Владислав Крапивин - Гуси-гуси, га-га-га...
Тот радостно обернулся. Но не улыбнулся, нет. Лишь зеленые глаза стали большущими, в пол-лица. Он раскрыл рот для вопроса. Но тут подковылял к стулу Корнелия Рибалтер.
— Славный мальчик, — полушепотом сказал он. — Удивительно славный. Где ты его нашел?
— Я же сказал: в тюрьме…
— Да, но…
— Потом вопросы, старик.
— Ну да, ну да. Славный. Я, по правде говоря, всегда хотел мальчишку, сына…
— О Господи! Ты?!
— Представь! А Марта никак. Мы, собственно, поэтому и разошлись. Корнелий, а что, если я завещаю мальчику свой дом? Кажется, я имею право…
Корнелий вздохнул и сказал без насмешки:
— Это невозможно по двум причинам, старина. Во-первых, нужен ему твой дом, как… ну, ладно. А во-вторых, он же безында. Безындексный ребенок. Таким не передают наследство… Впрочем, кое-какое имущество ему нужно. Линию доставки у тебя не отключили?
— У меня ничего не отключили. До решения штрафной Машины я пользуюсь всеми правами. Кроме выхода из дома… Я ведь пока все же гражданин Федерации. — В голосе Рибалтера скользнуло смешное детское самодовольство.
— Отлично, гражданин Рибалтер. Свяжись с магазином «Все для детей» и закажи то, что нужно мальчику для трехдневной пешей прогулки по лесам. Снаряжение, костюм… Чезаре!
Цезарь быстро подошел. Переступил. Было видно, что, несмотря на все беспокойные мысли, мальчишке приятно стоять босыми ногами на мягком ворсистом ковре.
— Чек, у тебя какой номер костюма?
— Я… извините, я не знаю. Мне всегда шили по заказу.
— Ну, ладно. Рибалтер, объяснишь: мальчику десять лет.
— Мне уже почти одиннадцать, — возразил Цезарь.
— Скажешь: почти одиннадцать, но невысокий…
Корнелий прошелся глазами по Цезарю, зацепился взглядом за обшитый галуном карман на трусиках. Вспомнил:
— Ты не потерял монетку?
Цезарь прижал к карману ладонь.
— Здесь.
— Когда будет нужно, покажешь ее в таверне… Запомни: Пищевая Окружная, таверна «Проколотое колесо». Хозяина зовут Кир…
Цезарь стоял, съежив плечи и опустив руки. Неловкий, напряженный. Пятки врозь, а большие пальцы ног — вместе. Он шевелил этими пальцами и внимательно смотрел на них. Сказал виновато и упрямо:
— Но я не хочу ни в какую таверну. Вы же говорили, что едем в Лебен.
— Из Лебена придется вернуться. И вот тогда… Впрочем, об этом позже. Рибалтер, телега твоя на ходу? Положи туда побольше еды, я голодный как волк…
— Поешь здесь. Пока я заказываю вещи для мальчика.
— Не надо заказывать. Я подумал: вдруг все-таки следят? Могут догадаться, что Цезарь здесь… Мы все купим по дороге. Собирайся.
— Я? Куда?
— Да в Лебен же, черт возьми!
— Мне же нельзя…
— До Лебена машину поведу я. А ты будешь сидеть рядом и запоминать все, что я скажу.
— Я не про то. Мне запрещено покидать дом. Индекс на контроле, запеленгуют сразу.
— Не запеленгуют, я обещаю. К тому же что тебе терять?
— Как знаешь, — покорно сказал Рибалтер.
— У тебя есть наличные? Возьми с собой. Мы купим одежду Цезарю где-нибудь по пути.
— Зачем наличные? Мой индекс еще не исключен из банковской системы. — Корнелию показалось, что у Рибалтера скользнула наивно-самодовольная нотка…
— Святые Хранители, — вздохнул Корнелий. — Как туго ты соображаешь. Впрочем, естественно. Скоро у тебя не будет индекса.
Цезарь вскинул голову.
— Рибалтер, сядь! — рявкнул Корнелий. И тот послушно рухнул костлявым телом в кресло у экзотического чугунного камина с электроуглями. Корнелий взял Цезаря за колючие холодные локти и придвинул к себе.
— Чек, я знаю… Ты честный и твердый, ты прямо стальной. И ты дал слово отцу. Но он же не знал, что случится такое. Он тебя поймет. И это как раз нужно для того, чтобы спасти его. И маму.
Цезарь закусил губу, и голова его наклонялась и наклонялась. Пугаясь своего давнего желания — провести рукой по светлому ершистому шару волос, — Корнелий говорил все быстрее:
— А Рибалтеру ты не повредишь. Наоборот. Для него это лишняя надежда уцелеть. Цезарь, тебя все поймут и простят. И мама, и папа. И все Хранители, и Юхан-трубач…
— Хорошо, — прошептал Цезарь.
— Я даже не буду смотреть, как ты это делаешь. Я отвернусь…
— Это не важно. Я ведь и сам не знаю, как…
Цезарь остановился перед Рибалтером. Потом сел перед ним на корточки. Рибалтер молчал. Цезарь, глядя ему в лицо, взял его за левое запястье. Корнелий отвернулся.
— Капус, дружище, возьми на экран индекс Рибалтера.
— Беру…
В глубине маленького пустого экрана повисли розовые буквы и цифры: ВТ — 21 131 182. Они почему-то слегка дрожали.
— Не могу дать четкость, — озабоченно сказал Капус.
Индекс бледнел, знаки становились размытыми.
— Не могу, — хрипло повторил Капус.
Цифры и буквы стали вдруг зеленоватыми, дернулись, превратились в блеклые пятнышки и растаяли без следа.
— Не понимаю, — чисто по-человечески вздохнул Капус. — Я не виноват.
Корнелий вместе со стулом развернулся к Рибалтеру и Цезарю. Те сидели в прежней позе, неподвижные. Корнелий видел их в профиль. Они смотрели друг на друга. Потом Рибалтер шевельнулся и сделал то, на что никак не решался Корнелий. Ладонью провел по волосам Цезаря.
И Чек улыбнулся Рибалтеру.
ЭПИЛОГ
Из письма директора обсерватории «Сфера» А. И. Даренского своему коллеге профессору д'Эспозито
"…Что касается темы под кодовым названием «Командор», которую с упорством, достойным лучшего применения, навязывает нам Центр, то я уже неоднократно излагал свою точку зрения. Данная проблема, даже если принимать ее всерьез, должна рассматриваться в социально-историческом и этическом планах и никоим образом не может входить в круг вопросов, решаемых обсерваторией. Смешно же, честное слово, навязывать ее нам лишь потому, что события имели место в нащупанном нами сопредельном пространстве «Бэта».
Кстати, личность, которую нам преподносят в качестве основного примера, не имеет к истинному командорству (если и признать это явление существующим) никакого отношения. Это некий Корнелий Гулс (или Голс), типичный обыватель из Реттерберга, лишь волею случая оказавшийся замешанным в события, которые привели к развалу Машинной системы в так называемой Западной Федерации и соседнем с ней Юр-Тупосе (или Тагосе). По официальным данным, он был казнен в муниципальной тюрьме Реттерберга из-за ошибочного обвинения, по другой версии (более романтичной) погиб в перестрелке, прикрывая от полицейской погони какой-то автомобиль с беглецами.
Объективности ради следует упомянуть мнение нашего младшего научного сотрудника Михаила Скицына, который утверждает, что Корнелий Голс (или Галс) после упомянутой стычки на шоссе был схвачен живым, бежал, стал одним из функционеров командорской общины «Элиот Красс», но затем вышел из нее, мотивируя свой поступок тем, что охранять следует не только детей с необычайными свойствами, а детство вообще… Якобы он создал группу «Белые гуси». Но это утверждает Скицын, а вы ведь знаете нашего Мишеньку.
Недовольство и тревогу Центра по поводу так называемого «перехода тринадцати» я вполне разделяю, но не отправлять же было их назад. И главное — как? Я не меньше, чем в Центре, чту принципы невмешательства и потому просто-напросто оскорблен предположением, что переход был результатом нашего эксперимента. Это всего-навсего дерзкая инициатива некой безответственной личности, которой, учитывая возраст, следовало натуральным образом надрать уши. Я и собирался сделать это, основываясь на правах родного деда. Но «личность» снова ушла туда.
Впрочем, все это события годичной давности, а Центр, как всегда, бьет в колокола с чудовищным опозданием.
Во всей этой ситуации меня, честно говоря, более всего волнует судьба внука. Его челночные переходы контролировать невозможно. я тоже не в состоянии, мальчик уходит к отцу. К тому же появилась там у него еще одна привязанность, некий приятель по имени не то Гай, не то Юлий. Видимо, такой же сорванец, как он сам.
Вчера внук, пошептавшись со Скицыным, ушел снова. Эти мальчишки отправят меня на тот свет значительно раньше, чем я закончу предисловие к нашему сборнику статей о предпосылках общей теории Перехода…"
© Владислав Крапивин, 1988 г.
Иллюстрации Евгении СТЕРЛИГОВОЙ
