Питер Леранжис - Семь чудес и гробница теней
Профессор Бегад лежал лицом вниз на утрамбованной земле. Я перевернул его. Глаза старика были зажмурены, рот открыт, а грудь неподвижна. Пламя от чаш на стенах отбрасывало на его лицо причудливые тени.
Я судорожно попытался вспомнить основы первой помощи при остановке сердца, которые мы изучали с папой. Я опустился на колени рядом с профессором и уперся основаниями ладоней ему в грудь. Один-два-три-пауза… Один-два-три-пауза… Касс и Эли присели сбоку от меня.
Один-два-три…
– Пха! – Бегад сильно закашлялся, и его глаза распахнулись. – Мальчик мой, ты делаешь мне больно!
Я отстранился, и он попытался сесть. Эли бросилась его обнимать, а я без сил привалился к Кассу, который положил мне руку на плечо.
– Отличная работа, Джек, – сказал он.
Наше облегчение продлилось всего пару секунд и было прервано неожиданным грохотом, раздавшимся откуда-то сзади.
Мы обернулись. Наполовину сгнившая деревянная дверь отворилась, ударившись о внутреннюю стену замка. По всему двору разлетелись щепки.
За дверью был абсолютно черный портал. В нем медленно, будто тьма вдруг стала выцветать, проступили две пары белых, как шарики для гольфа, глаз. Перемещаясь вверх-вниз, они приблизились к порталу, и вокруг них проявились костлявые лица.
Со стороны Касса донесся придушенный всхлип. Меня и самого затошнило. Из тьмы вышли двое мужчин в лохмотьях и со сковывающим шею ярмом, как у быков. Их кожа свисала сухими лохмотьями, а в дырках на голове проступали кости черепа. Волосы торчали пучками из самых странных мест, будто приклеенные кое-как обрывки проводов, и у обоих не было губ. Изо рта у них капала слюна, мужчины стонали, таща за собой скрипящую сломанными колесами огромную колесницу.
– Мне все это ужасно не нравится… – пробормотала Эли.
– Зомби, – простонал Касс. – Ненавижу зомби.
Колесница представляла собой украшенную замысловатой резьбой деревянную кабину, поставленную на четыре расшатанных колеса и покрытую серой выцветшей тканью. Изнутри раздался крик на неизвестном мне языке.
– Унгх, – ответил один из запряженных.
Из-за занавески высунулась рука и с силой ударила длинным кожаным хлыстом по спине зомби.
Я вздрогнул, но тот, похоже, ничего не заметил.
Из кабины вышел мужчина столь огромных размеров, что колесница едва не воспарила, когда он покинул ее. На зомби он не был похож, хотя и человеческого в нем тоже было не так уж много. Его кожа казалась ненормально жесткой, будто сделанной из пластика. Его второй подбородок подпирали несколько следующих, а в мешках под глазами можно было спрятать по котенку. Опираясь на украшенный драгоценностями бронзовый посох, набалдашник которого представлял собой маленькую гипсовую копию мавзолея, он направился к нам. Жирные складки на лице растягивали его рот в некое подобие ухмылки, но глаза мужчины, когда он посмотрел на нас, были пусты и холодны.
– Они говорят по-английски, Маппас, – сказала Скилаки.
Мужчина по имени Маппас ничего на это не ответил и протянул к кабине ладонь.
Из-за занавески показалась худая рука. Поддерживаемая здоровяком, из кабины вышла женщина с пышными серебристо-белыми волосами, водопадом спадающими на прикрытые золотым платьем свободного покроя плечи. Кое-где на краях ткань разорвалась, зато вышивка переливалась драгоценными камнями. У женщины были очень худые лодыжки и сухая и морщинистая, как грецкий орех, кожа на лице. Она выглядела зачахшей и старой, но на фоне окружающих ее зомби сошла бы за идеал здоровья.
– Преклонитесь перед царицей Артемисией! – взревел Маппас.
Я посмотрел на Касса и Эли, ответивших пожатием плеч. Мы и так стояли на коленях, так что нам оставалось лишь поклониться.
Морщинистые губы женщины растянулись в улыбке, она со свистом втянула в себя в воздух и хлопнула в ладоши.
– И кто из вас, – спросила она, – принадлежит мне?
Глава 32
Обмен
Я думал, что зомби не способны испытывать эмоции, но, судя по резкому усилению слюноотделения, двое запряженных мужчин пришли в возбуждение.
– Мне-е-е, – повторил один из них.
Хотя, может, он сказал «ми-и-и» или «мо-о-о». С зомби сложно утверждать наверняка.
Я встал и посмотрел прямо на Артемисию, что было той еще задачкой. Царица выглядела куда собраннее в физическом плане, чем Скилаки, но ее кожа была жесткой и морщинистой, как древесная кора, и трещала, когда Артемисия говорила. Над и под лишенными век глазами тянулись ряды нарисованных ресниц, придающих ей неизменно удивленное выражение.
– Итак? – Ее голос походил на крик умирающей чайки. – Отвечайте, или я заберу вас всех!
Я хотел что-то ответить, объяснить цель нашего визита, но пересохшие губы не слушались.
– Я… Вам принадлежу я, моя царица, – тихо произнес профессор Бегад, пытаясь подняться на ноги. – Я предлагаю вам свою душу и прошу всего лишь об одной услуге…
– У этих троих на затылке есть знак Калани, – перебила его Скилаки. – Они могут уйти, если захотят. Но они просят… некую каменную сферу в обмен на его душу.
– Наш предок, – добавил я, – оставил вам ее на хранение…
– Я не давала тебе разрешения говорить, гадкий мальчишка! – Царица вышла вперед, при этом ее тонкие ноги дрожали, но подбородок был гордо поднят. – Я правильно понимаю, что ты смеешь торговаться с царицей Артемисией?!
– Бха! Бха-бха-бха! – захохотал Маппас, содрогаясь всем телом. Огонь в чаше на стене неподалеку затрепетал от его дыхания.
– Тихо, бесполезный визирь! – закричала Артемисия, и смех мужчины разом оборвался. Она подошла к Бегаду. – Неужели ты решил, будто мне недостает душ? И что твое бренное тело стоит того, чтобы я пошла на сделку? Или ты умнее, чем кажешься, и готов предложить правительнице Бо’глу нечто иное?
Один из зомби начал вдруг кланяться и фыркать. Другой секунду недоуменно смотрел на него, затем принялся ковырять в носу.
– Стажеры, – устало покачав головой, пояснила Артемисия.
– Эти трое – Джек, Эли и Касс, – сказал профессор Бегад, – потомки великого Массарима.
Меня покоробило слово «великий» в сочетании с именем «Массарим», но я знал, что Бегад сказал это не просто так. И, судя по всему, это произвело на Артемисию должный эффект. Как бы сложно ни было читать по ее жесткому лицу, царица явно выглядела заинтересованной.
– Неужели? – спросила она, вытянув костлявый палец к моему подбородку.
Мне пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не отпрыгнуть. Она мягко приподняла мне голову и повернула ее вправо.
– Я вижу отметину. И – да, есть сходство в линии подбородка. Что касается остальных…
– Покажите, – шепнул профессор Бегад.
Эли и Касс повернулись к ней затылками.
– Моя отметина закрашена, – объяснила Эли. – Но если присмотреться к корням, ее можно заметить.
Артемисия опустила палец. Секунду она смотрела на Эли и Касса, а затем, так и не отвернувшись, начала медленно отступать. Маппас прошептал ей что-то на ухо и беззвучно захихикал, хотя с его вечной ухмылкой на губах мне могло просто показаться.
Царица кивнула и взмахом руки остановила его. После чего подошла к профессору Бегаду, который успел подняться.
– Итак, – сказала она, – уверена, моя Скилаки, моя милая псинка, уже сообщила вам, что я не приемлю односторонних соглашений. Если вы действительно потомки Массарима, полагаю, я могу согласиться на сделку, что удовлетворит нас всех.
Артемисия остановилась совсем близко от Бегада. Даже в ее высохшем состоянии она заметно возвышалась над ним. Тонкие губы разошлись, явив острые серые зубы. Я покосился на вход во дворец. Локулус действительно там? Она правда его нам отдаст?
Ее слова повисли в воздухе миражом в пустыне, настолько сложно было в них поверить.
– Подождите. Вы сказали «да»? – спросил Касс.
– Мальчишка не понимает меня, – повысила голос Артемисия, – хотя я изъясняюсь с ним по-английски!
– Он не смеет поверить своему счастью, моя царица, – вмешалась Скилаки.
Артемисия щелкнула пальцами:
– Маппас! Принеси им то, что они просят!
Маппас развернулся на сто восемьдесят градусов и, опираясь на бронзовую трость, заковылял к дверному проему.
– Благодарю вас, всемилостивая Артемисия, – тихо сказал профессор Бегад.
Царица посмотрела на профессора, и ее серые щеки вдруг начали наливаться цветом – сначала стали бледно-оранжевыми, но быстро приобрели насыщенный красный оттенок.
– Ты учтиво говоришь. Меня радует перспектива обрести стоящую душу. Ты образован?
– Я археолог, – ответил Бегад. – Преподавал в университете. Совершил много открытий в своей области.
Артемисия аж задрожала от восторга, а у меня похолодело в животе.
Для нее смерть профессора была развлечением.
– Что вы с ним сделаете? – спросил я.
– Его душа останется здесь, пока она сможет мне угождать, – ответила Артемисия. – Я буду учиться у нее, набираться от нее сил. Когда я закончу, я выпущу ее в Пещеру душ, где она будет пребывать, пока – если это вообще произойдет – не найдет себе новое вместилище. Сам же профессор – точнее будет сказать, его тело – обретет вечную жизнь. Если ему повезет, он получит работу во дворце. Меня начинают утомлять Девятый и Сорок Первый.
