Филип Пулман - Северное сияние
— Я не знаю, можем ли мы сделать хоть что-то. Следует просто держать его в плотно закрытой коробке и не выпускать. Меня больше беспокоит другой, который скрылся. Он полетит назад к миссис Коултер с новостью, что увидел тебя. Черт бы побрал меня, идиота, Лира!
Он покопался в буфете и извлек оттуда дымлистерку (smokeleaf tin — если мы договорились называть табак «дымлист», что не совсем мне по душе, то лучше сказать «жестянка для дымлистьев» — прим. Лагиф) около трех дюймов в диаметре. Ее использовали для хранения шурупов, но он их высыпал и, предварительно протерев жестянку внутри тряпицей, перевернул над ней бокал, все еще прижимая к отверстию картон.
Через мгновение, после того, как твари удалось-таки вытянуть одну лапку и с неожиданной силой оттолкнуть жестянку, они ее словили и крепко закрутили крышку.
— Как только доберемся до корабля, я для пущей уверенности припаяю края крышки, — сказал Фардер Корам.
— А разве часовой механизм нельзя остановить?
— Можно, как и всякий другой. Но как я уже сказал, это сильно повредит дух, который к нему подсоединен. Чем больше напряжение, тем сильнее будут повреждения, и тем мощнее будет его сила. А теперь, давай-ка уберем это с глаз подальше…
Он завернул коробку куском фланели, чтобы приглушить беспрерывное дребезжание и гудение, и запрятал под койку.
Уже стемнело, и в окно Лира наблюдала, как приближаются огни Коулби. Тяжелый воздух сгущался в туман, и к тому времени, когда они пришвартовались к причалу вдоль Дымного рынка, очертания предметов стали смягченными и размытыми. Темнота окутывала жемчужно-серыми серебристыми покрывалами товарные склады и краны, деревянные рыночные ларьки и гранитное здание с множеством дымоходов, которое и дало название рынку, и в котором день и ночь коптили рыбу, подвешенную над дымом от дубовых дров. Именно толщине дымоходов воздух был обязан своей вязкостью, и, казалось каждый булыжник здесь испускает запах копченой сельди, скумбрии и пикши.
Завернутая в непромокаемую куртку с большим капюшоном, скрывающим изобличительный цвет ее волос, Лира топала между Фардером Корамом и рулевым. Все три деймона были начеку, разведывая все повороты впереди, оглядываясь назад, и прислушиваясь к легчайшей поступи.
Но они были единственными, кого можно было здесь встретить. Граждане Коулби сидели по домам, возможно, потягивая яннивер у потрескивающих печей. Они так никого и не встретили, пока не добрались до доков, и первым, кого они там увидели, был Тони Коста, охраняющий ворота.
— Слава Богу, вы добрались, — пропуская их, тихо молвил он. — Мы только что слышали, что застрелен Джек Верхувен, а его лодка потоплена, а где вы, никто не знал. Джон Фаа уже на борту и командует отплытие.
Судно показалось Лире грандиозным: рулевая рубка и трубы посередине, и высокий полубак, и внушительный прикрытый брезентом подъемник; из иллюминаторов на капитанском мостике лился желтый свет, а на верхушке мачты мигал белый; на палубе над чем-то невидным ей трудилось трое или четверо человек.
Обогнав Фардера Корама, она взбежала по деревянным сходням и в волнении огляделась. Пантелеймон превратился в обезьяну и немедленно вскарабкался на подьемник, но она заставила его спуститься; Фардер Корам хотел, чтобы они были в помещении, или внизу, если так можно сказать о корабле.
Внизу лестницы, или палубного трапа, где вполголоса разговаривали Джон Фаа и Николас Рокеби, бродяжник, чьим заботам был препоручен корабль. Джон Фаа ничего не делал второпях. Лира ожидала, что он начнет с ними здороваться, но, перед тем, как повернуться к вошедшим, он сперва окончил делать замечания о приливе и маневрировании.
— Добрый вечер, друзья, — сказал он затем. — Вы, должно быть, слышали, что бедняга Джек Верхувен мертв. А его ребят схватили.
— У нас тоже скверные новости, — сказал Фардер Корам и поведал ему о стычке с летающими духами.
Джон Фаа тряс своей огромной головой, но ничем их не упрекнул.
— И где эта тварь сейчас? — спросил он.
Фардер Корам вытащил жестянку и поставил на стол. Из нее исходило такое яростное жужжание, что сама жестянка начала исподволь двигаться по столу.
— Я слышал об этих дьяволах с часовым механизмом, но еще ни одного не видел, — сказал Джон Фаа. — Нет никакого способа укротить их и что-либо исправить, это мне хорошо известно. Не имеет смысла нагружать его свинцом и бросать в океан, потому что однажды он все равно проржавеет, а дьявол вырвется наружу и настигнет девочку, где бы та ни была. Нет, мы должны держать его на виду и проявлять бдительность.
На корабле Лира была единственной женщиной (после долгих раздумий Джон Фаа решил все же женщин не брать), и ей выделили отдельную каюту. Разумеется, небольшую каюту; в действительности, ненамного просторнее шкафа с койкой и иллюминатором, которому больше подходило название «люк». Она забросила свои немногочисленные вещи в выдвижной ящик под койкой и помчалась наверх, чтобы свеситься с перил и поглазеть, как за бортом исчезает берег Энглии, но обнаружила, что пока она добралась, большая часть Энглии уже скрылась в тумане.
Однако, стремительный напор воды снизу, движение воздуха, отважно сияющие в темноте огни корабля, гул двигателя, запахи соли, рыбы и угольного дыма сами по себе уже достаточно восторгали. Вскоре ко всему этому прибавилось еще одно ощущение, когда судно начало выходить в волнующийся Германский Океан. Потом кто-то позвал Лиру вниз на легкий ужин, и она обнаружила, что не так голодна, как думала, а через некоторое время решила, что неплохо бы прилечь — ради Пантелеймона, потому что несчастное создание, расслабившись, почувствовало себя отчаянно больным.
Итак, ее путешествие на Север началось.
Глава десять. Консул и медведь
Джон Фаа и остальные главы семейств решили держать курс на Троллесанд, главный порт Лапландии. В городе обитал консул ведьм, а Джон Фаа понимал, что без помощи ведьм, или, по крайней мере, без их дружеского нейтралитета, спасти плененных детей будет невозможно.
Свои идеи он изложил на следующий день Лире и Фардеру Кораму, когда морская болезнь девочки слегка отступила. Солнце ярко сияло на небе, а зеленые волны налетали на нос корабля, разбиваясь потоками белой пены. Наверху, на палубе, там, где резвился ветерок и взволнованные воды искрились солнечным сиянием, Лира почти не чувствовала себя больной; Пантелеймон, тем временем, открыл для себя восторг полета морской чайки, а потом и буревестника, едва не касавшегося крыльями гребней волн, и Лира так увлеклась ликованием деймона, что позабыла о страданиях обитателя суши.
Джон Фаа, Фардер Корам и еще несколько человек сидели на корме корабля под солнечными лучами, строя планы на будущее.
— Итак, Фардер Корам знает этих Лапландских ведьм, — начал Джон Фаа. — И, если не ошибаюсь, они кое-чем ему обязаны.
— Да, Джон, — согласился Корам. — Это случилось сорок лет назад, но такой срок ничто для ведьмы. Они живут много раз по сорок лет.
— А как получилось, что ведьмы оказались у тебя в долгу, Фардер Корам? — спросил Адам Стефански, на чьих плечах лежала ответственность за военные операции.
— Я спас жизнь ведьме, — объяснил Фардер Корам. — Она упала с неба, ее преследовала огромная красная птица, подобной который я не видел никогда. Ведьма была ранена, и упала в топь, а я пошел искать ее. Она уже тонула, когда я втащил ее в лодку и подстрелил огромную птицу. Птицу засосала трясина, к моему сожалению, поскольку она была большой как выпь и огненно-красной.
— Дальше, — прошептали слушатели, захваченные рассказом Фардера Корама.
— Когда ведьма оказалась у меня в лодке, — продолжил он, — я испытал самые страшное потрясение за всю свою жизнь, потому что у этой молодой женщины не было деймона.
Это было равносильно фразе «У нее не было головы». Сама мысль о таком явлении была отвратительна. Мужчин передернуло, их деймоны ощетинились, встряхнулись или хрипло каркнули, и их пришлось успокаивать. Пантелеймон содрогнулся в руках Лиры, сердца девочки и деймона бились в унисон.
— По крайней мере, — продолжил Фардер Корам, — так мне показалось. Увидев как она упала с неба, я сразу понял, что передо мной ведьма. Она выглядела как молодая женщина, может быть похудей и покрасивей, чем большинство, но отсутствие деймона изменило мое отношение к ней.
— Значит у них нет деймонов, у ведьм? — спросил другой мужчина, Майкл Канцона.
— Возможно их деймоны невидимы, — вмешался Адам Стефански. — Он все время был там, но Фардер Корам не видел его.
— Ты ошибаешься, Адам, — Фардер Корам покачал головой. — Его там не было. Ведьмы обладают силой расставаться со своими деймонами на долгое время и многие мили, чего не можем мы. Возникни такая необходимость, и они готовы отправить своих деймонов в дальные дали на крыльях ветров или облаках, или глубинами океана. А та ведьма, которую нашел я, не провела со мной и часа, когда примчался ее деймон, поскольку почувствовал ее страх и понял, что ведьма нуждается в нем. Да и кроме того, хотя ведьма не открыла мне правду, я думаю, что огромная красная птица, которую я застрелил, была деймоном другой ведьмы, ведущим погоню. Боже! Я дрожал от одной мысли о содеянном. Знай я правду, я бы не сделал этого; я бы все, что угодно сделал на земле или на море; но это случилось. В общем, не было сомнения, что я спас ведьме жизнь, и она отплатила мне, сказав, что я могу позвать ее на помощь, если таковая потребуется. И однажды она действительно прислала мне помощь, когда Скраелинги попали в меня отравленной стрелой. Наши пути пересекались еще несколько раз… Ее саму я не видел со встречи на болоте, но я уверен, что она все помнит.
