Фред Адра - Лис Улисс и потерянный город
– Скажите, Председатель, а если я укажу вам на критика, вы обещаете, что назовете имя потенциального свидетеля и не будете больше меня задерживать?
Глава собрания и все присутствующие уставились на Проспера.
– Ах, да, вы же сыщик! – вспомнил Председатель. – И что, вы действительно знаете, кто из нас критик?
– Знаю.
– Хорошо, обещаю. Так кто же он?
– Кто? Кто? – понеслось со всех сторон.
Палец сыщика взметнулся в сторону Амадея Флюгера.
– Вот он!
Под всеобщее оханье и аханье Амадей Флюгер вскочил и гневно воскликнул:
– Как вы смеете! Я писатель! Я написал «Звездолеты уходят к звездам»! Три или четыре тома!
Писатели и поэты загалдели и зажестикулировали.
– А ну тихо все! – рявкнул Председатель. – Цыц, я сказал!
Воцарилась условная тишина. Председатель обратился к Просперу:
– Надеюсь, вы понимаете, насколько это серьезное обвинение? У вас есть доказательства?
– Косвенные, – ответил Проспер. – Но не сомневаюсь, что скоро мы добудем и прямые.
– Какие доказательства! – разбушевался Амадей Флюгер. – Я автор! Я сочинил «Луноходы топают по луне»!
– Коллега, будьте любезны заткнуться, – осадил его Председатель. – А вас, господин читатель, попрошу предъявить доказательства.
– Извольте, – откликнулся Проспер. – Итак, дамы и господа, призовем логику! – Краем глаза сыщик заметил, как сочинительница детективов принялась что-то строчить в своем блокноте. Видимо, собиралась потом написать роман, основанный на реальных событиях. – Кто такие, в сущности, критики? Бытует мнение, что многие критики – это неудавшиеся писатели.
Литераторы согласно закивали. Им нравилась подобное мнение, так как оно им льстило.
А сыщик продолжил:
– Я немало критиков повидал в своей жизни и смею заверить вас, что это утверждение – полная чепуха! Критики вовсе не являются неудавшимися писателями. Это они сами распространяют подобное заблуждение, чтобы скрыть истину!
Собрание массово выразило недоумение. Тогда сыщик пояснил:
– Критики – это неудавшиеся читатели!
– О… – задумчиво протянули писатели и поэты, еще не решив, как отнестись к этому известию.
– Да-да! – Проспер многозначительно поднял палец. – Именно так! Чтение не доставляет им радости. Они не в состоянии окунуться в вымышленный мир. Там, где мы с вами видим живых зверей, критик видит слова и буквы. Это как если вы с критиком сядете пить вино, то вы почувствуете вкус, а критик – химический состав. Господин Председатель в разговоре со мной обмолвился, что Амадей Флюгер – единственный, кто отказывается зачитывать вслух свои произведения. Якобы стесняется. На самом деле он не стесняется, а боится. Да-да, боится увидеть в том, что он написал, не интересную историю или звериные судьбы, а просто буквы! Буквы, и ничего кроме букв! То есть увидеть смерть в том, во что вкладывал жизнь.
– Уважаемый Проспер… – осторожно вмешался Председатель. – Если это и есть ваше косвенное доказательство, то оно какое-то уж очень косвенное.
– Вот именно! – зло воскликнул Амадей Флюгер. – Нечего гнать на мои «Водометы брызгают водой», будто они буквами написаны!
– Это еще не все, – сказал Проспер. – Позвольте также напомнить вам об одном интереснейшем факте. У Амадея Флюгера нет шариковой ручки. И карандаша нет. И фломастера. И даже мела нет. Что это за писатель, которому нечем писать?
– Я дома забыл!
– Что это за писатель, который дома забыл то, без чего он не писатель? У всех ручки есть. Никто не забыл. Только у Амадея Флюгера нету. Может, она ему и не нужна? Ведь писатель должен иметь возможность в любой момент записать пришедшую ему в голову мысль. А критику торопиться некуда.
Председатель все еще не выглядел убежденным.
– Тоже как-то косвенно, – сказал он.
– Вам нужны прямые доказательства? Хорошо, вы их получите. – Проспер протянул лапу Амадею Флюгеру. – Позвольте вашу рукопись.
Обвиняемый прижал папку к груди.
– Не позволю! Это мое!
Председатель сердито сдвинул брови и велел:
– Амадей, немедленно отдай рукопись господину читателю!
– Ни за что! Это мои любимые «Космонавты летают в космос»!
– Ну, хватит! – возмутился леопард. – Давайте отберем у него папку!
Для претворения этой идеи в жизнь немедленно нашлись добровольцы. Несколько пар лап схватили упирающегося Амадея, и еще несколько вырвали у него папку и передали сыщику.
– Что ж, поглядим. – Проспер перелистнул титульный лист рукописи, затем исписанную первую страницу, вторую… и продемонстрировал пораженной публике совершенно чистый лист вместо ожидаемой третьей страницы. А за ней – еще лист и еще. Все остальные листы в папке оказались чистыми!
– Что это значит? – раздались изумленные голоса. – А где же звездолеты? Где три, а может, четыре тома?
– А их никогда и не было, – ответил Проспер. – То, что вы видите, в преступном мире называется «кукла». Чтобы создать видимость пухлой рукописи, берется толстая пачка бумаги, а сверху кладут парочку листов с текстом. И обманка готова. Никто и не заподозрит, что это «кукла». Можно выдавать себя за писателя. Так что милейший Амадей, отказываясь от публичного чтения, опасался не только того, что ему придется критически отнестись к парочке написанных им страниц, но и того, что после этой парочки у всех возникнет вопрос – а дальше-то где?
Амадей Флюгер заметно сник, а собрание единодушно решило:
– Ах, мерзавец!
– Но если кто-то еще сомневается… – произнес Проспер. – Выверните-ка его карманы.
Писатели-добровольцы выполнили совет сыщика с полицейским рвением. Амадей Флюгер даже пикнуть не успел, как содержимое его карманов оказалось снаружи.
– Смотрите, здесь какие-то печатные листы! – с энтузиазмом вскричал леопард и передал конфискованную пачку Просперу.
Лис бегло их просмотрел.
Можно с уверенностью утверждать, что писатель вписать имя выдохся (исписался). Собственно, и прежние заслуги вписать имя весьма сомнительны.
Роман вписать название новоявленного прозаика вписать имя лишний раз показал, что современная литература – мертвее мертвого.
Все немногочисленные достоинства книги вписать название сводятся на нет безнадежной вторичностью сюжета, заимствованным у вписать у кого стилем и отсутствием хоть какой-то оригинальной идеи.
В порыве самолюбования писатель вписать имя даже не замечает, насколько длинны и утомительны эти нескончаемые диалоги.
Совершенно непонятно, кому адресован роман вписать название. Никто это читать не станет.
– Ну вот и последнее доказательство, – удовлетворенно объявил Проспер, поднимая пачку бумаг над головой. – Это шаблоны для критиков. Им только остается вписывать имена и названия.
Он раздал шаблоны, чтобы все могли убедиться в справедливости его слов.
И все убедились.
Амадея Флюгера отпустили. Но бежать ему было некуда. Медленно и беззвучно писатели и поэты, беллетристы и романисты, фантасты и реалисты повытягивали из глубин своих одеяний птичьи маски и накладные клювы. Окружающие сыщика представители семейства кошачьих вдруг превратились в коршунов и ястребов. Псевдопернатое клювастое кольцо принялось сужаться вокруг Амадея Флюгера. Разоблаченный критик хищно оскалился и прорычал:
– Ничего… Вы еще за это ответите! Я своих позову! Обломаются ваши клювы о наши клешни!
На плечо Проспера легла тигриная лапа стоящего рядом орла. Ее владелец произнес голосом Председателя:
– Уходите. Ни к чему вам видеть, что сейчас произойдет.
– Неужели вы заклюете его до смерти? – содрогнулся сыщик.
– К сожалению, нет. Именно поэтому вам лучше уйти. Нам будет стыдно, что вы увидите, как мы не заклюем врага до смерти.
– Обещание! – требовательно напомнил Пропер.
– Ах да… Идите в соседний дом. Первый этаж. Постучитесь в крайнее правое окно. Там живет Марк. Это львенок, он увлекается магией. У него есть Третий Глаз. Так что он мог что-нибудь видеть.
«О нет… – разочаровался Проспер. – Я-то думал, настоящий свидетель. А тут какая-то чушь. Третий Глаз, магия… Вот ведь не везет».
У выхода из квартиры его нагнала кошка в маске сокола.
– Постойте! Читатель! А разве вы ничего не пожелаете нам на прощание? Ну, или лично мне?
Проспер задумался.
– Пожелаю, – сказал он. – Всякий раз, когда вы будете приходить в этот дом… Встречаться с коллегами… Читать им вслух… Выяснять между собой, кто гений, а кто бездарь… Вспоминайте о том, что мир огромен, а жизнь – коротка. Что играть – хорошо, но заигрываться – плохо. И что кроме меня на свете могут водиться еще читатели.
