Наиль Измайлов - Это просто игра
– Ага, мы ж королевишны все!
Почти все зачем-то громко захохотали. Мама Полинки позвала:
– Королевишны, ну-ка чай пить.
Полинка заворчала про самое интересное место и про то, что «о, о, мне тут тоже инвайт дали, девки, гляньте». Но мама напомнила: «С тортиком! И свечами!» – и Полинка чуть не снесла Настю. Настя пропустила галдящий табун, а сама на десять секунд задержалась перед монитором. Десяти секунд вполне хватает, чтобы переслать ссылку с инвайтом себе на почту.
Настя не знала, зачем ей эта игра. Не хотела она ни играть, ни лошадок рассматривать. Кругом полно роликов и снимков поинтересней и покачественней. Но дома Настя села за компьютер. Не сразу, конечно. Сразу полагалось отчитаться перед мамой о том, как прошло торжество, во что играли, что ели, поклясться, что сыта, довольна, урокоподготовлена и на-завтрашние-соревнования-настроена. А потом – в комнату, дверь поплотнее, динамики потише – и в игру.
Тут тоже получилось не сразу. Да и получилось совсем не то и не так.
Десять минут отняла регистрация, почти столько же – выбор персонажа. Нужен был наездник, легкий и быстрый. А наездников начинающим игрокам, похоже, не полагалось – ну или этим наездникам полагались фризы да владимирские тяжеловозы. Настя забраковала нескольких амбалов, у которых не то что плечи – щеки в экран еле вмещались. Подумав, отбросила пару сладких красавчиков – слишком рослые потому что. И, вздохнув, выбрала самого невзрачного бота с элегантным именем MadMaxMara, который добавился в последний момент, – просто одетого мальчика без раздутых мышц. Прямо скажем, не красавца – и вообще без явных достоинств. Зато Мара легкий, не хлипкий, к тому же прорисован хорошо. Отлично даже. Остальные персонажи тоже не выглядели халтурой, но мальчика будто залили в игру из профессиональной видеосъемки – даже негустые ресницы видны. И лицо у него такое… Усталое. Человеческое. Настоящее, в общем. Как у соседа, с которым не знакома, но иногда встречаешься в лифте.
Он и оказался почти соседом. И настоящим.
Гадом.
2. Гад настоящий
Макс не считал себя гадом. Он просто любил играть. И умел, между прочим.
Макс играл всегда, везде и во что угодно. В игры на приставках, в том числе антикварных, с оранжевыми картриджами, в брелоке, в телевизоре через пульт, в телефоне. И в компе, конечно. Здорово играл: квест, на который отводился день, Макс проходил за час-полтора, стрелялки пролетал, почти не целясь. Гонки шли хуже, настоящие машины были интересней. А стратегии Макс вовсе не любил, скучные они, но, ввязавшись, добивался многого.
И это не то чтобы зависимость какая-то. Чокнутым Макс не был, хотя мама и ругалась, а папа где-то раз в месяц угрожал все на свете запаролить, разбить и выкинуть. Или наоборот, в разной последовательности. Но не запароливал и не выкидывал. Потому что Макс, как говорится, видел берега, учился нормально, почти без троек и даже с пятерками иногда. А потом начал заниматься этим, как его…
За спиной полыхнуло, и по небу, шипя, прокатилась волна желтого огня. Она опалила верхушки деревьев и пролилась глухими взрывами где-то за горами. Чтобы не вспыхнули волосы, Макс накинул капюшон из мешковины, а на взрывы вовсе не обратил внимания, хотя с деревьев сыпались скрученные листья и земля тряслась так, что даже усидеть было непросто. Он пытался вспомнить.
– Этим вот, когда буквы и цифры пишешь, и от этого игра идет…
Он с надеждой посмотрел в небо над деревьями, где, по его расчетам, был экран, а за ним – лицо собеседницы, девочки Насти. Но девочка Настя была бестолковой. Или просто не понимала, что Макс ждет подсказки. Откуда ей понять – она же не знала, что Макс умер уже трижды и поэтому забыл больше половины того, что было важным, основным и просто очевидным в настоящей жизни. Объяснять было долго, да Макс и сам запутался бы. Он ведь был своим личным персонажем и не должен был доставаться никакому нанимателю – но доставался, и сражался за него, и погибал. И терял память, а понимания, почему это случается, не находил.
Подсказки Макс так и не дождался, с досадой вспомнил сам:
– Программированием, вот. Программированием я стал немножко заниматься: языки там, среды, все такое. Папа и обрадовался такой весь. А куда программисту без компьютера? Значит, нельзя запароливать и отбирать, это же будущая профессия и вообще круто.
Макс грустно усмехнулся.
– Правда, что ли, программы писал? – спросил небесный голос с недоверчивым уважением.
Девчонка как есть.
– Ну как, немножко.
– А ты уже проходишь в школе, да? Тебе сколько лет?
– Пят… Четырнадцать, – буркнул Макс и заторопился: – Проходишь не проходишь, не важно, надо чуть-чуть уметь, да можно и без этого – просто окошки открываешь, компилятор там, дебагер и набиваешь коды потихоньку. А можешь не набивать, пусть окошки висят себе внизу, пока игра идет. Мама или папа к комнате подходят, я окошко раз – открываю, и все, никаких претензий. Они заглянули – я перед экраном, экран синий, во весь экран строчки непонятные. Программирую типа. А за окошком игра вовсю, танки там ревут и так далее. Мама не слышит, я же в наушниках – подумаешь, может, просто музыку слушаю, чтобы программировать веселее было. – Макс ухмыльнулся и тут же помрачнел: – Вот это окошко меня…
И замолчал.
– Что? – спросила девочка Настя с нетерпением.
– Не помню, – соврал Макс.
А может, не соврал, понял он сам с удивлением и испугом. Он в самом деле забыл, кажется, как очутился здесь, – забыл тот миг, который сперва казался прикольным, счастливым и вообще главным поворотом жизни, а потом оказался концом жизни. Жизней. Всех.
– Я вообще все меньше помню, – объяснил он неохотно. – Помню, что я Макс, ну Максим, Максим Андреевич.
– А фамилия? – спросил голос с неба.
Макс зажмурился и сказал:
– Андрей Викторович, мама Наташа, Наталья Геннадьевна. Блин, так не бывает.
Небо молчало. Память тоже.
– Блин… Ну Гаврилов же! – с досадой обрадовался Макс, распахивая глаза, и тут же сник. – Не, Гаврилов – это Дениска… Или он Клишенцев? Или Клишенс? Такие фамилии вообще бывают? Нет, точно…
Макс замолчал, стукнул кулаком выше колена. Хорошо стукнул, был бы настоящим – до синяка. Только здесь синяков не было, и боли тоже. Здесь сразу кровь брызгала, а посильнее ударишь – нога отлетала. А вот так, потихоньку, надо было стукнуть раз двести – и тогда повалишься замертво. Мертвым в смысле. А мертвым Максу нельзя было становиться. Больше ни разу. Трех раз уже достаточно.
И хотя желание ударить посильней – не себя, так дерево или скалу, а особенно тех, кто его сюда засунул, кем бы они ни были, – просто душило Макса, он не стал ударять, а пробормотал сквозь перехваченное горло:
– Дур-рдом.
– Ты свою фамилию забыл? – спросила девочка Настя с ужасом.
Макс хотел ответить язвительно, но просто кивнул. Сил не было.
– А город, откуда ты?
Город. Москва, Припять, Вайссити, Рио, Дамаск, Масиаф, Гарданика, Бифуан, Кингхиллз. Нет, Гарданика, Бифуан и Кингхиллз – это здесь, а остальные, может, и не города. Кроме Москвы и, кажется, Припяти. В Москве я был… Кажется, был, да. А жил? Живу то есть.
Хотелось заплакать, хотя тут никто не плакал. Только женщины вроде бы, иногда, над павшим мужем, – но женщины были во дворцах, а туда Макс так и не попал ни разу.
Он вздохнул и объяснил:
– Тут все всё забывают.
Ужас в голосе девочки Насти стал звонким:
– Так вас… нас… тут много?
Макс даже удивился:
– Ну… наверное.
На самом деле он не знал, много их – нас – тут или мало. Большинство воинов, лазутчиков, торговцев, оружейников и кузнецов, не говоря уж о нелюдях типа эльфов и файргардов, были явными ботами, плоскими и бледными, хотя и выглядели вполне яркими и твердыми, некоторые – смертельно. А слухи про загадочных асатов, которые жили в игре, слишком невнятны.
Тут девочка Настя и вернулась к теме, которую Макс обходил, сам толком не зная почему:
– А как они сюда попали? Как ты сам сюда попал?
Макс закрыл лицо руками и глухо сказал из-под ладоней:
– Я. Не. Помню.
Кое-что он помнил, странный такой набор. Макс не помнил, например, как узнал про игру и где взял инвайт, но помнил, что такое инвайт. Не помнил, когда и где сел играть впервые, – скорее всего, в своей комнате, чуть прибежав из школы, но уверен в этом не был, тем более что школу и комнату почти позабыл. Зато помнил, как регистрировался, обходил возрастные и географические ограничения, подгружал свою фотку и делал внешность солидней и значительней. Дурак.
Волосы встали дыбом, тело будто распухло и поплыло вниз, за подогнувшимися коленями, – и тут же стало твердым и звенящим. Звон наполнял мир, распирал горло и грудь, делал глаза горячими, а все оружие округи – видимым сквозь деревья и горы. Запахло дымом зажженной спички – единственным на весь этот мир ароматом. Впереди собирался отряд лучников, в деревеньке кузнецы сгружали на подводы последние охапки сегодняшних пик и алебард, из крепости выходила, разворачиваясь, фаланга в тяжелом вооружении. Драконов вокруг не было, во всяком случае при всадниках или в железе. Труба все пела.
