Владислав Крапивин - Застава на Якорном поле (Сборник)
— Нет, — серьезно сказал мальчик. — Из другой сказки… А по правде, откуда вы?
Юкки махнул большим пальцем через плечо: оттуда, мол.
Теперь, когда они были близко от огня, видно стало, что костюм у Юкки не такой уж нарядный. Пыльный он и мятый. А сапожки потерты и поцарапаны. И на ногах царапины — и свежие, и давние, засохшие. А у девочки на колготках мелкие дырки.
— Вы что, заблудились?
Юкки поднял неумытое лицо. Глаза его были большущие и темные, даже костер не отражался в них.
— Тебе-то что? — Юкки сказал это спокойно, без всякой сердитости. Но и без улыбки. — Мы ведь не спрашиваем, откуда ты.
— Ну, спросите, — слегка растерялся мальчик. — Это не секрет.
— А зачем? Про такое не спрашивают, если дорога.
— А может, у него нет дороги? — прошептала девочка Юкки. И повернулась к мальчику: — Может, ты сам заблудился?
— Я-то? Нет, я знаю дорогу, — в тон им ответил мальчик.
Л позади всех слов и мыслей звенел, звенел в нем вопрос, на который (мальчик понимал!) никогда не будет ясного ответа: «Кто вы? Кто?»
Но чувство сказочности уже уходило. Еще не понимая, в чем дело, мальчик смотрел на левый сапожок Юкки. И наконец под сердцем толкнулся привычно-тревожный болевой сигнал.
— У тебя нога болит, Юкки. Натер, да?
— Конечно, натер! — встрепенулась девочка. — Говорила я: не надевай на босу ногу…
Мальчик сбросил куртку, обошел костер.
— Ну-ка сними…
Осторожно стянул сапожок. Юкки не спорил. На пятке краснела мякоть лопнувшей пузырчатой мозоли.
— Говорила я, — шептала девочка. — Вот упрямый.
Юкки виновато сопел. Он откинулся назад, уперся локтями в траву.
— Болит?
— Ага…
Мальчик сел, вытянув ноги. Положил ступню Юкки себе на колено. Поднес к пятке ладонь.
— Ой… — сказал Юкки.
— Что?
— Не болит.
— Подожди… Лежи и молчи.
Минут через пять сырая краснота потемнела, закрылась корочкой. Мальчик сказал:
— Ножик бы… Или хоть стекло острое.
Юкки дернулся.
— Да не бойся ты, — засмеялся мальчик.
— У него есть ножик, — сказала девочка. — Дай сюда, трусишка.
Юкки сжал губы, завозил локтями, дотянулся до бокового кармашка, оттопыренного и захватанного. Вынул ножик с плоской перламутровой ручкой.
— Только он туго открывается. Чем-то надо подцепить.
— Ага… Не опускай ногу.
Лежа с задранной ногой, Юкки опасливо наблюдал, как мальчик монеткой давит на зацепку лезвия, пробует пальцами остроту. Мальчик встретился с ним глазами, опять засмеялся:
— Ты что, думаешь, я твою пятку оттяпаю?
Он поднял куртку, зажал зубами нижний угол, полоснул по краю. С натугой стал отрывать полосу. Пришлось еще несколько раз резать швы. И наконец получилась лента, похожая на узкое полотенце. Мальчик разрезал ее пополам. Не туго, но плотно обмотал Юкки ступню и щиколотку. Натянул сапожок.
— Вот так. Давай и другую ногу, на всякий случай.
Теперь сапожки сидели как влитые. Юкки встал, потоптался, благодарно повздыхал:
Спасибо… А за сюртук тебе не влетит?
— За «сюртук» не влетит… Возьми ножик.
— Ага… Смотри, ты денежку уронил… — Юкки поднял из травы монетку. — Ой!
Конечно же, это была та самая, «десять колосков». Именно она попала мальчику под руку среди всей мелочи, когда пришлось раскрыть нож.
Юкки придвинул ладонь ближе к огню. Вместе с девочкой согнулся над монеткой. Девочка сказала:
— Та самая…
— Что? Ваша? — почти испуганно спросил мальчик.
— Нет… Но у меня была такая в точности… Возьми… — Юкки, кажется, с большим сожалением протянул монетку.
Мальчик взял и почувствовал непонятную виноватость. Проговорил скованно:
— А этот вот… портрет на ней… Вы знаете, кто это такой?
— Конечно! — Юкки удивился: — А ты не знаешь? Это Юхан-музыкант. Про него книжка есть… И меня в честь его назвали. — В голосе Юкки скользнула горделивая нотка.
Девочка снисходительно сказала:
— Садись, музыкант… — Опустилась на корточки, потянула за руку Юкки. Он тоже сел. Девочка снизу вверх глянула на мальчика. — Ты позволишь нам еще погреться?
— Сидите хоть всю ночь! Огонь общий. — Мальчик чувствовал, как тепло ему от собственной ласковой заботливости, которую вызвали у него эти ребята. И от грусти близкого прощания. — Вы вот что… Возьмите ее… — Он набросил куртку разом на Юкки и на девочку. Она вам как целая палатка.
Девочка высунула из куртки голову — будто из гнезда:
— А как же ты?
— А… на моей дороге она не нужна. Прощайте, я пошел.
Юкки тоже высунул голову и смотрел молча.
— Будете уходить — не забудьте загасить костер, — сказал ему мальчик как старшему. И повторил: — Я пошел…
Ясное ощущение, что не надо ждать утра, подгоняло его. Машины идут по тракту и сейчас! При удаче он мог бы оказаться дома к полуночи.
И к тому же не хотелось оставаться одному, когда уйдут ребята. Лучше уйти первому…
— Хоот вёкки… — вдруг полушепотом произнес Юкки. И быстро отвернулся.
«Доброй дороги», — без удивления понял мальчик. И сказал сам пришедшие неизвестно откуда слова — старое напутствие тем, кто уходит на дорогу вдвоем:
— Эммер цусам. Флёйк цу флёйк… (Будьте всегда вместе. Крылом к крылу.)
И, не оглядываясь, пошел сквозь темноту, полную хлестких веток и шипастых стеблей…
3
Через четверть часа, запыхавшийся и поцарапанный, он вышел на шоссе. Машин не было. Но через дорогу, наискосок, светилась желтым окошком автостанция. Та самая, Белые Камни. Теплое окошко потянуло мальчика к себе (где он слышал про такое же?). Это был единственный свет в темноте дороги. Даже небо теперь совсем почернело, и не было видно в нем ни единой звезды. Зябкий ветер мел по асфальту пыль.
Мальчик подошел к станции. В помещение диспетчера войти он не посмел и решил спрятаться от ветра за домиком, под навесом. И здесь — вот подарок! — светилось еще одно окошко. В телефонной будке горела похожая на лимон лампочка. Высвечивала на дверном стекле надпись: «Междугородный телефон».
Это было новое чудо. Сказочная удача! Можно позвонить домой, чтобы не волновались! Ведь пятнадчиков-то полный карман… А что, если опустить в автомат «десять колосков»?
Мальчик даже засмеялся от такой мысли. В нем вспыхнула радостная уверенность, что счастливая монетка поможет. Телефон соединится моментально, разговор будет хорошим, все волнения разом улягутся. А потом он нажмет кнопку возврата, и денежка с портретом Юхана-музыканта упадет в ладонь. Вернется, как вернулась там, на мысу!
Но… она где? Она же осталась в кармане куртки!
Это ударило мальчика — будто холодная встречная ладонь. Сразу — ни удачи, ни сказки. Только зябкая ночь, шуршание ветра и тоскливый казенный свет лампочки.
Бежать назад? А найдешь ли в лесу костер? И есть ли он там? И что ты скажешь Юкки? «Отдавай монетку»? Он небось решил уже, что это подарок вместе с курткой…
А может быть, так и надо?
Может быть, так и задумано?
Задумано — кем? Кто его крутит на этой дороге между Лисьими Норами и Черемховском?
Страшно стало до озноба.
Но мальчик тряхнул головой, сердито дернул на плече сумку и усилием воли опять «вынес страх за скобки». «Никто меня не крутит! Сам вляпался в приключения, и нечего ныть! Кто велел уходить с парохода?.. Вот пойду сейчас и позвоню».
Но удача, кажется, в самом деле оставила его. В списке, что висел под треснувшим стеклом рядом с обшарпанным аппаратом, не было Черемховска.
— Ну вот… — прошептал мальчик и опустил руки.
Перечитал еще раз. Нет Черемховска… Зато есть ненужные Лисьи Норы.
Ненужные? А что, если…
Сейчас около одиннадцати. Анна Яковлевна раньше полуночи не ложится. Его-то укладывала в десять, а сама…
Мальчик медленно, будто пудовую, снял трубку. В наушнике по-пчелиному загудело… Ох как неохота звонить… Не то что неохота, а просто стыдно. После всего, что было!
Ну а зачем тогда опускаешь пятнадчик? Лучше иди лови машину!
«Опустив монету, наберите цифру «один» и ждите прерывистого сигнала… Затем наберите код нужного Вам города и номер абонента…»
— Алло? Я слушаю…
Мальчик вздрогнул — голос будто рядом.
— Алло! Кто это?
Тогда он сипло сказал:
— Это я…
— Ты? — Она узнала сразу. — Откуда?.. О господи, что случилось?
— Да ничего такого, — ответил он с неожиданной, противной себе самому развязностью. — Такая штука. Пароход целые сутки полз как черепаха, ну я и сошел в Вехе. Думал, покачу на автобусе. А его нету, и я застрял… Вы не могли бы позвонить домой, чтобы там паники не было?
— Постой… Я могу, да, но… Ничего не понимаю. Какая Веха?
— Ну, деревня такая, пристань… Только сейчас я в Белых Камнях.
— А почему ты говоришь «сутки»? Ты уехал сегодня вечером!
