Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч
Поэтому, когда снова раздались рукоплескания и Сидорелли начал раскланиваться во все стороны, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб огорчённо крякнул и, невзирая на протесты зрителей, полез через их головы на арену.
Одобрительный рокот прошёл по цирку, а какой-то солидный гражданин сказал соседке:
— Я тебе говорил, что этот старик — «рыжий». Это, видно, очень опытный клоун. Смотри, как он себя потешно держит. Они иногда нарочно сидят среди публики.
К счастью для говорившего, Хоттабыч ничего не слышал, целиком поглощённый своими наблюдениями за Сидорелли. Тот как раз в это время начал самый удивительный из своих номеров.
Прежде всего знаменитый иллюзионист зажёг несколько очень длинных разноцветных лент и запихал их себе в рот. Потом он взял в руки большую, ярко раскрашенную миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опилками, Сидорелли стал быстро размахивать перед собой красивым зелёным веером.
Опилки во рту затлели, потом появился небольшой дымок, и наконец, когда в цирке погасили электричество, все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокусника посыпались тысячи искр и даже показалось небольшое пламя.
И тогда среди бури рукоплесканий и криков «браво» раздался вдруг возмущённый голос старика Хоттабыча.
— Вас обманывают! — кричал он, надрываясь, — Это никакие не чудеса! Это обыкновенная ловкость рук!
— Вот это «рыжий»! — восхищённо воскликнул кто-то из публики. — За-ме-ча-тель-ный «рыжий»! Браво, «рыжий»!..
А все зрители, кроме Вольки и его друга, дружно зааплодировали Хоттабычу.
Старик не понимал, о каком «рыжем» кричат. Он терпеливо переждал, когда кончатся вызванные его появлением рукоплескания, и язвительно продолжал:
— Разве это чудеса?! Ха-ха!
Он отодвинул оторопевшего артиста в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронёсся явственный запах серы.
С удовольствием выслушав аплодисменты, Хоттабыч щёлкнул пальцами, и вместо одного большого Сидорелли по низенькому барьеру манежа побежали один за другим семьдесят два маленьких Сидорелли, похожих на знаменитого фокусника как две капли воды. Пробежав несколько кругов, они слились в одного большого Сидорелли, как сливается в одну большую каплю много маленьких капель ртути.
— Это ещё не всё! — громовым, нечеловеческим уже голосом прокричал Хоттабыч, разгорячённый всеобщим одобрением, и стал вытаскивать из-под полы своего пиджака целые табуны разномастных лошадей.
Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали головами, развевая при этом свои роскошные шелковистые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лошади пропали, из-под полы пиджака выскочили один за другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.
Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные рукоплескания.
Вот он махнул рукой, и всё, что было на арене: и Сидорелли, и его помощники, и разнообразный и многочисленный его реквизит, и нарядные, молодцеватые униформисты, — всё это в одно мгновение взвилось вверх и, проделав несколько прощальных кругов над восхищёнными зрителями, тут же растаяло в воздухе.
Неизвестно откуда возник на манеже огромный лопоухий африканский слон с весёлыми, хитрыми глазками: на его спине — слон поменьше; на втором — третий, ещё меньше; на третьем — четвёртый… Последний, седьмой, под самым куполом, был не больше овчарки. Они разом затрубили, высоко подняв хоботы, хлопнули, как по команде, своими обвислыми ушами и улетели, размахивая ими, как крыльями.
Тридцать три оркестранта с весёлыми криками вдруг сгрудились в одну кучу, огромным комом скатились вниз с площадки на манеж. Этот ком катился по барьеру, постепенно уменьшаясь в своём объёме, пока наконец не достиг величины горошины. Тогда Хоттабыч поднял его, положил себе в правое ухо, и из уха понеслись сильно приглушённые звуки марша.
Затем старик, который еле держался на ногах от возбуждения, как-то по-особому щёлкнул сразу пальцами обеих рук, и все зрители, один за другим стали со свистом срываться со своих мест и пропадать где-то далеко под куполом.
И вот наконец в опустевшем цирке остались только три человека — Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька с приятелем, кубарем скатившиеся к старику из последнего ряда амфитеатра.
— Ну как? — вяло спросил Хоттабыч, с трудом приподнимая голову и глядя на ребят странными, помутившимися глазами. — Это вам не Сидорелли! А?..
— Куда ему до тебя! — отвечал Волька, сердито моргая Жене, который всё порывался попросить о чём-то старика.
— Терпеть не могу обманщиков! — пробормотал вдруг Хоттабыч с неожиданным ожесточением. — Выдавать за чудеса обыкновенную ловкость рук!.. Да ещё в моём присутствии!..
— Но ведь он не знал, что здесь присутствует такой могущественный и мудрый джинн, — вступился Женя за Сидорелли. — Да он и не говорил, что это чудеса. Он вообще ничего не говорил.
— Там написано… Там, в программке… Ты же сам слышал, как я читал: «Чудеса иллюзионной техники».
— Так иллюзионной же, ил-лю-зи-он-ной! Это же понимать надо.
— А какие были рукоплескания! — с удовольствием вспоминал старик. — А вот от тебя, о Волька, я ещё ни разу не слышал не только рукоплесканий, но и просто одобрения… Нет, слышал, но по какому-то совершенно пустяковому чуду; я его даже за чудо не считаю… И всё это злокозненная Варвара Степановна! Это она научила тебя пренебрегать моими дарами! Не возражайте, о юные мои друзья, она, она!.. Такие чудесные дворцы!.. Такой дивный караванчик!.. Такие верные и здоровые рабы!.. Такие верблюдики!.. И вот эта злокозненная Варвара Сте…
Но тут, к счастью для классной руководительницы наших юных героев, в поле зрения Хоттабыча попал длинный транспарант, висевший над площадкой оркестра. Глаза его, до этого помутившиеся, снова приняли осмысленное выражение, на лице появилась слабая улыбка, и он с удовольствием человека, только что научившегося грамоте, стал читать вслух:
«До-ро-гие ре-бя-та! Поз-драв-ляем вас с окончанием учеб-но-го го-да и жела…»
Не дочитав до конца приветствие, старик замолк, закрыл глаза, и казалось, вот-вот потеряет сознание.
— А ты мог бы вернуть всех на прежние места? — стал его испуганно тормошить Волька. — Хоттабыч, ты меня слышишь? Алло!.. Алло!.. Хоттабыч, ты можешь так сделать, чтобы всё было по-прежнему? Это, наверно, очень трудно?
— Нет, не трудно… То есть для меня, конечно, не трудно, — еле слышно отвечал Хоттабыч.
— А мне почему-то кажется, что тебе это чудо не под силу, — коварно сказал Волька.
— Под силу. Но что-то очень устал…
— Ну вот, я и говорю, что тебе не под силу.
Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное и очень длинное слово и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.
Тотчас же из-под купола со свистом примчались и разместились, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Сидорелли со своими помощниками и реквизитом и униформисты во главе с бравым ведущим.
Громко хлопая ушами, прилетела обратно вся семёрка африканских слонов, приземлилась и снова выстроилась в пирамиду. Только на сей раз внизу был самый маленький, а наверху, под куполом, — самый большой, тот, который с весёлыми, хитрыми глазками. Потом пирамида рассыпалась, слоны цугом помчались по манежу, стремительно сокращаясь в размере, пока не стали с булавочную головку и окончательно не затерялись опилках.
Оркестр горошиной выкатился из правого уха Хоттабыча, быстро вырос в огромный ком весело хохочущих людей, вопреки закону всемирного тяготения покатился наверх, на площадку, рассыпался там на тридцать три отдельных человека, расселся по местам и грянул туш…
— Разрешите, граждане!.. Попрошу вас пропустить, — проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках. — Будьте любезны, товарищ, — почтительно обратился он к Хоттабычу, — не откажите заглянуть в кабинет директора. С вами хотел бы поговорить начальник Управления госцирков насчёт ряда выступлений в Москве и периферийных цирках.
— Оставьте старика в покое! — сказал с досадой Волька. — Вы разве не видите — он болен, у него повышенная температура.
Действительно, у Хоттабыча был сильный жар.
Старик здорово объелся мороженым.
ХXV. БОЛЬНИЦА ПОД КРОВАТЬЮ
Тот, кто никогда не возился с заболевшим джинном, не может даже себе представить, какое это утомительное и хлопотливое дело.
