Джеймс Паттерсон - Макс
— Знаю.
Ладно, Тотал от Акелы без ума. А у меня-то куда ум делся?
— Понимаешь, какая странность, она от меня тоже. Ну, и мы того… Мы вот о чем думаем… Мы, значит, решили… — он наконец отважился, — жениться.
Я сразу так и села, а глаза у меня стали круглые, как блюдца. И даже смешок проглотила. Потому что это не смешно. Хоть и мило, но совсем не смешно.
— Жениться?
— Вот именно. — Он плюхнулся мне на колени. — Ты что, думаешь, я не понимаю, что мы с ней совсем спятили? А где выход, разрази меня гром, не пойму. Она настоящая служебная собака. У нее карьера. Не могу же я заставить ее все бросить и сидеть дома щенков воспитывать. Да и потом, сам-то я кто? Говорящая летающая собака. Хорош гусь. Я ей только жизнь испорчу. Как ни поверни, испорчу, и все.
Как же я его понимаю. Он, поди, даже представить себе этого не может. Дотянувшись до него, чешу ему за ухом так, как он всегда любит.
— А если жениться, как же я вас оставлю? — Он проникновенно на меня смотрит. — Совсем без меня, непутевые, пропадете.
— Ммм… — Я пытаюсь найти тактичные выражения, чтобы его утешить, но он меня перебивает:
— К тому же она летать не умеет. Да и весу в ней пудов восемьдесят. Вот ведь и красавица, и чистопородная, и длинноногая. А крыльев Бог не дал. Вам ее за собой тяжело таскать будет. — Голос у него дрогнул. — Я из-за этого, Макс, ночами не сплю. И толком уже много дней не ел.
Я только вчера слышала, как он храпел себе преспокойно, пока мы субмарину дожидались. А уж чтоб обед или ужин пропустил, такого еще не случалось. Но я все равно понимаю, о чем он.
И на сей раз, хотите верьте, хотите не верьте, но ответить мне ему нечего. Я и на свои-то вопросы ответов найти не могу. Где уж мне другим советы давать!
— Тотал, если ты считаешь, что тебе лучше остаться с Акелой… Ты сам видел, как Надж решила в школе остаться… Я однажды на футболке надпись такую видела: «Отпусти, что любишь, коль вернется — так твое». Если нам, я имею в виду, стае, придется с тобой расстаться, мы принесем себя в жертву, лишь бы ты был счастлив.
— Нет, Макс! Только не это. Как бы мне хотелось, чтобы в жизни все было радостно и чтоб любить было просто.
Тотал горестно вздохнул.
— Ой, Тотал-Тотал, а уж мне бы этого как хотелось!
Но детских иллюзий у меня больше нет. Ни особые радости в жизни, ни простая любовь не ожидают ни меня, ни Тотала.
51
Туда, куда на своих двоих мы долетели бы за шесть минут, подлодка добиралась целых двенадцать часов. За нашу птичью ДНК психованным генетикам можно только спасибо сказать. Ведь могли бы и какого-нибудь кальмара-осьминога нам подмешать.
Короче, наша субмарина обошла острова Мауи и Гавайи и всплыла ровно против Национального парка Халекала. Почти все время я промучалась в койке. Наконец откуда-то доносится команда: «К всплытию готовьсь!» Само собой разумеется, меня тут же подкинуло с места и я рванула к трапу. На поверхность раньше меня вылез только один матрос. И то только потому, что ему по штату полагалось быть первым. Боже, какое счастье наполнить легкие прохладным свежим соленым воздухом.
— Ну, и что мы здесь делаем? — Я поворачиваюсь к капитану Перри. Он вместе с Джоном Абейтом и Бриджит Двайер практически сразу ко мне присоединился.
— Нам надо взять на борт морского биолога.
И Джон тут же подхватывает:
— Она специалист по глубоководным рыбам. Они-то как раз и гибнут. Надеюсь, она разберется, в чем там дело. А вот и она.
По причалу торопливо идет маленькая смуглая женщина с заплетенными в длинную седую косу волосами, а на берегу толпа ребятишек выскочила из школьного автобуса с надписью «Средняя Школа Фремонта» и глазеет на атомную подлодку, всплывшую у входа в национальный парк.
— Привет, — говорит женщина. — Алоха!
— Алоха! — почтительно здоровается капитан Перри.
— Ноелани! Рад тебя снова видеть, — обнимает ее Джон. — Макс, знакомься, это доктор Ноелани Акана. Она эти воды как свои пять пальцев знает. Доктор Акана в подводном мире — все равно что ты в небе. Уверен, она нам поможет.
— Так вот ты, оказывается, какая. — Доктор Акана пристально смотрит на меня пронзительными глазами. Но во взгляде ее нет никакой враждебности. Голос у нее приятный и певучий, и по легкому акценту легко догадаться, что она родилась и выросла на Гавайях. — Чудесная девочка-птица Макс.
— Да, меня так зовут, — неловко подтверждаю я, ужасно смутившись.
Доктор Акана широко улыбается:
— Жду не дождусь, когда же я наконец и с остальной стаей встречусь. — Она легко перебрасывает нам дорожную сумку и так же легко прыгает с причала на подлодку.
— Капитан, давайте погружаться.
С довольным видом Джон нырнул за ней вниз. Капитан Перри смотрит на меня и кивает на люк, мол, спускайся.
— Можно я полечу над водой, а в точке назначения вы меня подберете?
— Можно. — Как же это он так на диво легко со мной согласился? — А как долго ты можешь быть в воздухе без посадки?
— Ну-у-у-у… Думаю, часов около восьми продержусь.
Конечно, восемь часов — это, мягко говоря, преувеличение. Через восемь часов без еды и отдыха от меня останутся рожки да ножки.
Капитан Перри молчит.
— Ладно, так уж и быть. — Я поплелась к люку.
Ненавижу, когда взрослые меня на блефе ловят. К счастью, просечь мое вранье не каждому удается. Точнее, капитан Перри вообще первый. Так что я не слишком часто с такими умниками встречаюсь.
— Хочешь валиума? Поможет.
— Не надо мне вашего валиума.
Почему, интересно, все кому не лень стараются накачать ребенка всякой наркотой? Я скрипнула зубами и полезла вниз.
У трапа внизу ждет доктор Акана. Она хлопает в ладоши, будто начинает веселую игру:
— Значит, так, подходим к месту, где происходили атаки. Там заляжем на шестидесятиметровой глубине и совершим небольшую экскурсию. А пока я брошу свои вещи и кое-что соберу. — И она направляется в отсек женской части команды.
Сердце у меня подпрыгнуло. Наконец-то мы движемся к цели. Пора и самой готовиться к бою, и ребят мобилизовать. Эти флотские нас самообороне обучить пытались. Пусть-ка теперь посмотрят, чего мы в атаке стоим.
В первый раз в жизни я засомневалась, а хватит ли у нас сил и сноровки? С мистером Чу и с его робиотской гвардией справиться — не проблема. А вот насчет морских чудищ — не уверена. А горы, из воды вылезающие и рыбу стаями уничтожающие, — еще того хуже. Срочно нужен план «Б».
И, нахмурившись, я пробираюсь в чрево подлодки в поисках Газзи.
52
— Туда больше трех человек не влезет, — возражаю я Ангелу, на лице которой появляется зверское выражение.
— Без меня ничего не получится. Кто тогда будет подслушивать? — упирается она рогом.
Под «подслушивать» она имеет в виду телепатически воспринимать информацию, исходящую от любых живых существ. Например рыб, радостно булькающих при виде планктона.
— Там опасно. — Я твердо стою на своем. При том, в каких смертельных передрягах мы оказываемся чуть ли не ежедневно, я могла бы найти аргумент и получше.
— Макс! — Она смотрит на меня, и я сразу же вспоминаю, что читать чужие мысли — далеко не единственная ее способность. Она с таким же успехом вклинивается в чужое сознание и вкладывает свои дурацкие детские соображения в головы ни в чем не повинным людям.
— Ангел! Не заставляй меня надевать в разговоре с тобой стальную каску. Послушай, без пилота никак нельзя — кто батискафом управлять будет? Без доктора Аканы — тоже нельзя. Кроме нее, никому не понять, на что мы там смотреть будем. А я должна быть там, потому что я а) главная в стае. Так? б) спасаем-то мы мою маму и в) потому что я так сказала. Понятно?
Уперев руки в боки, злобно прищуриваюсь на нее. Что раньше всегда действовало безотказно. Не знаю, долго ли это продлится.
— Ангел, миленькая, тебе же всего шесть лет, — ласковым голосом поддерживает меня доктор Акана.
— Семь!
— С каких это пор тебе семь? — Я начинаю терять терпение. Никто из нас точно не знает своего дня рождения — мы его сами себе назначаем. Пару лет назад Газзи с требованием подарков перешел все рамки приличия, так что мне пришлось чуть ли не насильно ограничить число дней рождения на человека одним-единственным днем.
— Мне уже семь, — настаивает Ангел с таким видом, точно ее и бульдозер с места не сдвинет.
— Тогда мне семнадцать. Шесть или семь, но ты все равно останешься на подлодке.
Батискаф, о котором идет спор, — считай, игрушечная хреновина на трех человек. Больше всего она похожа на надувной плот с пузырем сверху. Хреновина эта может опускаться на сто метров. Сравни с тысячей метров, на которые погружается наша большая субмарина. Не удивлюсь, если у этого батискафа велосипедные педали по бокам торчат. Единственно, почему я готова туда полезть, это потому, что верхний плексигласовый пузырь прозрачный — из него наружу смотреть можно. А в нашей большой субмарине ни одного окна. Повторяю, ни одного. Ноль. Зеро. Нуль. Потому что пространство между корпусом и обшивкой заполняется водой, когда субмарина опускается, и воздухом, когда всплывает. А значит, стекло иллюминатора, чтобы выдержать давление, должно быть по меньшей мере толщиной в фут. И раз такого стекла не бывает, вместо иллюминаторов на обшивке установлены телекамеры. Они-то и транслируют происходящее снаружи на маленькие экраны внутри подлодки.
