Жаклин Уэст - Книга заклинаний
– Харви! – воскликнула девочка.
Круглые кошачьи глаза распахнулись еще шире.
– Вы меня не видели! – проскрипел он, а потом припустил в сторону кустов сирени.
Олив и Леопольд пару секунд глядели вслед быстро удаляющемуся коту, не шевелясь.
– Он притворяется шпионом или еще сердится на меня? – спросила наконец она.
Леопольд склонил голову набок.
– Трудно сказать, – ответил он медленно. – С Харви никогда не поймешь.
– А… – начала Олив. Задать этот вопрос вслух оказалось труднее, чем она ожидала. – А Горацио еще на меня сердится?
– Ох-хо-хо! О да.
– Леопольд. – Олив почувствовала, как снова нахлынул отступивший было ужас. – Очки тоже пропали.
Леопольд уставился на нее.
– Если очки у того же человека, что и картина … – Она не могла продолжать. Слишком страшно. Она упустила шанс выпустить Мортона из картины, пусть даже ненадолго. А теперь тот, кто завладел очками, мог выпустить кое-кого другого.
Олив закрыла глаза и попыталась думать. Может быть, потому что книга была далеко, а может быть, потому что дом уже получил от нее, что хотел, но все ниточки мыслей в мозгу внезапно сплелись ясную картину. Она вспомнила фотографию Мортона с семьей и знакомое холодное лицо опрятной девочки. Вспомнила ту же девочку в альбоме на чердаке, на фотографии с надписью «Аннабелль и Люсинда, 14 лет». Вспомнила, какой странной показалась ей кожа миссис Нивенс. Вспомнила, как привратник из замка рассказывал о холодной, опрятной женщине, которая забралась в картину и ждала, ждала…
Содрогнувшись всем телом, будто по ней пропустили электрический ток, Олив отвернулась от пустой ямы и помчалась к изгороди.
– Мисс! – прошипел Леопольд, бросившись за ней. – Что вы делаете?
– Кажется, я знаю, кто их забрал, – прошипела она в ответ через плечо и уже раздвинула ветви сирени, как вдруг справа что-то громко зашелестело.
– Пс-с-ст! – позвал голос из кустов.
Леопольд и Олив подкрались поближе. Из недр изгороди донесся тихий шорох, и к ним выполз взъерошенный, перемазанный черной краской клубок шерсти. Его ярко-зеленые глаза горели энтузиазмом.
– Мы одни? – прошептал клубок с легким британским акцентом.
– Никак нет, – ответил Леопольд таким тоном, будто это было очевидно. – Мы вместе.
– Это я, агент 1-800, – прошипел клубок. – У меня есть информация. Ценная информация. Я проникал туда и обратно через линию фронта, будто швейная игла. Собирал на вражеской территории секретные данные, как садовник урожай. Я был…
– Ох, агент 1-800, – сказала Олив и улеглась на живот, чтобы оказаться поближе к перемазанной черным кошачьей морде. – Я так по тебе скучала.
Секунду Харви молча смотрел на нее. Взгляд его немного смягчился.
– Я всегда держался поблизости, – проговорил он, тряхнув головой. Листья папоротника, которые приклеились к пятну черной краски у него над ухом, тоже дрогнули. – Все это время я приглядывал за тобой. А ты даже не подозревала.
– Ну, – возразила Олив, – вот пару минут назад, когда ты…
– Именно! – не дослушав, воскликнул он. – Ты не имела ни малейшего представления. Вот почему меня называют величайшим из всех шпионов!
– Я думал, тебя называют агентом 1-800, – вставил Леопольд.
– И так тоже называют, – сказал Харви, начиная раздражаться, – потому что я… – Тут он умолк и окинул их мрачным взглядом. – Короче, нужна вам информация или нет?
– Нужна, – поспешно подтвердила Олив.
Харви торжественно кивнул.
– Так вот. Совершенно секретно. Высшая степень доступа. Только для ваших ушей. Подписано, запечатано и доставлено лично. Упаковано вручную. Усекли?
Леопольд был заметно сбит с толку, но Олив энергично закивала за них обоих.
– Хлеб в хлебнице, – прошептал Харви, сверкая в темноте булавочными головками зрачков. – Если вы понимаете, о чем я.
– Не-а, – сказала Олив.
– Огурцы в банке. – Он смотрел на девочку, ожидая, что до нее вот-вот дойдет. – Птичка в клетке. Сера в ухе.
Олив уже не в первый раз ощутила желание схватить Харви за шкирку и проверить, не получится ли вытряхнуть из него что-нибудь вменяемое.
– Ты имеешь в виду, «картина – в доме миссис Нивенс»?
Кот раздраженно зафыркал, а потом коротко, неохотно кивнул.
Олив вскочила на ноги и стремительно развела заросли сирени.
– Я так и знала. Придется возвращать ее обратно.
– Мисс! – возразил Леопольд. – Это слишком опасно!
– Действуйте осмотрительно, агент Олив! – Харви затаился в кустах, не сводя взгляда с девочки, которая отважно ступила на соседский газон.
Над горизонтом начинала расползаться блеклая полоска синего света, заливая сереющий во мраке дом миссис Нивенс призрачным свечением, но до рассвета оставался еще по крайней мере час. Олив проверила окна, но через стекла ничего не было видно – никакого движения, ни намека на то, что изнутри за ней следило холодное лицо хозяйки. Низко пригнувшись, она прокралась мимо аккуратных розовых клумб. Шипы цеплялись ей за пижаму.
Перескочив через рядок петуний, она прижалась спиной к стене высокого серого дома, где ее не было видно ни с улицы, ни из окон. Раскинула руки, распластавшись по стене, и попыталась представить, как скользит по деревянной обшивке бесшумно, словно морская звезда, но пальцы дрожали, колени тряслись, а дыхание вырывалось из носа рывками, да еще и с присвистом.
Вдруг из-под босой ступни выскользнул камешек, и девочка закачалась на одной ноге. Она успела выпрямиться, не грохнувшись навзничь, но стук камня прозвучал у нее в ушах оглушительно, будто выстрел. Несколько мгновений Олив стояла неподвижно, вцепившись в стену дома и трясясь от страха. Потом осторожно, на цыпочках подобралась к боковым окнам. Повернулась и медленно приподнялась так, что нос оказался на уровне подоконника.
В тусклом свете угадывались очертания гостиной миссис Нивенс. Все в комнате было белым: белый ковер, белый диван, множество белых кружевных салфеток будто бы только и ждали, чтобы явился кто-нибудь неуклюжий и все запачкал. Но кроме повсеместной белизны, в комнате не было ничего странного. Насколько Олив могла разглядеть, никаких книг там не оказалось. В блестящих стеклянных витринах красовались вещицы, которые выглядели скорее хрупкими, чем интересными: маленькие фарфоровые куклы с печальными глазами, хрустальные яйца, декоративные вазы без цветов. Миссис Нивенс там не было. Ни картины, ни очков тоже не было. Но откуда-то с другой стороны дома, наверное, из щели под закрытой дверью, пробивалась тонкая струйка золотого света.
Олив снова пригнулась и наполовину прокралась, наполовину подползла к другой стене.
– Мисс! – прошипел голос Леопольда из розового куста неподалеку.
– Агент Олив, что вы делаете? – прошептал Харви, сверкая глазами из колючих ветвей.
– Оставайтесь там и караульте, – прошептала та в ответ. – Если я не вернусь через десять минут… – Она окинула взглядом серую громаду дома. – Не знаю. Но мне надо вернуть очки.
– Вернитесь, мисс! – позвал Леопольд. Но Олив уже скрылась за углом.
Чтобы подобраться к окнам с этой стороны, пришлось втиснуться между стеной и буйными гортензиями. Девочка присела в своем укрытии и, пытаясь отдышаться, подождала, не раздадутся ли шаги или заскрипят двери, но высокий деревянный дом оставался безмолвен. Тогда она вцепилась пальцами в подоконник и поднялась на цыпочки.
Шторы в этой комнате были закрыты. Через крошечную сантиметровую щель между ними виднелась полоса золотого света. Кто-то внутри прошел мимо, и по шторам рябью пробежала тень, но Олив не видела, кому она принадлежала – миссис Нивенс или… кому-то еще.
«Думай, – сказала она себе. – Если ты в самом деле увидишь там очки или картину, или даже (тут пришлось сглотнуть ком в горле) Аннабелль МакМартин, что ты станешь делать?»
«Ну, – ответила она сама себе, – постараюсь не показываться им на глаза. Во-первых, заберу очки обратно так, чтобы меня не увидели. Если повезет, и Аннабелль окажется еще в картине, то заберу и ее тоже. А если Аннабелль не в картине…»
Олив покачала головой. И с этим она разберется, если будет надо. Главное, чтобы ее не увидели. Аннабелль один раз уже пыталась ее убить, и это случилось до того, как Олив уничтожила последний существующий портрет ее деда и закопала саму Аннабелль под кучей компоста. Если миссис Нивенс и госпожа МакМартин – или Люсинда и Аннабелль – увидят ее, совершенно неизвестно, что они с ней сделают.
Олив очень тихо, осторожно поднялась и прижалась носом к стеклу, так сосредоточившись на том, чтобы заглянуть в комнату, что вокруг себя ничего не видела и не слышала. Она не услышала ни мягких шагов в траве, ни тихого шелеста листьев гортензии. Не заметила, что уже не одна, пока вокруг ее запястья не сомкнулась прохладная, гладкая ладонь.
21
