Вадим Чирков - Семеро с планеты Коламба
Садим быстро забил Щипану гол. Тот плюхнулся наземь, но опоздал — мяч пролетел ворота и укатился в помидоры.
— Один — ноль! — объявил Славик.
Это был первый гол в истории планеты Коламба. Он был забит 17 августа в 13 часов 47 минут 1990 года по земному летосчислению.
Грипа хлопнул Садима по плечу, а Молек — по спине.
Вьюра, Пигорь и Питя принапряглись и довели мяч до ворот противника. Вьюра ударил, мяч попал в Баклажан, тот упал, но мяча в ворота не пропустил. Его подхватил Садим и длинным пасом переправил Грипе. Опасная атака была отбита.
— Конечно, — сказал Питя, — ваш Баклажан толще нашего Щипана.
— Ты его сам предложил во вратари, — ответил Молек.
Игроки снова принялись носиться по полю.
Первый матч окончился со счетом 4:2 в пользу команды Грипы. Голы забили: три — Садим и один — сам командир. Два ответных гола влупили Баклажану Вьюра и Питя.
После игры уставшие спортсмены и Славик сидели на краю поля-грядки и разговаривали о футболе.
— Во игра! — говорил Питя.
— Посмотрели бы вы, как играет Марадона, — рассказывал Славик. — Лучший футболист мира! Он из Аргентины. Это в Южной Америке. А до него был лучший Пеле. Из Бразилии.
— А где есть еще хорошие футболисты? — спросил Молек.
— Во Франции — Платини, в Западной Германии — Беккенбауэр, в Италии — Альтобелли, Росси…
— А ты говорил, что плохо знаешь географию, — заметил Щипан.
ЕВДОКИМОВНА И МОЛ-СТАР
Бабушка вернулась из магазина сердитая.
— Пока мяса в продаже не будет и хлеба свежего, не хочу заново жить! Позавчерашним торгуют! Машина, говорят, сломалась! Да тут и одной жизни много!..
Славик поспешил в соседский двор. Но ни Кубика, ни Нинки все еще не было. Евдокимовна, кормящая из сита кур, посоветовала Славику подождать до обеда — тогда-то он и увидит ее непутевую внучку и бородатого не то как поп, не то как леший мужика, который сам не знает, чего хочет, бродя вокруг деревни…
Куры обступили Евдокимовну, одна, не разглядев, клюнула ее в палец ноги, вылезший из рваного тапочка.
— Пыц! — крикнула Евдокимовна. — Дай вам волю, обжоры, вы и меня склюете! А как яичко снести, не допросишься!
Славик пошел было со двора, но случайно коснулся рукой кармана, где был аппарат мол-стар. Что если предложить помолодеть Евдокимовне? Ее-то ведь тоже жалко! Бабушка, когда ей больно, постанывает да поохивает, а эта свою поясницу и колени костерит на чем свет стоит, — только и разницы между ними. Болит-то у них, наверно, одинаково.
Славик догнал Евдокимовну у крыльца.
— Бабушка, у меня к вам дело!
Та остановилась. До сих пор у нее со Славиком общих дел не было. Городской мальчишка, болтается во дворе целыми днями, внучка, глядя на него, учится лодырничать. Хоть бы раз взял в руки веник, хоть бы раз увидела она его с молотком или с чем другим полезным… Короче говоря, Евдокимовна встретила его взглядом довольно-таки колючим.
Славик между тем показал ей какую-то коробочку со стеклышком.
— Бабушка! Вот смотрите, от всех болезней может вылечить!
— Таблетки какие новые, что ли? — суровым голосом спросила Евдокимовна. — Или опять пирамидон?
— Да нет. Это такая штука, что ее включишь — вот кнопка, — и болезни как рукой снимет. Только…
— Что? Одни снимет, другие добавит?
— Да нет. От нее моложе становишься. Сильно.
— Моложе? — Евдокимовна осмотрела сито и вытряхнула из него крошки, к ним сразу же подбежала курица. — Это зачем же?
— Как зачем? — озадачился Славик. — У молодых болезней нет. И они… выносливые. Бегают…
— Так ты что, бегать хочешь меня заставить?
— Да нет же, бабушка! — закричал Славик. — Моложе — это вам снова восемнадцать будет! Вы красивая станете!
Евдокимовна подозрительно посмотрела на горожанина.
— Ты, может, хочешь сказать, что я хуже выгляжу, чем твоя бабушка?
Славик почувствовал, что он в тупике. И в этот момент в голове его мелькнула сумасшедшая мысль:
— Бабушка, давайте проделаем эксперимент. Видите эту курицу? — он показал на предприимчивую пеструшку у крыльца.
— Ну, вижу, — отозвалась Евдокимовна. Она была переполнена подозрением, что над ней хотят посмеяться.
— Я направлю на нее аппарат, нажму на одну кнопку, и вы увидите, что будет.
— А что будет? Ты учти, кур-то у меня всего девять. Ты ее не сожги ненароком.
— Не сожгу.
Славик не без волнения наставил на пеструшку мол-стар и нажал на зеленую кнопку. Экранчик засветился.
Пеструшка рылась в земле, что-то склевывая.
Сначала никаких перемен не было видно. Но вдруг хозяйка курицы забеспокоилась:
— Эй-эй! Я тебе говорила, что у меня их всего девять! Она вроде поменьше стала!
Славик не отвечал. Он увлекся экспериментом, водя за курицей мол-старом. И вдруг он сам заметил, что пеструшка становится меньше!
Еще меньше, еще… Вот уже голенастый цыпленок с голой шеей роется в земле… Вот цыпленок, желтый, как одуванчик, писклявый, потерялся, ищет маму-курицу… Вот — тут Славик испугался — вместо цыпленка на земле лежит яйцо! Он побыстрее нажал на среднюю кнопку — экранчик в то же мгновение погас.
Только теперь наш горожанин взглянул на Нинкину бабушку. Та не сводила глаз с яйца, белевшего на земле у крыльца. Перевела взгляд на Славика.
— Это что же ты с моей курицей исделал? — запричитала она. — Разве я тебе не говорила, что у меня их всего девять? А теперь восемь! И одно яичко! А ну верни мне курицу сию же минуту!
— Бабушка, — начал объяснять Славик, — я ведь совсем другое имел в виду…
— Какое другое! Ты мне курицу извел — вот что ты исделал! Я на нее корма столько истратила! Верни, кому я говорю! Ты гляди на него!
Славик разозлился. Так на него никто не кричал ни дома, ни в школе.
— Ну и пожалуйста!
В мол-старе он был теперь уверен и, не медля ни секунды, нажал на красную кнопку и направил экранчик на яйцо.
Славик теперь смотрел не столько на объект эксперимента, сколько на Евдокимовну. Вернее сказать, он успевал смотреть и на яйцо, и на соседку.
Яйцо через минуту треснуло, и из него вылупился желтый цыпленок.
Евдокимовна удовлетворенно кивнула.
Цыпленок запищал, встал на ножки. Сделал шаг, другой, качнулся вперед, назад…
— Ну-ну-ну, маленький, — размягченно сказала Евдокимовна.
Цыпленок растопырил кургузые крылышки и — стал расти, словно его надували воздухом.
— Как на дрожжах! — воскликнула Нинкина бабушка.
Голенастый цыпленок — цыпленок побольше — цыпленок большой, пестрый — курица! Как ни в чем не бывало, роется в земле и что-то клюет.
Славик выключил аппарат.
От Евдокимовны неожиданного слова было трудно ожидать, но на этот раз она его произнесла:
— Вот ведь какие нонче инкубаторы делают.
И Славик понял, что продолжать разговор не имеет смысла.
— Да, бабушка, — согласился он, — такие пошли нынче инкубаторы. А что дальше будет — уму непостижимо!
Сунул мол-стар в карман и пошел к себе. А Евдокимовна, — теперь совсем уже успокоенная, — вытряхнула из сита последнюю крошку и скрылась в доме.
КУБИК И МОЛ-СТАР
Художник и Нинка пришли из леса как раз к обеду. Нинка принесла из леса несколько красношляпых гномов-сыроежек, с десяток моховичков и один старый, тонкий и упругий, как японский зонтик, шампиньон. Она и несла его как зонтик. Кубик принес свежий, пахнущий новосельем, холст. Обедали порознь, а после обеда Славик направился к соседу. Перед тем как войти, нащупал в кармане коробочку мол-стара.
Дверь была открыта. Кубик сидел на табуретке, положив голову на ладони, напротив одного из своих старых холстов. Услышав шаги, головы не повернул, хотя наверняка догадался, что это Славик. Чуть тень мальчика пролегла между ним и холстом, он промолвил горестнейше:
— Гибнет живопись… гибнет… И некому ее спасти! А я болен… болен…
Художник выглядел вполне здоровым, только, может быть, более бородатым и усатым, чем обычно, но Славик все равно спросил:
— Чем вы больны, дядя Витя?
— Чем? Чем должен быть болен человек, которому за сорок?! Всем! Нет уже ни той силы, Славик, ни той твердости в руке! И глаза мои тусклы, ум неповоротлив, а сердце вяло… Садись! — Кубик показал рукой на диван позади себя, — и раздели мою печаль.
Славик сел. В Кубиковы стенания ему верилось мало, потому что были они слишком торжественны и походили скорее на стихи, чем на горькую правду. Он понял, что художнику просто нужно выговориться, и начал разговор:
— Сегодня магнитная буря, дядя Витя?
Бородач, — бороды на его лице в одно мгновение стало меньше, словно он побывал у парикмахера, — ожил.
— Так ты тоже ее чувствуешь? А мне показалось, что наступает конец света! — Он встал, подошел к дивану, повернулся к холсту. — Посмотри, пожалуйста, на эту работу. Что ты о ней думаешь?
