Кай Майер - Мерле и повелитель подземного мира
Серафин снова и снова спрашивал себя, правильно ли то, что они затеяли? Почему он так легко подчинился желанию Лалапеи? Какая магия заставляет всех повиноваться ей беспрекословно?
Нет, не всех. Унка не поддавалась колдовским чарам женщины-сфинкса. Серафин предполагал, что Унка видит Лалапею в ее настоящем обличье: полуженщины-полульвицы, крадущейся этой ночью на мягких бархатных лапах. Он сам тоже заметил, что Лалапея движется совсем неслышно, хотя все ребята, и особенно он сам, идут очень тихо. Ее мягкая поступь действительно напоминает шаги хищника из породы кошачьих.
Сфинкс не была человеком и никогда не станет. Почему же ее так волнует судьба Венеции и венецианцев? Что побуждает ее совершать вместе с несколькими уличными мальчишками покушение на Фараона? На самого Фараона! Серафин до сих пор не мог осознать, каким образом он решился на такое дело.
— Унка! — окликнул он ее на ходу в полутьме подземного канала, по которому они шли.
Она взглянула на него поверх платка, прикрывавшего лицо, и едва заметно кивнула.
— Ты тоже это ощущаешь? — спросил он.
Она снова кивнула.
— Что за напасть? — Серафин чесал левой рукой правую, которая так зудела, будто он окунул ее в муравейник.
— Магия, — сказала Унка.
— Волшебство сфинксов, которым обладают военачальники Фараона, — пояснила Лалапея, вынырнув из темноты так неожиданно, будто сама тьма вдруг приняла образ молодой женщины.
Унка искоса посмотрела на нее, но ничего не сказала.
— Волшебство сфинксов? — шепотом переспросил Серафин. Мальчишки не должны были заметить, что он встревожился. Но настороженный Дарио тотчас оказался рядом.
Серафин поднял руку, дав знак маленькому отряду оставаться на месте. Сам он, Дарио и обе женщины пошли вперед. За ними, без единого слова, без расспросов и колебаний последовали Тициан и шустрый Аристид, которого взяли в отряд из-за его маленького роста и сметливости. Они направились вперед по тайному подземному каналу, о котором знали только Серафин да несколько других мастеров воровской гильдии. Такие ходы прорезали город под площадями и переулками, но были прорыты немного выше уровня моря. Тем не менее в некоторых местах под ногами хлюпала жидкая грязь, а кое-где вода стояла по щиколотки. Однако, как правило, эти неизвестные людям тоннели оставались сухими. Достаточно сухими, чтобы там могла прокрасться группка тайных убийц.
«Убийц», — повторял про себя Серафин. До этой минуты он даже в мыслях боялся произнести это слово. Да, он был вор, один из самых умелых, но не убийца.
— Что значит «волшебство сфинксов»? — спросил он, обратившись на этот раз прямо к Лалапее.
Он понимал, что остальным это знать не обязательно, но ему казалось нечестным оставлять ребят в неведении. Каждый из них мог попасть в колдовскую западню и имел право знать, как из нее выбраться. К тому же шли они на такое опасное дело по своей доброй воле, а не по принуждению. Они рисковали жизнью только ради самих себя, а не ради этого забытого Богом города и тем более не ради горожан, которым было наплевать на всех уличных мальчишек.
Да, каждый за себя. Каждый за себя.
«И за меня», — почему-то подумалось Серафину.
А еще на лицах мальчишек читалось: «Мы верим Лалапее». Такая слепая вера беспокоила его гораздо больше, чем странный зуд, обжигавший руки.
— Волшебством сфинксов владеют… — начала Лалапея, но Серафин ее перебил:
— …да, сфинксы. Это ты уже говорила. Но в чем оно заключается?
Тициан и Аристид выпучили на него глаза. Так непочтительно никто еще к Лалапее не обращался.
Но она не придала этому значения. Улыбаясь и глядя Серафину в глаза, она продолжала:
— Их волшебство может проявляться по разному. Оно может убить каждого, против кого будет направлено, — причем самыми различными способами, о которых люди и не догадываются. Но может и щадить и даже оберегать тех, кто их волшебством овладеет.
— Значит, они знают, что мы идем? — с тревогой спросил Дарио.
Даже в темноте Серафин ощутил, что Дарио прошиб пот от волнения. У него самого на лбу выступили капли пота, которые пришлось незаметно смахнуть ладонью.
— Они могли бы знать… если бы я не поставила преграду их магии, — сказала женщина-сфинкс и торжествующе улыбнулась. При этом она была так хороша, как, наверное, самая обворожительная из всех волшебниц на свете.
Мальчишки с облегчением перевели дух, но Серафин не успокоился.
— Я чувствую их волшебство на собственной шкуре…
— Беспокоящий тебя зуд не страшен. В воздухе происходят энергетические разряды, когда сталкиваются две сильные магии. Моя и их. Легкое жжение, которое вы чувствуете, — это не воздействие волшебства, а знак его незримого присутствия.
Маленький отряд продолжал свой путь, но скоро где-то под церковью Сан-Галло, возле сводчатого закоулка с выброшенными и затянутыми паутиной изваяниями богов Серафин догнал Унку. У нее на спине в кожаном рюкзаке была спрятана зеркальная маска Арчимбольдо, и Серафину не хотелось прикоснуться к жутковатому предмету. Протянув руку, он дотронулся до локтя русалки. Она замедлила шаги, и они пошли рядом.
— Ты ей доверяешь? — шепнул он.
— Да. — Платок, прикрывавший ей рот, чуть вздымался при вдохе и выдохе, а при каждом слове шевелился сильнее.
— Ты уверена?
— Она — Лалапея.
Будто этим все объяснялось!
— Ты ведь знала, что она — сфинкс? С самого начала знала?
— Я вижу ее настоящую суть. Она меня не обманет.
— Почему же?
— Русалки и сфинксы — родственные народы. Сейчас об этом мало кто помнит, но тысячи лет назад нас связывали тесные узы. Мы, русалки, вместе с волшебством утратили свою мощь и влияние, а сфинксы — по крайней мере некоторые из них — умели приспосабливаться к новым условиям.
— Как, например, Лалапея?
Унка отрицательно качнула головой.
— Нет, она — нет. Она осталась такой, какой была издревле.
— Но ведь…
Она его прервала:
— Лалапея гораздо старше большинства сфинксов, хотя вы, люди, не можете этого заметить. Она знает, что было в очень давние времена, и уважает прежнее родство. Она всегда была расположена к нам, русалкам. — Унка на миг запнулась, потом сказала: — Она предоставила нам место для наших захоронений.
«Кладбище русалок», — с изумлением подумал Серафин.
Никто не знал, где русалки хоронят своих умерших. Многие искали заповедное место, но Серафин не слышал, чтобы его нашли, и спросил:
— Лалапея основала русалочье кладбище?
Унка кивнула.
— Да, уже очень давно. Мы у нее в долгу, хотя она никогда и ни о чем нас не просила.
— Зачем она тут, в Венеции?
— Она была здесь, когда Венеции не было и в помине. Надо спросить иначе: зачем город заложили в том месте, которое сотни тысяч лет оберегала Лалапея?
— Сотни тысяч… — Серафин поперхнулся и взглянул на сфинкса, на эту юную женщину, которая рядом с Дарио легко бежала впереди.
— Она и не пыталась прогнать отсюда людей, хотя имела полное право, — сказала Унка. — Кое-кто из нас говорит, что она даже была обязана это сделать. Сегодня ночью, Серафин… Лалапея впервые берет в свои руки судьбу Венеции. Ей лучше знать, зачем она это делает.
Серафин взглянул на Унку, их взгляды встретились.
— Но ведь и ты тоже знаешь — зачем?
Унка тихо рассмеялась, платок на ее пасти заколебался сильнее.
— Вполне возможно.
— Скрытничать нечестно.
— Есть нечто такое, чего люди знать не должны. Просто верь моим словам: она знает, что делает. — Русалка сощурила глаза. — В свое время она допустила ошибку и теперь хочет ее искупить.
У Серафина на языке вертелась сотня вопросов, но Унка снова ускорила шаг, чтобы нагнать шедших впереди. Серафину пришлось прибавить ходу, и он опять поравнялся с ней.
— Все-таки — кто она? Вроде как чей-то страж?
— Спроси ее сам.
— Но кого она охраняет?
Унка показала вперед. Он невольно тоже взглянул туда и увидел, что Лалапея смотрит на него через плечо. Она улыбалась, но улыбка была невеселой. Он так ничего и не понял, но вопросов больше не задавал, даже тогда, когда опять шел почти рядом с ней. И старался на нее не смотреть, хотя чувствовал, что время от времени она на него оглядывается.
Видя ее неуверенность, Серафин решил взять на себя роль проводника и пошел шага на два впереди всех. Только он один мог разобраться в лабиринте подземных ходов, где раньше столько раз прятался от гвардистов, а сейчас знал кратчайший путь к намеченной цели.
Наконец он дал знак всем остановиться под круглой крышкой люка и соблюдать абсолютную тишину.
С помощью Дарио Серафин приподнял тяжелую крышку и выбрался наружу. Возле люка брала начало винтовая лестница, соединявшая все этажи Дворца дожей. Ступеньки были узкие и крутые, перила едва держались на подгнивших опорах. Раньше по этой головоломной лестнице, наверное, водили арестантов, приговоренных к казни, а ныне она, судя по всему, почти не использовалась. Такое впечатление подтверждал и толстый слой пыли на ступеньках и перилах.
