Ойзин Макганн - Сердце Абзалета
— Что с тобой стряслось, Нуган? — спросил Балкрет. — Ты там что, застрял?
Юноша был ни жив ни мертв. Казалось, стоит ему раскрыть рот, и он уже не сможет сдержать рыданий. Нуган лишь замотал головой и, без сил опустившись на землю, обхватил руками колени. Продолжая дрожать, с удивлением и страхом смотрел он на свои разутые ноги.
— Не переживай, — успокоил его Балкрет, решительно взмахивая лопатой, — откопаю я твои сапоги!
— Шабаш, — остановил его бригадир, — конец работе!
— О чем ты? — удивился рудокоп. — Или забыл, что мы не можем закончить, пока не отработаем норму?
— Засыпь эту яму, — распорядился бригадир. — Черт с ним, пусть все будет как было. Ты что, не понял? Парня чуть не засыпало заживо!
Обступив яму, рудокопы с изумлением наблюдали, как бурлящая в ней порода постепенно застывает, словно каждый осколок и песчинка прирастали точно на свое прежнее место.
* * *Возвращаясь с городской ярмарки в свою деревню, Микрин Аркизан обнаружил странный знак — треугольник, начертанный прямо на дороге между двумя проложенными в глине колеями. Микрин нахмурился и, оглядевшись по сторонам, поспешно затер знак ногой. Только после этого он направился к знакомой роще, где его родное племя имело обыкновение становиться лагерем, пережидая знойное сестинианское лето.
Увидев Тайю и Локрина, он поманил детей к себе.
— Где это вы разгуливали? — строго поинтересовался он. — Разве вам не пора в школу? Если я еще раз увижу вас около поселка рудокопов, пеняйте на себя…
— Мы и не думали туда ходить, папочка, — привычно соврала Тайя.
— Вам прекрасно известно, что выходить из деревни строго-настрого запрещено, — продолжал отец, не слушая ее. — Норанцы такой народ, что лучше держаться от них подальше…
Разглядев неподалеку от шатров, где располагались старейшины племени, жену Найяллу, он запнулся на полуслове. В свою очередь, завидев мужа и детей, Найялла круто развернулась и решительно направилась к ним. Еще издали было видно, что она в ярости. Одного ее испепеляющего взгляда было достаточно, чтобы у детей затряслись поджилки.
— Господи, что случилось? — удивленно спросил Микрин, переводя взгляд с жены на детей.
Найялла не находила слов от возмущения.
— Эти двое маленьких… — пробормотала она, с негодованием глядя на побледневших детей.
— Что еще они натворили? — нахмурился Микрин.
— Целых две недели я добивалась аудиенции у наместника, — проворчала Найялла. — Впервые смогла поговорить с ним с глазу на глаз, без своры прислужников. Все племя рассчитывало на меня. Я должна была объяснить ему, что гора Абзалет и ее окрестности — это наша исконная земля. Я дожидалась, пока он изволит побриться-постричься, пока просмотрит газеты… А когда меня наконец впустили к нему, он обрушился на меня с бранью: оказывается, наши милые детки успели побывать в поселке рудокопов и чуть не до смерти напугали рабочих. Ни о чем другом он не пожелал больше говорить. Я пришла отстаивать наши права на землю, а в результате выслушала выговор, что не умею воспитывать собственных детей!
— Мамочка, мы тут ни при чем… — начал было Локрин.
— Советую тебе придержать язык, — рявкнула на него мать, — ни слова больше! К тому же вам давно пора в школу. Не хватало еще, чтобы вы опоздали на урок. Марш отсюда! Мне нужно поговорить с вашим отцом.
Тайе и Локрину не оставалось ничего другого, как отправиться в ту часть лагеря, где располагалась школа. Жилища мьюнан представляли собой низкие шалаши, почти вровень с землей, крытые дерном. В глубине рощи были построены землянки, которые уходили глубоко под землю. Этот таинственный подземный мир особенно притягивал детей.
Бросив долгий взгляд вслед детям, Микрин повернулся к жене и, опустив ей ладонь на плечо, озабоченно спросил:
— Значит, они и правда лазили в шахту?
Найялла кивнула:
— Наместник сказал, что они спрятались в стене туннеля. Один из рудокопов едва не прибил Локрина киркой.
Микрин поморщился и недоуменно покачал головой. У него было мужественное лицо с квадратным подбородком, на голове копна густых черных волос. По натуре он был жизнерадостным и беззаботным человеком (в отличие от жены), но и его терпение тоже имело границы.
— Придется взяться за них всерьез, — пробормотал он. — Я их проучу! Я думал, прошлые приключения научили их уму-разуму, но, видимо, ошибался. И в кого они только уродились, эти негодники!
— В нас с тобой, — устало улыбнулась жена, — больше не в кого. Впрочем, об этом им пока еще не полагается знать. Когда я вспоминаю обо всем, через что нам с тобой пришлось пройти, просто мороз по коже дерет… Как бы там ни было, у наших детей врожденный дар попадать в переделки. Я имею в виду неприятности с норанцами. Похоже, это входит у них в привычку.
Как и все дети-мьюнане, Локрин и Тайя обладали не только необычайно податливыми телами, которые, словно глина и пластилин, могли принимать любую форму, но и были чересчур подвержены любому дурному влиянию со стороны. Особенно Локрин. В последнее время мальчик стал проявлять нездоровый интерес к мечам, кинжалам, вообще к оружию.
— Да, чуть не забыл, — спохватился Микрин. — Снова объявился твой брат Эмос. Он оставил мне на дороге условный знак.
— Интересно, что ему нужно? Накануне Большого прилива он обычно предпочитает сидеть у себя в усадьбе.
— Что ж, скоро узнаем. Видимо, опять какие-нибудь проблемы.
— Но сначала хорошо бы задать нагоняй нашим сорванцам!
— Само собой, — с сумрачным видом кивнул Микрин. — Пусть не думают, что им все сходит с рук. Если дети поймут, что за шалости рано или поздно придется отвечать, они станут как шелковые.
* * *Эмос Гарпраг приходился Найялле Аркизан родным братом. В своем племени он был изгоем. Во время смертельно опасной эпидемии он нарушил приказ и остался ухаживать за своей умирающей женой и теперь мог оказаться разносчиком неизлечимой болезни. Сам он каким-то чудом выжил, но ему раз и навсегда запретили возвращаться в племя. Ходили слухи, что Гарпраг смог выжить благодаря запрещенному искусству трансформагии. Якобы он экспериментировал, пытаясь скрещивать неживые предметы с живыми организмами. С деревом и металлом он обращался, как с собственным телом. Уже за одно это по законам племени полагалось вечное изгнание. Трансформагия считалась преступлением против самой природы.
Что касается Найяллы и Микрина, то, тайно общаясь с ним, они давно убедились, что Эмос нисколько не заразен. В свое время они помогли ему оправиться после смерти любимой жены, а затем и он не раз приходил им на помощь.
В племени Эмос считался легендарной и необычайно таинственной личностью. Во-первых, он продолжал свои запрещенные эксперименты, а во-вторых, много путешествовал по свету и бывал в таких краях, о которых большинство мьюнан даже не слышали.
В конце концов он осел в Браскии, где завел собственное небольшое хозяйство, раз и навсегда порвав с привычным для мьюнан кочевым образом жизни. Впрочем, не совсем так. Время от времени, когда им овладевала охота к перемене мест, он пускался в странствия… Вот и теперь опять снялся с насиженного места. Не исключено, что это было как-то связано с новой угрозой, перед лицом которой оказались мьюнане, когда норанцы решили посягнуть на их исконные земли.
Микрин и Найялла отошли подальше от деревни и присели передохнуть на каменные плиты, когда-то служившие на территории племени межевыми столбами, а теперь поваленные на землю. Они понимали, что Эмос внимательно наблюдает за деревней, и все, что им остается, — ждать, когда он решит появиться. Коротая время, Найялла подробно рассказала мужу о своем разговоре с наместником.
— Это было так унизительно! — вздыхая, восклицала она. — Я едва сдерживала себя. Нужно было просто послать его куда подальше. Его абсолютно не интересует наше мнение. Мы для него — хуже скотов.
— Рано или поздно они все равно бы пришли сюда, — сказал Микрин, устраиваясь удобнее на камне. — Они уже заняли все соседние земли. К сожалению, у нас нет таких технологий, как в Браскии, и мы не обладаем такой военной мощью, как картранцы. Когда-нибудь они вступят с нами в открытый конфликт. Уже сейчас кое-кто поговаривает, что другого пути нет: пора браться за оружие.
— Надеюсь, что ты не принадлежишь к их числу? — резко спросила Найялла.
Избегая взгляда жены, Микрин неопределенно пожал плечами.
— А сколько прикажешь ждать? — поинтересовался он. — Они постепенно захватывают наши земли, уничтожают нашу культуру, наши святыни. Мы исчезаем как народ. Что дальше? Отдать им залежи руды, леса и рощи? Сколько еще мы будем терпеть?
Найялла нахмурилась. До сих пор, по сравнению с другими воинственными племенами, населяющими здешние земли, мьюнане считались сравнительно миролюбивым народом.
