Валерий Алексеев - Разноцветные континенты
— А что ты делаешь? — не отставала Соня.
— Письмо пишу, — машинально ответил я.
И тут мне в голову пришла изумительная мысль. Я кинулся к столу, схватил ручку и на листе бумаги написал:
«Уважаемые товарищи!
До каких пор вы собираетесь держать нас в неизвестности о цели вашего эксперимента?
Мы не подопытные… (хотел написать «кролики», но вовремя передумал: чего доброго, не поймут) микроорганизмы.
Мы требуем личной встречи.
Если это никому не во вред, согласны учиться у вас и дальше.
Но если это не так, вы обязаны вернуть нас домой в целости и сохранности».
Подумал и приписал:
«Иначе вам самим будет стыдно».
Дрожа от нетерпения, я положил листок в фирменный конверт, заклеил — и снова задумался: какой же написать адрес? Братьям по разуму? Стыдно. Скажут: тоже нам братец нашелся, родственник-переросток. Да и они с нами поступили тоже далеко не по-братски.
И я написал на конверте так:
«Руководителям эксперимента».
Вот теперь все было ясно.
И, прижимая к груди конверт, я побежал на улицу.
Еще ни разу я не гулял под куполом ночью, и меня поразили пустота и тишина. У бассейна и над дорожками горели бледно-желтые фонари, листья пальм фанерно бренчали.
С колотящимся сердцем я добежал до центральной колонны, нажал кнопку лифта. Дверцы с тихим шорохом расползлись, почтовый ящик был на месте. Я опустил в щель письмо. Бедный Олег! Он искал связь, а связь была под рукой. Просто Олег никому не писал писем. Я заглянул сверху в щель — письмо еще смутно белело. Тут дверцы лифта задвинулись за моей спиной, и в наступившей темноте я увидел, как по конверту пробежал синий огонек. Почта принята!
Я потоптался немного в кабинете… Не знаю, чего я ждал: уж не ответа ли немедленно, сию же минуту? Потом нашарил кнопку на стене, двери открылись.
У кабины стоял Дроздов.
Я обомлел. Первой моей мыслью было немедленно подняться наверх… А что дальше? Колба запаяна… Тем более что Дроздов держал руку на кнопке вызова и лифт не мог закрыться.
— Добрый вечер, Аркадий Сергеевич, — промямлил я.
Дроздов ничего не ответил. Я сразу заметил, что он еле стоит на ногах. Если бы не рука, упиравшаяся в стенку, он бы, наверно, упал. Лицо его было землисто-серым, под глазами мешки.
— Что с вами? — спросил я, выходя из кабины.
— По ночам… гуляешь… — глухим голосом проговорил Дроздов. — А спать когда?..
— Съездить наверх захотелось, — соврал я. — Подышать свежим воздухом.
Блокировка в моей голове сработала автоматически.
— Погулять… — повторил Дроздов, упираясь рукой в стену.
— А что, разве нельзя?
— Отчего же… можно…
Дроздов нелепо повернулся и прислонился спиной к колонне. Случись это днем раньше, я бы решил, что директор выпил лишнего.
— Аркадий Сергеевич, вам помочь? — спросил я.
Дроздов не отвечал. Глаза его были открыты, но дыхания не было слышно.
Я беспомощно оглянулся. Вокруг было пусто и темно. Что же делать?
— Сейчас, сейчас, — пробормотал я, схватившись за его повисшую руку.
Дроздов всей тяжестью навалился на меня. Теперь-то я точно знал, что это не живой человек: мне приходилось тащить до постели отца, Дроздов был тяжелее в два раза.
Я положил его руку себе на плечи, напрягся. Ноги Дроздова сдвинулись с места и поволочились по земле.
Так, шаг за шагом, поминутно останавливаясь, я дотащил его до голубого домика, благо было не так уж и далеко.
Но тут — новая незадача: серая пластиковая дверь была наглухо закрыта, без малейшего признака замка либо дверной ручки. Я прислонил Дроздова к стене и стал искать на земле какой-нибудь инструмент, чтобы отодвинуть дверь или, если это невозможно, взломать.
Тут за спиной у меня послышался голос:
— Ты что здесь делаешь?
Я обернулся — рядом стоял Олег. Я так обрадовался, увидев его!
— Да вот, понимаешь, — заговорил я, — разбрелись по всей территории.
— Все трое? — деловито спросил Олег.
— Нет, только один. Посмотри вокруг, может, еще другие валяются.
Олег посветил фонариком (он оказался предусмотрительнее, чем я).
— Да вроде никого.
— Слушай, — сказал я, — не можем же мы тут его бросить.
— Не можем, — согласился Олег. — Ему нужно срочное питание.
Он подошел к двери, потом поднял вялую руку Дроздова, провел его ладонью по пластику — дверь отползла.
— Ты гений, — сказал я ему.
И в это время в темном дверном проеме показалась плотная фигура Воробьева.
Воробьев молча взглянул на нас и, схватив директора за плечо, с необыкновенной быстротой втащил его внутрь домика. Дверь закрылась.
А мы с Олегом, не сговариваясь, бросились бежать. Взлетели во весь дух на второй этаж общежития. Я хотел было с ходу юркнуть в свою комнату, но тут Олег преградил мне дорогу. Вид его не предвещал ничего хорошего.
— Ну? — сказал он грозно.
— В чем дело, приятель? — Я сделал попытку его обойти.
— Ты понимаешь, что ты натворил?
— А что такое? — Я все еще изображал оскорбленную невинность.
— Соня все слышала, — сказал Олег. — Но она не думала, что ты решишься.
Ах, черт! Действительно, когда я писал письмо ЭТИМ, я от волнения забыл о блокировке.
— Эх ты, торопыга! — презрительно проговорил Олег и отступил, давая мне дорогу. — Иди ложись. Но не думай, что проведешь спокойную ночку.
22
Проснулся я от холода.
Напрасно я натягивал одеяло до подбородка: холод безжалостно заползал вовнутрь. Я открыл глаза — в комнате было темно. И тут меня полоснуло чем-то острым по лицу и рукам. Закутавшись в одеяло, я подбежал к выключателю, зажег свет. Лампочка горела вполнакала. За окном была кромешная тьма, купол совсем не светился, хотя на часах было уже около семи утра.
В дверь забарабанили.
Я открыл — на пороге стояли Олег и Соня.
Она взглянула на мое лицо и ахнула:
— И ты тоже?..
— А что случилось? — спросил я.
— Славик порезался стеклом, — сквозь зубы проговорил Олег. — Ух, дал бы я тебе, если бы от этого была хоть какая-нибудь польза! Кустарь-одиночка!
— Оставь его, — сказала Соня. — Видишь, человеку больно.
Лампочка под потолком мигнула и померкла. В коридоре было тоже темно, шлепали чьи-то шаги, слышались приглушенные голоса.
— Иди за мной, — скомандовал Олег. — У меня в комнате фонарь, батареек хватит часа на четыре.
— Дай хоть одеться! — взмолился я. — Холодно!
— Некогда, — коротко ответил Олег.
Мы побежали по коридору. На бегу я чувствовал, как горят Славкины порезы на моем лице. Как же ему было больно в первые минуты, когда я еще спал, как сурок!
— Сломалось что-нибудь? — спросил я, задыхаясь.
— Все сломалось, — не оборачиваясь, ответил Олег. — Твоими молитвами. «Птичий базар» отключен, и вся система вышла из строя.
— Да что ж они, психи, что ли?
Олег резко остановился, и я налетел на него в темноте.
— Имей в виду, — сказал он вполголоса, дыша мне в лицо, — никто не знает, что это ты… Кроме нас с Соней. Понял? Будем держаться как люди.
Я благодарно закивал, хотя Олег этого, естественно, не видел.
Он втолкнул меня в комнату.
— Еще одного привели! — послышался в темноте жалобный Славкин голос. — И без того воздух кончается!
— Прекратить панику! — сказал Олег и зажег фонарь.
Луч света выхватывал из темноты лица ребят. Девчонки стояли, закутанные, как и я, в одеяла. Тут же была и Черепашка.
— Не понимаю! — сказала она, увидев меня. — Война, что ли? Никто ничего не объясняет…
— Все ты! — крикнул Борька и кинулся к Олегу. — Все ты, изыскатель!
Я схватил его за руки. Одеяло упало с меня на пол.
— Ну, ну, спокойно. Это не он, это я во всем виноват.
Но Борька меня не слушал.
— Пусти! Пусти! — шипел он, вырываясь.
Пришлось скрутить ему руки. Когда он присмирел, я подвел его к креслу и усадил.
На кровати кто-то слабо стонал. Я понял: это был Славка. Собственно, стонать-то ему можно было бы уже и прекратить: я знал, что на нем нет уже ни царапинки, да и мои скоро пройдут.
— Как это он? — шепотом спросил я, зная, что где-то поблизости Соня.
— Пытался вылететь в окно, — тут же отозвалась Соня. — Олег, побольше света, пожалуйста.
— Вылететь? Зачем? — спросил я.
— Все погасло, и он испугался.
Лена тихо и тоненько заплакала.
Рита подошла к ней, обняла ее за плечи.
— Ничего, ничего, — зашептала она. — Все пройдет, все успокоятся… Не надо бояться.
— Да, ты не знаешь! — плача, повторяла Лена. — Ты ничего не знаешь…
— Ну и что ж, что не знаю? — возражала Черепашка. — Мне же страшнее, а я не плачу.
