Эдит Несбит - Феникс и ковер
— Ага! — дико вскричал он, как только исчезновение свершилось. — Я же говорил вам, что это был сон! Вам, тетушка Селина, снилось то же самое, правда? И вам, тетушка Амелия? Во всяком случае, во сне я был в этом уверен.
Тетушка Селина посмотрела сначала на племянника, потом на тетушку Амелию, потом снова на племянника, и, наконец, набравшись смелости, сказала:
— Что ты имеешь в виду, Септимус? Нам с Амелией ничего не снилось. Ты, наверное, просто задремал ненадолго в своем кресле.
Викарий облегченно вздохнул.
— Слава Богу, это снилось одному мне! — сказал он. — Если бы еще и вы видели этот сон, то я бы точно решил, что рехнулся.
Позднее тетушка Селина сказала сестре:
— Да, конечно, я знаю, что плохо говорить неправду и что в свое время я понесу за это заслуженное наказание. Но я просто не могла вынести вида нашего бедного мальчика. Он уже почти совсем уверился, что у него с головой не в порядке. Один одинаковый сон — это еще ничего, но три одинаковых сна зараз его доконали бы. А вообще-то, это было на редкость странно, не правда ли? Мы втроем видели один и тот же сон! Очень странно! Ни в коем случае нельзя говорить об этом дорогуше Сеппи. Но я обязательно напишу в «Журнал Физического общества» и пошлю им самый подробный отчет обо всем — естественно, со звездочками вместо имен.
Так она и сделала. Если хотите, можете прочесть ее письмо в одной из этих толстеньких синеньких книжечек, которые читают только очень ученые и скучные люди.
Вы, конечно, уже догадались о том, что произошло.
Сообразительный Феникс просто-напросто слетал к Псаммиаду и пожелал, чтобы Джейн с Робертом оказались дома. Псаммиад, как всегда, сработал без осечки. Сирил с Антеей не успели еще и наполовину заштопать дыру в ковре.
Когда изъявления радости по поводу чудесного воссоединения детей немного поулеглись, все четверо наших приятелей высыпали на улицу за подарками для мамы. На остатки дядюшкиного соверена они купили ей шелковый платочек, набор из двух бело-голубых вазочек, флакончик духов, упаковку рождественских свечек и два куска мыла — один из них цветом и формой напоминал помидор, а другой был настолько неотличим от апельсина, что если бы он попался вам в руки, вы бы непременно попытались очистить его и даже, может быть, съесть (если, конечно, вы любите апельсины). Кроме того, они купили отличный сладкий пирог с глазурью, а остатки денег потратили на цветы, которые тут же и поставили в новые мамины вазы.
Когда подарки были разложены на столе, а свечи воткнуты в пирог — с тем, чтобы их можно было зажечь, как только на улице послышится стук колес маминого кэба, — все четверо отправились умываться и наряжаться в самые чистые костюмы, какие только имелись в доме.
Когда и с этим было покончено, Роберт сказал: «Милый старина Псаммиад!», и все остальные сказали то же самое.
— Однако нужно отдать должное и нашему милому старине Фениксу, — добавил Роберт. — Представляете, что было бы, если бы он не додумался слетать к Псаммиаду?
И все опять с ним согласились.
— Да, — сказал, скромно потупившись, Феникс, — вам, конечно, изрядно повезло, что вы познакомились с такой умной птицей, как я.
— Мамин кэб! — закричала Антея, посмотрев в окно. В следующий момент Феникс ретировался в одному только ему известное укрытие, Сирил зажег свечи, и в комнату вошла сияющая от радости мама.
Ей ужасно понравились подарки, а что до истории с совереном дядюшки Реджинальда, то она восприняла ее совершенно спокойно и даже не без удовольствия.
— Милый старина ковер! — промолвил, засыпая, Сирил.
— Вернее, то, что от него осталось, — поправил его Феникс с гардины над окном.
Но Сирил уже спал и ничего не слышал.
Глава XI
НАЧАЛО КОНЦА
— М-да, ничего себе! — сказала мама, разглядывая шитый-перешитый, чиненный-перечиненный, да к тому же еще и подбитый ослепительно канареечного цвета американской клеенкой ковер, смирно лежавший на полу детской. — Должна вам сказать, что я еще никогда в жизни так сильно не прогорала на покупке ковров.
Сирил, Роберт, Джейн и Антея выразили свое несогласие дружным протестующим «О!». Мама быстро взглянула на них и сказала:
— Я, конечно, не отрицаю, что вы замечательно починили его. От клеенки, например, я вообще без ума. Ах, вы мои милые маленькие помощницы!
— Мальчики тоже помогали, — благородно вставили маленькие помощницы.
— И все-таки я отдала за него двадцать два шиллинга и девять пенсов. Ковры за такую цену должны держаться по крайней мере лет двести. А вы только поглядите, на что он стал похож за каких-то два месяца! Просто ужас какой-то! Ну ничего, мои дорогие, вы сделали все, что могли, Я думаю, мы купим вам взамен кокосовую подстилку. Коврам, похоже, не очень-то сладко приходится в этой комнате, правда?
— Но, мамочка, мы же не виноваты, что наши ботинки такие прочные и надежные, а ковры — нет? — спросил Роберт, и в голосе его слышалось гораздо больше печали, чем возмущения.
— Ну, конечно, милый, вы в этом нисколько не виноваты, — сказала мама, — хотя, конечно, их можно менять, когда вы возвращаетесь с улицы. Но это я так, к слову. Мне бы ужасно не хотелось ругаться с вами в первое же утро после моего возвращения… О Боже мой, Ягненочек, да как же это тебя угораздило-то?
Разговор проистекал за завтраком, на котором присутствовал и Ягненок. Нужно сказать, он вел себя на редкость пристойно — до того самого момента, пока все остальные не принялись разглядывать ковер и, таким образом, оставили его без присмотра. Естественно, что не воспользоваться таким моментом было бы просто смешно, а потому Ягненок немедленно опрокинул себе на голову стеклянную розетку с чрезвычайно липким ежевичным сиропом. Потребовалось немало наполненных визгами и писками минут, а также самое непосредственное участие всех присутствующих в комнате, чтобы очистить его от сиропа, а затем очиститься самим (ибо очищать Ягненка от сиропа — одна из самых грязных работ на Свете). Когда же с этим наконец было покончено, предыдущий разговор насчет никудыш-ности ковра и возможной его замены на кокосовую подстилку начисто вылетел у мамы из головы. Дети дипломатично решили не напоминать ей о нем.
После того, как Ягненок вновь приобрел человеческий вид, мама передала его на попечение четверых детей, а сама отправилась в кабинет ломать голову над запутаннейшим хозяйственным отчетом, составленным кухаркой на клочке грязной бумаги и призванным объяснить, каким образом от всех денег, что мама переслала кухарке неделю тому назад, осталось всего лишь пять с половиной пенсов плюс куча неоплаченных счетов. Уже через час ее волосы были растрепаны, пальцы перепачканы чернилами, а голова болела, как от сильнейшей мигрени. Мама была очень умная, но даже она оказалась бессильна понять хоть что-нибудь в кухаркиных каракулях.
Ягненок же ужасно обрадовался тому, что его оставили развлекаться со своми старшими братьями и сестрами. За прошедшие две недели он их ни капельки не забыл, а потому тут же заставил играть с собой в старые добрые игры типа «Вертящаяся комната» (Ягненка берут за руки и крутятся с ним на месте до помрачения рассудка) и «Лапа и крыло» (Ягненка берут за руку и за ногу и проделывают то же самое, что и в «Вертящейся комнате»). Но больше всего ему нравилось «Восхождение на Везувий». Это драматическое игрище заключается в том, что ребенок хватает вас за руки и начинает взбираться вам на плечи (вершину вулкана). Как только его пятки начинают бить вас по ушам, вы издаете самый ужасающий вопль, на какой только способны (то есть, начинаете извержение вулкана), и, мягко опустив ребенка на пол, принимаетесь катать его по ковру (что символизирует разрушение Помпеи).
— Но все-таки нам нужно прямо сейчас договориться о том, что отвечать маме, когда она снова заговорит о ковре, — сказал Роберт, разрушив Помпею в десятый раз и останавливаясь немного передохнуть.
— Вот вы и договаривайтесь, если хотите — сказала Антея, — а мы с моим маленьким утеночком пока поиграем в «зверопесенки». Ягненок, золотце, иди к своей Пантерочке!
Счастливый Ягненок, весь взъерошенный и запыленный после десятикратного разрушения Помпеи, бросился на колени к Ангее, где моментально превратился в маленькую змейку, отчаянно шипевшую, извивавшуюся и совсем уж не по правилам пинавшуюся все время, пока Антея декламировала:
Моя малюсенькоя змейка,Моя смешная неумейка.Где твой смешной зеленый хвост?Куда он делся — вот вопрос!
— Крокодильчик! — попросил Ягненок и показал Антее свои маленькие остренькие зубки. Антея покорно продолжала:
Мой развеселый крокодильчик,Где твой зеленый колокольчик?Где твой больной передний зуб?Ты без него безмерно туп.
Ну что же, — между тем рассуждал Сирил, — проблема остается все той же. Мама ни за что не поверит, если мы расскажем ей всю правду о ковре, и…
