Борис Батыршин - Египетский манускрипт
В Маалюле мы застряли, причем, как выяснилось, надолго. Нет, с устройством проблем не было — этот вопрос баш-чауш решил, получив за сей подвиг бумажку в пять фунтов. Нас устроили в пристройке к дому местного купца — вполне приличном помещении, если не считать, конечно, огромного количества ковров и полного, как класс, отсутствия стекол. Дело было в том, что мать-настоятельница монастыря изволила отбыть в Дамаск. Отец выяснил это на следующее утро после нашего прибытия в город. Приходилось ждать — без неё никто нас и близко не подпустил бы к монастырскому книгохранилищу. Так что отец, не желая терять времени даром, заставил меня пока изучать историю Маалюли и местные христианские предания. Дома, в двадцать первом веке я не особо интересовался религией — то есть, знал, конечно, самые общие вещи, но уж о святой Фёкле мне слышать точно не доводилось.
Аргументация у отца была такая — нас, может, и допустят в монастырь, но могут устроить по этому случаю «проверку лояльности». То есть, монашки примутся задавать каверзные вопросы с целью выяснить, кто мы на самом деле такие — православные паломники, жаждущие лицезреть бесценную реликвию, или же прикидывающиеся оными отвратительные безбожники, например — ученые, или, хуже того, англичане. А значит — следовало освежить в памяти то, что я знал из христианства, ну и обогатиться новыми сведениями.
Итак, Маалюля. Как я успел прочесть в Википедии — одна из главных христианских святынь в Сирии. Здесь находится пещера, в которой жила и была погребена святая равноапостольная Фёкла — ученица святого апостола Павла. Вот о ней-то мне и предстояло теперь узнать — и куда больше, чем я хотел…
Однако — по порядку:
Святая Фёкла родилась в городке Иконии — в наше время это территория Турции, недалеко от греческой границы. Её отец был римским наместником города — так что До восемнадцати лет Фёкла росла в роскоши, воспитываясь, разумеется, в истинных языческих традициях.
Жители Иконии понятия не имели о Христе. И на их счастье (впрочем, это еще как посмотреть) в городе сделал остановку святой Павел — он заглянул Иконию по пути в Грецию. Причем апостол не один, а в компании с Варравой[33]. Да-да, с тем самым, которому не нашлось места на кресте. Апостол остановился по соседству с домом римского наместника; Фёкла слушала проповеди святого Павла, с которыми он обращался к местным иудеям и эллинам, и постепенно прониклась светом новой веры.
Родители пытались убедить дочь оставить глупости — не помогло. После того, как не помогли традиционные методы, вроде оставления без сладкого и порки розгами, отец девушки прибегнул к более кардинальным методам. Для начала, он приказал сжечь её на костре, но тут случился казус — огонь залило невесть откуда взявшимся ливнем. Наместник оказался мужчиной решительным и не пошел на поводу у обстоятельств — непослушную дочку бросили в яму с голодными львами. Но те стали ластиться к ней, как домашние котята. Скандал! Впрочем, отец припомнил, что дочурка сызмальства любила кошек — вот, наверное, и научилась. Но ничего — не пристало римскому наместнику (пусть и такой дыры, как Икония) отступать от своего слова!
На бедную Фёклу напустили ядовитых змей — и, как вы догадываетесь, это ну нисколечко не помогло. Не правда ли, оригинально была устроена семейная жизнь у римских наместников?
Тем временем, папашины экзотические методы воспитания стали девице в тягость, так что она собралась и двинула из городка подальше — куда глаза глядят. Папа послал в погоню отряд кавалеристов — с предсказуемым, впрочем, результатом. Почему — с предсказуемым? Да ведь будь иначе, откуда взяться в Маалюле монастырю святой Феклы?
Беглянка Фёкла отправилась сначала в Антиохию, оттуда — дальше на юг. По пути она без устали проповедовала учение Иисуса Христа и творила чудеса. Змей, и львов она, правда более не укрощала, но непритязательной сирийской публике нравилось.
Весь путь девушка прошла пешком. И на то, чтобы преодолеть попавшийся на дороге невысокий горный хребет, сил уже не оставалось. За горами лежало селение — дымы его очагов манили бедняжку Фёклу уж точно не меньше, чем нас, на пятый день нашего верхового путешествия…
Оставалась единственная возможность — девица пала на колени и стала просить Господа о помощи. И тут-то произошло чудо, раз и навсегда решившее транспортные проблемы местного населения — горный хребет, по которому раньше приходилось карабкаться на четвереньках, проклиная всё и вся, вдруг раскололся — и возник узкий проход, по которому Фёкла и вышла к селению. Слово как раз и «Маалюля» означает по-арамейски «проход» или «вход».
Я где-то читал, что у христианских народов в обычае было назначать для любой профессии святого-покровителя. По моему, эта самая святая Фёкла — идеальная покровительница солдат стройбата, двое из которых, как известно, заменяют экскаватор. По моему, дочь римского наместника переплюнула любую землеройную машину! Впрочем, специально для любителей экзотики — можно присвоить святой ранг покровительницы укротителей — с учетом ее подвигов в родительском доме.
Святая Фёкла поселилась в небольшой пещере у ущелья— и долгие годы прожила в пещере у источника. К ней приходили люди, и она крестила уверовавших водой из источника — и исцеляла больных.
На месте этой пещеры, возле источника и стоит сейчас православный монастырь — тот самый, куда привел нас через три моря пергамент, составленный безвестным российским этнографом… Не верите? Сами посчитайте: Черное, Мраморное и Средиземное. Три и есть.
Но хватит, пожалуй, о святой Фёкле. Не сомневаюсь, что она была достойной, порядочной женщиной и почитают ее не зря; но мы-то сюда не для этого приехали? Да — и четвертый день сидим здесь, болтаемся, изнывая от безделья по окрестностям, изучаем достопримечательности. Их хватает — но увы, единственно нужная нам пока недоступна. Монастырь святой Фёклы неприступен как крепость — по моему, в отсутствие матушки— настоятельницы туда даже паломниц не пускают, не говоря уж о паломниках. Нет, с «долгом странноприимства» (не от слова «странно» а от слова «странник») у монахинь все в порядке: в Маалюле есть гостевой двор монастыря, вмещающий немало народу — и он постоянно переполнен. А вот сам монастырь — увы. Посторонним вход запрещен.
А мы как раз и есть посторонние. Вчера от нечего делать шлялись по здешнему базару. Лучше бы мы этого не делали — я теперь опасаюсь, что для обратного путешествия нам понадобится уже не одна арба. На базаре мирного в общем-то и, в массе своей, христианского города — роскошнейший оружейный ряд. Я поначалу удивился, но потом вспомнил, какой город находится всего в полусотне километров. А это, на секундочку, Дамаск.
«Дамасская сталь» — это давным-давно не убойный бренд тамошних оружейников, а термин. И куют ее по всему миру, не только в Сирии. Но — местные мастера от этого работать не разучились.
Сабли, кинжалы, топорики, выпуклые, усаженные шишками щиты, ножи, ножи, ножи и опять — сабли. К лавкам с огнестрельным оружием мы так и не дошли — намертво застряв среди гор Холодного Железа. Цены… вы не поверите. Домой мы шли в сопровождении носильщика, а охапку клинков пришлось увязывать веревкой. Отец все предвкушал, как изойдут на слюну его друзья-реконструкторы из кавалерийских клубов.
Кстати, здесь он исполнил одну свою давнюю мечту. Ну кто бы подумал, что на восточном базаре можно найти классическую европейскую трость-шпагу? А именно ее отец и откопал под завалами клинков в третьей по счету лавке. Шафт[34] из ливанского кедра, набалдашник слоновой кости, отделанный темным серебром. И острый, как бритва клинок верных семидесяти сантиметров в длину — не пижонский шампур, а полноценное лезвие, которым одинаково удобно и рубить и колоть. Иссиня-черный, прихотливо исчерченный темно-серыми разводами дамаскатуры металл не портила ни гравировка, ни позолота. Заточка была полуторной — с одной стороны клинок посверкивал бритвенной остротой почти до самой рукояти, а с другой — лишь на первую треть своей длины. Отец несколько раз крутанул им перед собой в «мулинэ» — араб-торговец одобрительно смотрел, а потом скинул десять драхм от запрошенной цены…
Дома нас ждал долгожданный сюрприз в виде записки из гостевого дома монастыря св. Фёклы. Матушка-настоятельница вернулась, наконец, из Дамаска (лично я вижу в таком совпадении знак судьбы) и примет нас завтра вечером, после чтения апостола. Еще бы знать, что это значит: и спросить нельзя (заподозрят, не проверят, а как же — у паломника все эти премудрости от зубов должны отскакивать!), и опаздывать не хочется — кто ее знает, эту матушку— настоятельницу; вдруг обидится и промурыжит еще недели две?
Ну да ничего, как-нибудь прорвемся. И очень кстати тут придется наш сосед, который лейб-улан. Он, хоть и паломник, а мужик здоровенный — и, в рассуждении своего лейбгвардейского прошлого, хлебного вина не чурается. Вот он нам все и обскажет. Сам не знает — у спутниц своих выяснит, тем-то точно все ведомо. Вообще — правильный мужик. Вчера вечером они с отцом разговорились у дома — выяснилось, что Антип (так зовут отставного лейбгвардейца) направился в Сирию больше от безысходности, чем от православного рвения. Нет, он, конечно, человек глубоко верующий, но… благочестие — это не его, сразу видно. Выйдя со службы Антип порывался сначала открыть лавочку (гвардии отставные не бедствуют, жалованье в полку на уровне, да и пенсиона за крестик, полученный в Балканской кампании вполне хватало на пропитание), однако с торговлей не заладилось. Жил бобылём — хотя жену найти не представлялось проблемой: мужик видный, гвардеец, да и карманы не пусты. Мало ли в Рязани веселых вдовушек?
