Юрий Томин - А, Б, В, Г, Д и другие…

— Я сбегаю в столовую за хлебом? — предложил Шурик.

— Беги, — сказала Стасик.

— Тогда вы меня не отправите?

— Отправим. Ребята, чего резину тянуть? Давайте прямо сейчас проголосуем. Отправляем его завтра? Кто за?

Все ребята подняли руки, даже Борис, забыв, что он как бы гость.

— Алексей Палыч, а вы?

— Да я все же человек посторонний…

— Никакой вы не посторонний, — заявил Стасик. — Где бы мы сейчас были, если бы не вы! И «пушка» ваша всю дорогу работала…

Сам того не зная, Стасик вонзил в Алексея Палыча тупой и зазубренный кинжал. Это просто нестерпимо, что его признали своим именно сейчас. Никто еще не знает, что приготовил им «свой». Проделки Шурика по сравнению с задуманным — добродушные шутки.

— Конечно, Шурик вел себя не вполне достойно, — сказал Алексей Палыч. — Но я не имею права его судить. Я воздерживаюсь.

— А вы, Елена Дмитриевна?

— Голосовать я не буду. Я могу утвердить или не утвердить ваше, решение.

— Ну и как же вы?

— Я утверждаю.

— За что вы его так? — спросила доярка, улыбаясь.

— Он знает, за что.

— А вы простите…

— Предателей не прощают!

— Да какие еще из вас предатели. Дети — они не предатели и не герои, а просто дети. Я так думаю. Вот вы поспите, а утром опять все обсудите на свежую голову. Я вам утром еще молочка принесу. Только мы утром рано встаем. Я вот тут, в уголке поставлю.

Доярка ушла, попрощавшись. Борис, взяв у Алексея Палыча рубль, побежал за хлебом, но когда он принес две буханки, в ведре оставалась только его порция. Тем не менее буханки съели. Без Шурика. Он объявил голодовку. Минут через пятнадцать ребята уже спали. Уснул и Борис. Лжедмитриевна сидела на своей кровати, смотрела на Алексея Палыча и, кажется, ждала от него каких-то сообщений.

— Давайте выйдем, — сказал Алексей Палыч.

Лжедмитриевна послушно поднялась и направилась к двери. Алексей Палыч хотел было разбудить Бориса, чтобы для него не было завтра никаких неожиданностей, но пожалел. Борис спал в неудобной позе, чуть ли не поперек кровати, и был похож на солдата, свалившегося на поле боя. Алексей Палыч за ноги развернул его вдоль матраца, но он даже не шевельнулся.

Алексей Палыч вышел вслед за Лжедмитриевной и раскрыл было рот, чтобы поведать о задуманной им диверсии. Он все еще сомневался в Лжедмитриевне и боялся, что она все может испортить в последнюю минуту. Он не решался предсказывать ее поведение — мало ли какие еще имелись у нее в запасе инопланетные фокусы…

Итак, он раскрыл рот, но тут же его закрыл. Во двор, который и двором было назвать нельзя, потому что он был неогорожен, входило двое. Впереди шел знакомый тракторист, но уже без армейской фуражки, а в рубашке, разрисованной крупными ромашками, в расклешенных брюках, поддерживаемых широким наборным ремнем. За ним, отставая на полшага, влачился ассистент небольшого роста, неизвестно чему улыбающийся и неизвестно кому подмигивающий.

— Привет, — сказал тракторист.

— Приветик, — сказал ассистент.

— Как устроились? — спросил тракторист.

— Спасибо, отлично, — ответил Алексей Палыч.

Тракторист кивнул, словно подтверждая, что иначе и быть не могло.

— Ты, папаша, извини… — сказал тракторист.

— За что же?! — воскликнул Алексей Палыч. — Наоборот, мы вам очень благодарны.

Ассистент снова подмигнул и засмеялся. Но по роли слов ему, очевидно, отпущено было немного. Да и вообще присутствовал он не для дела, а для моральной поддержки.

— Спать ложитесь? — спросил тракторист.

— Да, собираемся.

— Ну, понятно, — согласился тракторист. — Вам, батя, конечно, отдохнуть не без пользы. А вы тоже спать будете? — поинтересовался он у Лжедмитриевны.

— Разумеется, — сказала Лжедмитриевна.

— Разумеется… — повторил ассистент и засмеялся.

— Восьмой час всего… — сказал тракторист. — Куры еще не ложились. В клубе кино уже идет, а потом танцы… Пойдемте в клуб, мы вас бесплатно проведем.

— Ну зачем же бесплатно… — сказал Алексей Палыч. — Мы в состоянии… Но дело в том, что…

— Мы вас приглашаем, — уже более настойчиво сказал тракторист. — Вы у нас вроде гостей. Неудобно все-таки…

Поначалу Алексей Палыч не сообразил, что неудобно — неудобно хозяевам не пригласить или неудобно гостям отказываться? Со свойственной ему деликатностью он воспринял прямой смысл слов, а не маскировку истины. Истина же заключалась в том, что атака велась не на него, а на Лжедмитриевну.

— Спасибо, — сказал Алексей Палыч, — но, знаете, мы не можем оставлять детей без присмотра.

— Это верно, — согласился тракторист. — Ладно, ты оставайся, папаша. А девушку отпусти. Отпустишь?

— Да я… — сказал Алексей Палыч. — Я собственно… Я ей не хозяин. Это уж как она сама…

— Тогда пойдемте, — обратился тракторист к Лжедмитриевне.

— Куда? — спросила Лжедмитриевна.

— На танцы. Да вы не бойтесь. У нас и диски есть и записи на уровне.

— А зачем?

— Что зачем?

— Танцевать.

К такому вопросу рядовой тракторист нашей планеты был не подготовлен.

— Не понял.

— Я спрашиваю: зачем вообще танцевать? Вот вы, например, зачем танцуете?

— Во дает! — сказал ассистент.

— Странный вопрос… — сказал тракторист, но задумался. — Для веселья. Все так делают. У нас даже старухи танцуют. У них, правда, свои танцы… А вы что, не танцуете?

— Нет, — честно призналась Лжедмитриевна. — Но вы не ответили на вопрос. Вы приглашаете меня на танцы. Какой в этом смысл? Что изменится от того, что мы будем двигаться под музыку вдвоем?

— Двигаться! — с восторгом сказал ассистент.

Тракторист был слегка ошарашен. Конечно, он прекрасно знал, что может выйти из того, когда двое «двигаются» под музыку, да еще не один вечер, да еще если с такой симпатичной девочкой, как эта. В свои двадцать три года, отслужив в армии, кое-что повидав, он встречал еще и не таких шизиков. Но его смутила серьезность Лжедмитриевны. В словах ее не чувствовалось скрытой насмешки, она, кажется, и в самом деле хотела узнать.

— Ты учительница? — спросил тракторист.

— Нет.

Алексей Палыч не понял, продолжает ли Лжедмитриевна какой-то свой эксперимент, или ей на самом деле захотелось выяснить смысл танцевального обряда, но тракторист был ему симпатичен, и он решил вмешаться.

— Вы не сердитесь, товарищи, — сказал он, — но Елена Дмитриевна — руководитель группы. Она не имеет права оставлять ребят одних.

— Елена Дмитриевна! — сказал ассистент с непонятным воодушевлением.

Тракторист внезапно посуровел. Все признаки расположения к приезжим исчезли с его лица.

— Извините, — сказал он и, упрямо наклонив голову, быстро двинулся прочь.

— Вы не могли бы задать ему вопроса полегче? — спросил Алексей Палыч. — Парень вас выручил… На танцы можно не ходить, но… Или вы продолжаете какие-то незапланированные эксперименты?

— Нет, — сказала Лжедмитриевна. — Мне было самой интересно. Вот эти самые танцы… они не имеют логической основы… У нас их не могут понять. Но я спрашивала не для нас, а для себя лично. Вы знаете, Алексей Палыч, мне хотелось пойти на танцы. Просто иначе спрашивать я не умею. Но мне кажется, что я «заразилась».

— Вы плохо себя чувствуете?

— Чувствую я себя как раз хорошо.

— Чем же вы заболели?

— Я не заболела. Помните, я вам говорила, что некоторые наши исследователи, пожив у вас… как бы вам сказать… становятся похожими на ваших людей. Начинают думать самостоятельно, приобретают эмоции — заражаются. Как исследователи они сразу теряют ценность. Вот и я — тоже…

— Когда вы это почувствовали?

— Примерно тогда, когда утопила рюкзак.

— Прекрасно, — сказал Алексей Палыч. — Значит, теперь мы думаем одинаково. Поход прекращается окончательно и бесповоротно. Так?

— Да, — согласилась Лжедмитриевна, — но я пока не знаю как…

— А я знаю, — сказал Алексей Палыч.

КАТАСТРОФА

Алексей Палыч проснулся часов в восемь. Ребята еще спали. Наверное, и во сне они все еще продолжали идти: кое-кто за ночь успел развернуться на сто восемьдесят. Лжедмитриевна спала на боку, положив локоть под голову. Алексею Палычу показалось, что сегодня она выглядит совсем по-земному. Возможно, так виделось ему из-за вчерашнего разговора, но с этого момента имя «Лжедмитриевна» заменилось в его мыслях именем «Лена».

Алексей Палыч подошел к ней и потрогал за плечо.

— Будите ребят.

Лена поднялась, протерла глаза, скомандовала подъем и приказала идти умываться. Ребята, отдохнувшие и повеселевшие, побежали к колодцу. Алексей Палыч вздохнул. Взгляд его отыскал в углу ведро, накрытое марлей. На столе в большой чашке высилась куча вареной картошки и стояла солонка. Минут десять — пятнадцать можно было еще потянуть, чтобы не портить ребятам завтрак.