Филип Пулман - Северное сияние
— Да, она узнает, она найдёт тебя и мы найдём её. Держись крепче, Тони. Это недалеко отсюда.
Медведь бежал все дальше. Лира даже не понимала, как устала, пока они не догнали бродяжников. Сани остановились, чтобы дать собакам передохнуть, и неожиданно все появились, Фардер Корам, Лорд Фаа, Ли Скорсби, все сгрудились помочь, и затем отшатнулись и замолчали, увидев кого-то ещё с Лирой. Она так застыла, что даже не могла разнять объятья, и самому Джону Фаа пришлось бережно раскрыть её руки и осторожно снять её.
— Боже милосердный, что это? — сказал он. — Лира, дитя, что ты нашла?
— Его зовут Тони, — пробормотола она замёрзшими губами. — И они отрезали его деймона. Вот что делают Глакожеры.
Люди отшатнулись в страхе, но к вялому удивлению Лиры заговорил медведь, ругая их.
— Стыдитесь! Только подумайте, что сделал этот ребёнок! Может у вас смелости и не больше, но вам должно быть стыдно выказывать меньше.
— Ты прав, Йорек Барнисон, — произнёс Джон Фаа и повернулся, приказывая. — Разведите огонь и подогрейте суп для ребёнка. Для обоих детей. Фардер Корам, ваша палатка натянута?
— Да, Джон. Приводи её, и мы её согреем…
— И мальчика, — сказал кто-то ещё. — Он может кушать и греться, даже если…
Лира пыталась рассказать Джону Фаа о колдуньях, но все были так заняты, и она так устала. После нескольких неловких минут, заполненных светом светильников, дымом костра, фигурами, снующими туда сюда, она почувствовала нежный укус горностаевых зубов Пантелеймона, и проснулась, чтобы обнаружить медвежью морду в нескольких дюймах от собственно лица.
— Кодуньи, — прошептал Пантелеймон. — Я позвал Йорека.
— О да, — пробормотала она. — Йорек, спасибо, что ты отвёз меня туда и обратно. Возможно, я забуду сказать Лорду Фаа о колдуньях, сделай лучше ты это за меня. Она услышала, как медведь согласился, и тогда она уже крепко уснула.
Кагда она проснулась, было уже так светло, как вообще возможно. Небо было бледным на юго-востоке, а воздух был полон серого тумана, сквозь который бродяжники двигались как тяжелые приведения, загружая сани и впрягая собак в упряжки.
Она всё это видела из под крыши саней Фардера Корама, внутри которых она лежала на куче мехов. Пантелеймон проснулся раньше неё, и пытался принять форму арктической лисы, прежде чем превратиться в любимого горностая.
Йорек Барнисон спал рядом на снегу, его голова покоилась на лапах; а Фардер Корам не спал и был занят, и как только он заметил появление Пантелеймона, он захромал разбудить Лиру.
Она увидела. Как он идёт, и села, чтобы поговорить.
— Фардер Корам, я знаю, что это было, что я не могла понять! Алетиометр всё время говорил «птица» и «нет», а это было бессмысленно, потому что означало отсутствие деймона, и я не понимала, как это возможно… Что это?
— Лира, боюсь тебе это говорить, после всего, что ты сделала, но тот мальчик умер час назад. Он не мог устроиться, он не мог оставаться на одном месте; и он так крепко держал этот иссохший кусок рыбы, как будто… О, я не могу говорить об этом; но в конце концов он закрыл глаза и затих, он впервые выглядел успокоенным, потому что походил на любого другого мертвеца, деймон которого пропал по закону природы. Они пытались выкопать ему могилу, но земля как камень. Поэтому Джон Фаа приказал зажечь костёр, и они собираются его кремировать, чтобы он не достался пожирателям падали.
— Дитя, ты совершила мужественный поступок, и хороший поступок к тому же, и я горжусь тобой. Теперь мы знаем, на какие ужасные злодеяния способны эти люди, и мы представляем себе наш долг чётче чем когда-либо. Тебе же нужно выспаться и наесться, потому что прошлой ночью ты заснула чересчур быстро, чтобы подкрепиться, и при такой температуре нужно есть, чтобы не ослабеть…
Он носился вокруг неё, подтыкая шкуры, подтягивая верёвку, идущую вокруг саней, перебирая постромки, чтобы их распутать.
— Фардер Корам, где сейчас мальчик? Они его уже сожгли?
— Нет, Лира, он лежит там сзади.
— Я хочу посмотреть на него.
Он не мог ей в этом отказать — она видела кое-что похуже, чем просто мёртвое тело, и это могло успокоить её. Она устало побрела вдоль саней туда, где мужчины собирали хворост в кучу. Пантелеймон в виде белого зайца мягко трусил рядом.
Тело мальчика, накрытое стеганым одеялом, лежало около тропы. Она наклонилась и приподняла одеяло. Один из мужчин хотел остановить её, но другие кивками остановили его.
Пантелеймон подполз поближе, в то время как Лира вглядывалась в несчастное измождённое лицо. Она сняла митенки и коснулась его глаз. Они были холодны как лёд, а Фардер Корам был прав; бедный маленький Тони Макария ничем ни отличался от прочих людей, чьи деймоны умерли. О, если бы они забрали у неё Пантелеймона!
Она схватила его и обняла, как будто хотела забрать его в своё сердце. А всё, что имел маленький Тони — это лишь жалкий кусок рыбы…
Где он?
Она сдёрнула одеяло. Его не было.
Она мгновенно оказалась на ногах, её глаза метали молнии в стоящих неподалеку мужчин.
— Где его рыба?
Они остановились в растерянности, не уверенные, что она имеет ввиду; хотя деймоны некоторых из них знали и обменялись взглядами. Один из мужчин начал неуверенно ухмыляться.
— Не смейте смеяться! Я вырву вам сердце, если вы будете смеяться над ним! Это всё, за что он мог держаться, только старая высохшая рыба, это всё, что у него было вместо деймона, чтобы любить и лелеять! Кто забрал её у него? Куда она делась?
Пантелеймон стал рычащим снежным леопардом, прямо как деймон Лорда Азраэля, но Лира этого не видела; все, что она видела — это плохое и хорошее.
— Полегче, Лира, — сказал один из мужчин. — Полегче, дитя.
— Кто взял её? — она снова взорвалась, и бродяжники отступили на шаг перед лицом её страстной ярости.
— Я не знал, — произнёс другой мужчина извиняющимся тоном. — Я думал, он просто ел её. Я вынул рыбу из его руки, потому что думал так будет более уважительно. Это всё, Лира.
— Тогда где она?
Мужчина смущено сказал: «Я думал, что она не нужна мальчику и отдал её моим собакам. Прошу прощения, Лира».
— Тебе нужно просить прощения не у меня, а у него, — сказала она, и тут же повернулась, чтобы снова склониться над мальчиком, и положила руку на его ледяную щеку.
И тут к ней пришла идея, и она начала шарить в одежде. Холодный воздух обжёг, когда она распахнула куртку, но несколькими секундами позже у неё было то, что она хотела. Она вынула золотую монету из кошелька прежде, чем плотно закутаться вновь.
— Я хочу одолжить твой нож, — сказала она человеку, взявшему рыбу. И когда он дал ей нож, она обратилась к Пантелеймону: «Как её звали?»
Конечно он понял и сказал: «Крысятина.»
Она крепко сжала монету и, держа нож как карандаш, глубоко процарапала в золоте имя пропавшего деймона.
— Надеюсь, будет нормально, если я позабочусь о тебе, как о мастере из Джордана, — прошептала она мёртвому мальчику, и разжала его зубы, что положить монету в рот. Это было нелегко, но она справилась, и вновь свела его челюсти.
Затем она вернула нож и в предрассветных сумерках повернулась, чтобы вернуться к Фардеру Кораму.
Он протянул ей кружку супа прямо с огня, и она стала жадно цедить его.
— Что делать будем с этими, колдуньями, Фардер Корам? — спросила она. — Интересно, была ли ваша ведьма среди них.
— Моя ведьма? Я бы не осмелился зайти так далеко, Лира. Они могли направляться куда угодно. Есть множество дел, которые определяют жизнь колдуний, вещей для нас незаметных: загадочные болезни, жертвами которых они становятся, а мы бы от них даже не поморщились; причины войны, понять которые мы не в силах; веселье и грусть, связанные с цветением крохотных растений тундры… Но если бы, Лира, я видел, как они летели. Хотелось бы мне наблюдать подобное зрелище. Ну, допей суп до конца. Хочешь ещё? Ту ещё и лепёшка печётся. Наедайся, дитя, потому что мы вскоре двинемся в путь.
Еда вернула Лиру к жизни, и холод в душе начал отступать. Вместе с остальными она пошла смотреть, как тело мальчика-половинки положили на погребальный костёр, и наклонила голову, и закрыла глаза во время молитвы Джона Фаа; а потом мужчины разбрызгали горючую жидкость и подожгли, и всё вспыхнуло в мгновение ока.
Уверившись, что всё выгорело, они вновь отправились в путь. Это было призрачное путешествие. Снег выпал рано, и вскоре мир сузился до серых теней собак впереди, покачивания и поскрипывая саней, жалящего холода, и водоворота крупных снежинок, чуть темнее неба и чуть легче камня.
Собаки продолжали бежать сквозь всё это, хвосты высоко подняты, из пастей — клубы дыма. На север, и дальше на север бежали они, пока пришел и прошел бледный полдень, и сумерки вновь окутали землю. Они остановились отдохнуть и подкрепиться между холмов, а так же выбрать направление. Пока Джон Фаа обсуждал с Ли Скорсби наилучший способ использования воздушного шара, Лира подумала о мухошпике; и она спросила Фардера Корама, что случилось с жестянкой из под табака, в которую он посадил муху.
