Хоуп Мирлис - Город туманов
— Почему бы тебе не сходить в ночное с пастушатами? Ты ведь хотел, когда приехал сюда, и доктор говорил, что это не причинит тебе вреда.
В тот вечер Люк пребывал в особо глубоком унынии; господин Натаниэль еще не прислал ответа на его письмо, хотя прошло уже больше недели. Он чувствовал себя несчастным и одиноким, ответственность тяжелым грузом давила на его плечи, и Люк опасался, что, проведя ночь под открытым небом, Ранульф простудится. Кроме того, любое предложение со стороны вдовы казалось ему подозрительным.
— Господин Ранульф, — воскликнул он взволнованно, — я не могу тебя отпустить. Его честь и моя старая тетя были бы против, ведь ночи-то теперь сырые. Нет, господин Ранульф, будь хорошим мальчиком и отправляйся спать, как всегда, в свою постель.
Говоря это, он поймал на себе взгляд Хейзл, которая незаметно ему кивнула.
Однако вдова воскликнула с пренебрежительным смешком, к которому присоединился пронзительный голос Ранульфа:
— Ничего себе ночи сырые! Да ведь за последние четыре недели не пролилось ни капли дождя! Не позволяйте ему нянчиться с вами, господин Ранульф. Молодой Хэмпен у нас просто старая дева в брюках. Такой же, как моя Хейзл. А я всегда говорила, что если даже она не умрет старой девой, это вовсе не значит, что она по природе такая!
Хейзл ничего не сказала, только обратила к Люку умоляющий взгляд.
Однако Ранульф, увы, был испорченным мальчишкой, а потому непрочь был насолить Люку, поэтому он запрыгал на месте, выкрикивая:
— Девица Хэмпен! Девица Хэмпен! Значит, я иду с ними!
— Так и надо, маленький господин! — расхохоталась вдова. — Из тебя получится настоящий мужчина.
Три маленьких пастушонка, застенчиво улыбавшиеся во время всей этой сцены, широко ухмыльнулись.
— Делай, как хочешь, — мрачно промолвил Люк. — Но я тоже пойду. А тебе все равно придется одеться потеплее.
И они отправились наверх — надевать сапоги и брать шарфы.
Когда они спустились, Хейзл, поджавшая губы и хмурившаяся, выдала им положенные сыр, хлеб и мед, а потом, глянув украдкой в сторону вдовы, которая, повернувшись спиной, разговаривала с маленькими пастушками, сунула в руку Люка две веточки фенхеля.
— Постарайся заставить господина Ранульфа прикрепить к своей одежде одну из них, — шепнула она.
Уже это не вселяло особой радости. Но как может подручный садовника, еще не достигший восемнадцати лет, справиться с избалованным сыном своего господина, особенно если этому препятствует волевая пожилая женщина?
— Вот и хорошо, — проговорила вдова, — пора вам выходить. Идти предстоит полных три мили.
— Да, да, пошли! — взволнованно воскликнул Ранульф.
Люк понял, что дальнейшие возражения бесполезны, и посему маленький отряд погрузился в лунную ночь. Мир вокруг казался прекрасным. Одну грань темноты представляли собой сосны, тонувшие в густой черной тени; другую — строения фермы, похожие на бледные человеческие лица. А между двумя этими крайностями располагались все оттенки серого цвета — плещущая волна Пестрянки казалась скорее белой, чем серой, а все прочие деревья — платаны, падубы, оливы — можно было отличить скорее не по форме листьев, а по яркости черного цвета.
Они молча топали вверх по течению вдоль берега Пестрянки — Люк был слишком встревожен и расстроен, чтобы говорить, Ранульф погрузился в мечты, а маленькие пастушки молчали от застенчивости.
Под ногами то и дело попадались протоптанные скотом тропы — идти было бы тяжело даже днем, не говоря уже о ночи, — они не проделали еще и половины пути, как Ранульф начал отставать.
— Может быть, хочешь передохнуть и вернуться назад? — с надеждой спросил Люк.
Ранульф только пренебрежительно дернул головой и прибавил шагу.
Теперь он старался не отставать до тех пор, пока не добрались до места назначения — крохотного оазиса богатых пастбищ, расположенного на склоне в миле или двух от гор.
Здесь, оказавшись в собственном королевстве, маленькие пастушки оживились и, обмениваясь шутками с Ранульфом, принялись собирать ветки и сучья для шалашей, пострадавших за двенадцать часов от ветра. Потом все занялись сбором хвороста, чтобы развести костер, и Ранульф проявил максимум энергии.
Наконец все устроились для долгого бдения, расположившись возле костра, смеясь и радостно ожидая наступления восьми темных часов, когда случаются всякие приключения.
Коровы устроились неподалеку и жевали свою жвачку, дремля с открытыми глазами. Небольшое освещенное костром пятно казалось единственным обитаемым миром в окружающем их темном пространстве.
Тут Люк заметил, что у каждого из пастушков к одежде, как и у него самого, приколота веточка фенхеля.
— Вот это да! А почему, ребята, вы все носите фенхель? — спросил он.
Они посмотрели на него с удивлением.
— Но ведь вы тоже носите веточку, господин Хэмпен, — с недоумением проговорил старший из них, которого звали Тоби.
— Конечно, потому что это подарок молодой леди, — добавил Люк непринужденным тоном. — Но разве вы всегда выходите в ночное с веточкой фенхеля?
— Нет, только в эту ночь, — откликнулись дети.
И поскольку на лице Люка сохранялось недоумение, Тоби спросил:
— А разве у вас в Луде не носят веточку фенхеля в последнюю ночь октября?
— Нет, — ответил Люк. — А зачем?
— Ну, как же, — воскликнул Тоби, — ведь это та самая ночь, когда Молчаливый народ — мертвые то есть — возвращается в Доримар!
Ранульф посмотрел на него. Люк нахмурился — хотя его уже тошнило от всех западных суеверий, он почувствовал страх. Вынув из петлицы вторую из полученных от Хейзл веточек фенхеля, он протянул ее Ранульфу со словами:
— Вот, молодой господин! Возьми и заткни за ленточку шляпы или куда-нибудь еще.
Ранульф покачал головой:
— Спасибо тебе, Люк. Но мне не нужен фенхель. Я ничего не боюсь.
Дети посмотрели на него с большим удивлением, а Люк мрачно вздохнул.
— Значит, ты не боишься… Молчаливого народа? — спросил Тоби.
— Нет, — ответил Ранульф и добавил: — Во всяком случае сегодня ночью.
— Готов поклясться, что вдова Тарабар фенхель вообще не носит, — едко усмехнулся Люк.
Обменявшись странными взглядами, дети начали пересмеиваться. И Люк полюбопытствовал:
— Ну-ка, выкладывайте, что у вас на уме, молодые люди! Почему это вдова Тарабар обходится без фенхеля?
Однако те только подталкивали друг друга локтями, прикрывая пальцами лукавые физиономии.
Это возмутило Люка.
— Вот что, молокососы, — воскликнул он, — не забывайте, что перед вами сын Высокого сенешаля, и если вам известно о вдове нечто… ну, скажем, сомнительное, вам надлежит сообщить мне об этом. А то, чего доброго, в тюрьму угодите. Так что выкладывайте все, что вам известно!
И он посмотрел на них так свирепо, как никогда ни на кого не смотрел.
Дети не на шутку перепугались.
— Но вдова не знает, что мы кое-что видели. И если разведает об этом и о том, что мы проболтались, нам не поздоровится! — воскликнул Тоби.
— Нет, вы меня не поняли. Даю вам слово, — пообещал Люк, — если вы знаете нечто действительно интересное, сенешаль будет вам весьма благодарен, и тогда в кармане у каждого из вас может оказаться столько денег, сколько все ваши отцы не видели за всю свою жизнь. А пока, если узнаю у вас что-нибудь интересное, отдам вам этот нож, самый лучший во всем Луде! — И Люк извлек из кармана свое сокровище, великолепный нож с шестью лезвиями, однажды подаренный ему на Иванов день господином Натаниэлем.
Нож и впрямь был чудом оружейного искусства и произвел на мальчишек ошеломляющее впечатление. Поддавшись соблазну, они стали рассказывать испуганным шепотом, то и дело озираясь по сторонам, словно вдова могла подслушать их. И вот что они рассказали.
Однажды ночью, почти на рассвете, корова, которую прозвали Незабудкой за необычный голубой оттенок шкуры, лишь недавно вошедшая в стадо, вдруг начала тревожно мычать и припустила во тьму. Незабудка была животным весьма ценным, вдова велела им особо внимательно приглядывать за ней, и Тоби, оставив двоих приглядывать за стадом, заторопился следом за беглянкой в уже редеющую мглу и, хотя была она довольно далеко, продолжал погоню. Нагнал он ее на самом берегу Пестрянки, где она обнюхивала воду. Подойдя ближе, Тоби заметил, что корова щиплет что-то из-под воды. Тут как раз к реке подъехала тележка, в ней сидели вдова и доктор Эндимион Лер. Они явно были недовольны тем, что Тоби оказался у реки, однако помогли ему отогнать корову от воды. Изо рта ее свисали соломины, морда была испачкана непонятного цвета соком. Тут вдова велела Тоби возвращаться к друзьям и сказала, что утром сама пригонит Незабудку к стаду. А свое неожиданное появление объяснила тем, что вместе с доктором приехала, чтобы поймать чрезвычайно редкую рыбу, которая всплывает к поверхности воды уже на рассвете.
