше, забрался Славику на колено.
— Вот, — нарушил молчание Щипан, — улетаем…
— Если бы была космическая почта, был бы межпланетный почтальон, — промолвил Питя, — мы бы тебе писали письма.
