Евгения Бабина - Чудеса в подвале
— Бр-р-р!
От неожиданности Катя выронил ложку.
Немного придя в себя, и изучив банку, он зачерпнул новую порцию варенья, и как только поднес ее ко рту, в ложке вновь оказалось, еще более гадкая тварь.
Катя бросил ложку в безответного Смола, как будто бы тот был в чем-то виноват.
Но тут, банка, сама, как живая, словно разозлившись, подлетела к Кате и вылила все свое содержимое прямо ему на голову.
Все бурсаки, присутствующие в комнате, наблюдали за развитием событий от удивления разинув рты!
Обезумевший Катя вскочил, и в ужасе побежал в душевую: к воде.
Какого же было его состояние, когда там он увидел под потолком живую голову Нафани.
Привидение, страшно оскалясь, прошипело:
— Ты мне ответишь за все свои гнусные инсинуации, мерзкий тип!
Катя не знал, что такое «гнусные инсинуации». Он почувствовал, как волосы у него встают дыбом. Бедняга рванул назад в спальню.
Но и там не было покоя. Одеяло с бывшей Нафаниной кровати, все это время так никем и незаселенной, вдруг собралось в комок…. Подлетело к Кате, и… навернулось ему на голову. Само!
Он, истошно взвыв, вырвался.
Боковым зрением страдалец заметил, как с той же кровати поднялась еще и подушка.
Думая, что подушка также сейчас прилетит в него, не выдержав всего происходящего, Катя вновь рванул из спальни…
Он уже не видел того, что подушка, переместившись по воздуху, просто исчезла. В никуда.
В спальне все стихло…
* * *— Неплохо повеселились! — умилялся Федька. — Для большего эффекта: я ему волосы дыбом приподнял, когда он Нафаню увидел…
Нафаня, не слушая товарища, задумчиво держал в руках подушку, так эффектно выуженную им из детдома.
Он нащупал распоротый край и, засунув туда пальцы, вытащил, наконец, заветную бумагу.
Вот оно — письмо Буша. Удивительно, но никто до него до сих пор не добрался.
Теперь-то уж не кому помешать его прочитать.
«Нафаня! Если ты читаешь эти строки то, скорее всего, со мной уже расправились и случилось нечто ужасное. Может быть даже меня нет в живых… Это письмо тебе передаст верный человек… По нашему с ним договору, он не будет его читать (сам так захотел), потому что очень боится за себя. Меньше знаешь — дольше проживешь. Хорошо уже то, что этот парень вообще согласился, если со мной что-то случиться подбросить тебе эту записку…
Ты сейчас единственный, кто узнает, почему Козлявская и ее прихлебатели хотят меня сжить со свету.
Однажды я случайно стал свидетелем разговора Нелли с директором… Я тогда зашел в кабинет к Козлявской, и ждал ее там. Так получилось, что из смежной комнаты были слышны голоса. Они обсуждали то, что как-то во время поездки к шефу… Этот шеф, как я понял, помогает им сбывать краденное, и вообще координирует связь с другими преступниками…
Так вот, во время поездки к этому шефу, на своей Вольво, когда за рулем был директор они, нарушив правила, сбили насмерть человека. Да еще и скрылись с места происшествия…
Они спорили о том, что нужно как-то избавиться от этой машины, чтобы не было лишней улики…Директор хотел это сделать немедленно, а Нелли говорила, что нужно переждать, а потом продать автомобиль в другом городе. В какой-то момент Козлявская выглянула из кабинета и заметила меня… По моим глазам она поняла: я слышал все!
С тех пор мне не стало житья, хотя я и помалкивал.
Еще одна деталь: на территории детского дома, в блоке хозяйственных построек есть гараж, его с тех пор никогда не открывают. Я думаю, что машина, на которой они сбили человека, до сих пор там.
Если когда-нибудь сможешь — то используй это письмо как улику в доказательстве их вины. Отомсти за меня».
На записке также имелись дата и подпись Буша.
Нафаня задумался.
Лариса, Настя, Степка и Федя с участием смотрели на него. Они, сгрудившись вокруг, также прочитали письмо. Всем без слов было ясно кто виновен в том, что Нафанина мама сейчас в таком состоянии.
Буш то этого не знал. Нафаня как-то не успел рассказать ему свою историю.
Зато все присутствующие сейчас в черной комнате, прекрасно понимали: благодаря письму Буша, невольного свидетеля разговоров преступников, количество улик против них увеличивается.
Но, никто из друзей Нафани даже и не подозревал, о чем тот сейчас в действительности думает.
— Степка! — вдруг обратился к другу Нафаня. — Чем пахло в каморке Финика, когда мы туда таскали Федькину справку?
— А что там пахло? Да вообще-то я не помню.
— Зато я помню! Там пахло сигаретами, которые курит Козлявская. Это не очень то распространенный запах. Я только у нее в кабинете такой ощущал! Она курит сигареты черные, длинные такие, с ментолом и каким-то противным ароматизатором, что ли….
— Козлявская была у Финика?
— Вот именно! Незадолго до нашего туда прихода.
Нафаня возбужденно заходил по комнате, заложив руки на затылок. И продолжил:
— И тогда тоже… Что, по-вашему, в тот день, когда произошло происшествие с моей мамой, им было делать в районе нашей школы? Да все просто: они к нему вообще периодически ездят. Финик и есть этот их шеф! Представляешь! Кто может подумать, что какой-то учитель физкультуры…
Нафаня схватился за коммуникатор.
— Куда ты хочешь звонить?
— Позвоню тетке — все расскажу, пусть сюда адвокатов, детективов, еще кого-то шлет… Посмертное письмо Буша им передам… Они взрослые — придумают, как разоблачить и доказать… За его смерть, за все расквитаемся… Конечно же, не буду рассказывать как оно ко мне попало… К примеру, нашел в своих вещах, случайно, только сейчас…
25
— …и они же фактически убили Бушилу! Даже этот доктор с ними заодно, — закончил свой рассказ в кабинете у следователя Нафаня.
По невероятному стечению обстоятельств дело вел уже знакомый Нафане Валерий Иванович. Это он когда-то занимался расследованием преступных деяний Саныча и Толстого.
— Пойдем-ка, друг милый, со мной! Я тебе кое-кого покажу, — прерывисто и устало вздохнул следователь, заканчивая записывать Нафанины показания. — Этот товарищ нас уже заждался! Сейчас можно…
Тот удивленный проследовал, куда ему указали — в другой кабинет.
Зашел в комнату и ахнул! Навстречу ему поднялся живой, невредимый и улыбающийся Буш.
Друзья обнялись.
— Но как же?.. — не веря своим глазам, начал Нафаня.
— Все очень просто! — рассмеялся Буш. — В то время когда ты попал в детский дом, милиция уже занималась всем, что там творится. Для того, чтобы собрать побольше доказательств, и выявить главарей, туда они устроили своего человека — доктора.
— Доктора?
— Да! Да! Я все это время жил в его семье. Хорошие люди. Правда, Козлявская не очень то доверяла доктору. Когда она отдала меня ему на так называемое лечение, то убивала двух зайцев. Либо меня доконали бы там по ее указке, либо она бы выяснила, что доктор не их поля ягода… Поэтому, как мне потом рассказали, было принято решение: сначала давать мне обычное снотворное, а потом, вообще имитировать мою смерть. С больницей милиция договорилась. В общем, тебе эти детали теперь ни к чему. Главное, что сейчас Козлявской и ее компании не отвертеться. В детском доме будет новое начальство. Многих ребят переводят в другие детские дома… Катю, скорее всего, определят в спецшколу… А я вернусь назад, но в уже ставший нормальным детский дом…
— Погоди! Погоди! Я поговорю с тетей. Думаю, им не будет в тягость, взять тебя к нам. Будем тогда жить вместе… Да! Вот это новости ты мне сейчас рассказал! А что же получается, что я милиции вовсе и не помог?
— Эх, Нафаня! — заговорил уже Валерий Иванович. — О том, что ваш физрук и есть неуловимый шеф, стало известно только от тебя. Операцию завершили только тогда, когда поступила эта информация.
Мало того: неуловимый шеф, в предыдущем деле… Помнишь, когда арестовали этих двух хорошо известных тебе типов: Саныча и Толстого? Так вот, тот их неуловимый шеф и шеф, о котором идет речь сейчас, это один и тот же человек. Круг замкнулся! Его уже арестовали…
У Нафани от обилия информации голова совсем пошла кругом.
Но он задал все же еще один вопрос:
— Мне очень интересно: а кто же из бурсаков передал мне записку?
Буш рассмеялся:
— Ни за что не поверишь! Мою записку подбросил тебе Смоленский.
— Смол? — еще больше удивился Нафаня.
— Да! Именно он. И его, кстати, никуда не переведут. Смол останется в этом детском доме, как не совсем безнадежный…
* * *Нафаня не шел, а бежал. Летел домой, почти ничего не соображая. Мысли путались. Даже забыл, что можно элементарно вызвать машину.
Он плакал. Навзрыд. Плакал не от горя. И не от радости. От страха в ожидании самого худшего.
