Эдуард Скобелев - Пацаны купили остров
Антонио верно разгадал замысел Бенито. Если бы негодяю удалось убить Босса, он не только стал бы единственным претендентом на его место, но охранники уже не могли бы выпустить на волю дядюшку Хосе и его друзей.
Бенито знал, чего хочет, и потому действовал в одиночку — ему не нужны были свидетели.
Проникнув в комнаты и убедившись, что Босса в них нет, он догадался, что тот посажен в карцер.
Спускаясь по лестнице к тюремным камерам, Бенито чуть не столкнулся с Мануэлем и Педро, бежавшими на помощь Антонио. Негодяй затаился за колонной. В его руках сверкнуло отточенное лезвие мачете, тяжелого ножа, которым рубят сахарный тростник.
Мальчики поднялись на второй этаж, а Бенито юркнул в коридор и быстро пробрался к карцеру.
Злорадная улыбка озарила лицо убийцы: Антонио, торопясь, закрыл дверь на засов — ключ торчал тут же.
Бенито рванул дверь. В ярком свете камеры на него подняли глаза два узника — Босс и Альваро.
— Пришел час рассчитаться, — прорычал Бенито. — Думаешь, я простил тебе издевательства? О нет, Бенито никому ничего не прощает!..
— Ты негодяй, Бенито, — вскричал Босс. — Теперь я убедился, что тебя мало повесить и мало четвертовать! Если ты немедля не уберешься отсюда, горе тебе и всем твоим сородичам до шестого колена!
— Никто никогда не узнает, как была зарезана эта мерзкая свинья! — Бенито поднял мачете и шагнул вперед.
Трусливый Босс заорал и бросился в угол камеры, пытаясь забраться под нары.
Альваро, верный раб Босса, неожиданно бросился на Бенито, пытаясь предотвратить убийство, но тут же, окровавленный, рухнул на пол — Бенито смертельно ранил его в грудь и живот.
— Пощади, пощади, Бенито, ты получишь от меня столько золота, сколько тебе не снилось в самом пьяном сне! — визжал Босс, прижимаясь к стене.
— О нет, теперь ты заплатишь за все. Мне мало золота, мало, я хочу занять и займу твое место!..
Бенито вновь вскинул тяжелый, окровавленный нож.
И в этот миг из распахнутой двери прогрохотала гулкая автоматная очередь — Бенито выронил свое страшное оружие и, повернув к противнику искаженное от ярости и боли лицо, повалился навзничь.
На пороге камеры стоял бледный как полотно Алеша.
Когда убежали Мануэль и Педро, дядюшка Хосе долго сидел без движения, прислушиваясь к шуму дождя, а потом сказал, обращаясь к Алеше:
— Слушай, компаньеро, ноет и ноет мое сердце, верно, там, наверху, что-то происходит. Будь любезен, отправляйся им на помощь, а я уж здесь один постреляю. Да не бойся за дядюшку — он скорее умрет, чем отступит со своей позиции.
Алеша побежал к лестнице. В коридоре он услышал душераздирающий вопль: то закричал смертельно раненный Альваро.
Подскочив к раскрытой двери камеры и увидев то, что происходило там, Алеша сразил Бенито из автомата. Промедли он секунду, судьба Босса была бы решена.
— Спасибо, парень, — Босс, шатаясь, дошел до трупа Бенито, пнул его ногой и поднял с пола мачете. — Бежим отсюда! Скорее, скорее!
И вдруг — бросился на Алешу, занес нож над его головой.
Алеша чудом увернулся и, отскочив, вскинул автомат:
— Стоять на месте!
— Да я пошутил, пошутил, — нервно захохотал Босс, бросая мачете на цементный пол. Лязгнув, оно упало в лужу крови, вытекающую из-под Альваро.
Пятясь, Алеша вышел из камеры, закрыл дверь на засов, потом на ключ и побежал в помещение радиостанции — к Антонио.
Страшная ночь кончалась. Уже известны были ее потери: ранен Агостино, ранен Антонио.
Забинтованный Антонио, над которым хлопотала Мария, выслушав Алешу, сказал:
— Ты правильно поступил. Ты был на волосок от смерти, но счастливо уцелел. Да и всех нас уберег от мести негодяя…
НА РАССВЕТЕ
Наступало утро, но никто не просил отдыха, все были возбуждены и ждали новых действий.
Вскоре после восхода солнца Мануэль, который вел с помощью бинокля круговое наблюдение, обнаружил на морском берегу какой-то странный предмет.
Вызванный на пост Педро, присмотревшись, заявил, что это человек, привязанный то ли к доскам, то ли к мачте.
— Надо проверить, жив ли человек, — озабоченно сказала Мария. — Если жив, наш долг — помочь ему. Мы сами натерпелись беды и знаем, что это такое.
— Пожалуй, — заключил дядюшка Хосе. — Предприятие рискованное, но что значит риск, когда говорит совесть?
К берегу отправились трое: Мануэль, Педро и Алеша. Алеша тащил носилки.
Охранников поблизости не было. Выбравшись через окно с тыльной стороны здания, мальчики пробежали вдоль высокой стены тюремного двора и вскоре достигли берега, где росли редкие пальмы.
— Вон там мы выбрались из трубы, — сказал Педро, показывая на отмель. — Как вспомню, млеет сердце. Теперь нам легче — в руках оружие. Если и суждено умереть, то умрем, глядя в свободное небо.
Алеша промолчал, вспомнив об авиационной катастрофе…
На песке лежал юноша лет восемнадцати — двадцати. Он был без сознания, но, судя по всему, еще жив. Видимо, не надеясь на свои силы, он привязался веревкой к деревянному трапу — это его и спасло.
— Счастье, что он не захлебнулся, — сказал Педро.
— Возможно, он потерял сознание совсем недавно, — предположил Мануэль. — Тело холодное, но все же я ощущаю тепло.
Педро и Алеша положили юношу на носилки и понесли к дому. Мануэль, следуя на некотором расстоянии, прикрывал их. Тюремная стена была уже близко, когда ребят обстреляли из миномета. Но, видно, поздно спохватились: стрельба была беспорядочной — несколько мин разорвалось далеко в стороне.
Юноше немедленно оказали помощь: сделали массаж и дали чашку куриного бульона.
К полудню юноша, его звали Сальваторе, уже улыбался и говорил, говорил, говорил — рассказывал свою историю.
Сальваторе был сыном богатого испанского коммерсанта, который приехал навестить своих родственников в США. Для испанских гостей была приготовлена яхта, три дня назад она вышла из Майами, держа курс на Багамы, но была застигнута штормом.
— Я не знаю, что стало с моими родственниками, — печально повторял юноша. — Погибли? Или спаслись? Если у вас есть возможность связаться с береговой охраной США или морской патрульной службой Багамских островов, то сообщите, пожалуйста, координаты, где мы потерпели аварию. — И он назвал координаты.
Просьбу передали Антонио.
Он покачал головой:
— Ни в коем случае. Мы не знаем наверняка, что это за человек. Да и три дня — срок, после которого обычно уже некого и нечего искать в открытом море.
— Как вам не стыдно, — возмутилась Мария, пылая от гнева. — Мы сами столько пережили, разве разумно поступили люди Босса, отказав нам в самой элементарной помощи?
Антонио молчал, кусая губы.
— Ты не права, Мария, — примирительно сказал дядюшка Хосе. — Это совсем разные вещи: то, как поступили с нами люди Босса, и то, как мы поступаем с Сальваторе. В нашем положении необходима бдительность. Мы поможем юноше, когда освободимся… В самом деле, что значат координаты по прошествии нескольких дней? Тут повсюду мощнейшие течения…
Мария расплакалась и убежала.
Несмотря на ранение, Антонио поднялся с постели и пошел поговорить с Сальваторе.
Вернувшись обратно, подозвал к себе Педро и Алешу.
— Ребята, — сказал он хмуро. — Я кое-что повидал на своем веку и знаю, что самое пагубное — отбрасывать чужой опыт жизни, не считаться с ним, полагая, что он устарел. Люди во все века ели, пили, любили, болели и трудились, добывали славу или покрывали себя позором. Это было и будет, и потому всякий опыт борьбы, опыт страданий наших предшественников должен быть свят.
— Странное предисловие, — удивился Педро, — но я согласен. Не напрасно у всех народов, известных великими деяниями, всегда был высок авторитет предков. Это была первая и главная святыня — закон предков, предостережение предков, обычай предков. Человек не может переменить истину, он может только прибавить к ней или отнять от нее по своей глупости.
— Не думай, Антонио, что я считаю иначе, — сказал Алеша. — Все мы убедились: в мире есть силы, которым ненавистно сильное, здоровое, культурное, развивающееся общество. Они хотели бы разложить его с помощью самого наглого обмана: науськивая детей на родителей, молодое поколение — на старшее, чтобы те и другие иссякли во взаимной борьбе, а негодяи легко и беспрепятственно сели бы на шею тем и другим… И мне шептали не раз: «Не слушай родителей, их взгляды допотопны, вкусы устарели, они не понимают детей!» Но я никогда не был так глуп, чтобы поверить, что именно родители — мои первые враги. Как можно было заподозрить отца, деда, мать? Они могут быть не правы в споре, но они правы в своих заботах.
— Все верно, — кивнул Антонио. — Это великое сокровище для каждого — духовный багаж предков. Чтобы иметь покорных холуев, эксплуататоры, подобные нашему Боссу, выбивают из сознания людей прежде всего мудрые наставления отцов и дедов, поощряя эгоизм, погоню за наживой и развлечениями. Они пытаются вытеснить высокий дух прозаическими вещами, используя нищету, бедность или жадность в своих корыстных интересах. Они знают о роковой роли культа вещей. В пору созревания личности, когда даже самая небольшая лишняя порция энергии может внезапно разбудить спящий в человеке гений и направить его по пути к величайшим открытиям, они похищают, ловко крадут у молодежи запасы жизненных сил, склоняя ее к выпивкам, ссорам, пустому времяпрепровождению, раннему разврату. Все это исключает развитие самостоятельного тонкого духовного мира. Управляя людьми с помощью моды и молвы, они побуждают миллионы глупцов тратить время, предназначенное природой для самосовершенствования и творчества, на приобретение штанов, курток и прочего хлама, сбивающего молодых с истинного пути — с пути познания сущностей мира и облагораживания собственных чувств. Сколько людей тратит драгоценное время на добывание записей примитивнейших групп, ничего общего не имеющих с подлинной музыкой — ею боссы пользуются в своих закрытых компаниях, повторяя, что Бетховен, Бах, Чайковский, Моцарт «не для быдла»…
